Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 16

– И еще, прости, но это очень важно – никогда, ни при каких обстоятельствах не спи с дочками местных командиров и начальников, а тем более с их женами. Надеюсь, мне не надо разжевывать, почему именно так?

– Мам, я все понимаю…

– Очень хорошо. Станет невмоготу, найди себе даму на стороне, слава богу, с твоим обхождением и внешностью это раз плюнуть, можешь даже ей спеть серенаду, если успеешь, товарищ Немуслим, – блеснула агентурными сведениями Ксюха.

Она как в воду глядела. В клубе после каждой репетиции вместо отведенного часа гарнизонные дети и жены засиживались в бесконечных беседах и воспоминаниях бог знает сколько времени. На репетиции стал захаживать и вольнонаемный люд: полк – хозяйство большое, повара, портнихи, складские служащие, санчасть – везде женщины.

Внешность испанца, гитара, рояль, иностранные языки и одесская, мягко-кошачья манера общения – Сашка стал тем самым «прекрасным принцем», случайно попавшим на территорию военного городка.

Держался он стойко, на явные и скрытые призывы и ухаживания не отвечал почти никак. Даже на хозяйские замашки солистки Тамары, которая сама себя назначила его «почти подругой» и служебной овчаркой отгоняла особо осмелевших поклонниц. Срабатывало плохо, особенно на незамужних. В результате дамы стали свои симпатии высказывать другими способами. У Сашки теперь парадный мундир был из офицерского сукна, сидел как влитой, ни единой морщинки, пилотка, фуражка, ремень – все первого срока службы. Даже повседневная одежда хоть и была обычного, солдатского покроя, но из ткани самого лучшего качества, и разумеется – все индивидуальный пошив. Даже сапоги ему его обожательницы подогнали не просто хромовые, офицерские, а особой выделки, «генеральские», как сказал ему старшина-фронтовик. Он долго, с пристрастием разглядывал их, мял, проверял швы, качество ниток, величину шага швов и, возвращая, огорченно произнес:

– Эх, Немуслим, ну что это такое, а?.. Что ж за размер ноги у тебя… кукольный… бабский прям… Если б подошли мне или сыну моему, даже жинке моей, черт с ней, ни в жисть не отдал бы их тебе, салаге, хоть ты тут и любимчик командирский…

– Да о чем разговор, товарищ старшина, забирайте, а ну пригодятся, или подарите кому-нибудь… Ну зачем они мне на гражданке? Забирайте!

– Спасибо тебе, Сашка. Нет, не возьму. Не в коня корм, как говорится. – И добавил: – Хороший ты человек, правильный, только слишком добрый. Так ничего в жизни не добьешься, все на тебе будут ездить, шея не сдюжит.

– Да ладно, мне и не жалко.

– Ты давай, это, как-то взрослей, а то горбатишься на выезде за всех, а денег почти не получаешь, да и ту малую часть, что достается, на товарищей тратишь.

– А откуда… – начал было Сашка.

– Мы тут как одна семья, ничего не скроешь, все наружу вылезет со временем, каждый свою изнанку хошь-не хошь, да и покажет. Все, забирай свои сапоги.

Ильинский, внутренне ликуя, вышел из каптерки и, зайдя за угол казармы, тихо прошептал:

– Спасибо, мам, я люблю тебя.

1968

Новоселье

Ксеня вела экскурсию по участку с проложенными бетонными дорожками:

– Здесь виноградная арка. Две черешни. Там будет крыжовник, тут, на солнышке, клубника и розы. Вон, все прижились, что мы осенью посадили. Пару кустов сирени за домом. Гараж отдельно. Там Панков сутками пропадает, уже ревновать начинаю, – вещала она.

– У некоторых, – Женька оглянулась на Лиду, – жилплощадь меньше этого гаража. И вообще – что нам твои полтора укропа и лилии. Ты дом показывать собираешься?

Ксения, царственно взмахивая руками, шагала по гулкому, пахнущему штукатуркой и свежими обоями дому:

– Летняя веранда с плитой, это – зимняя кухня с грубой, печку заказала, как у мамы на Молдаванке. И три комнаты – гостиная с нашей спальней, мебель пришлось всю перетягивать. Венский гарнитур тонетовский, но в ужасном состоянии был. На него бархата ушло – всем бы на платья в пол хватило. И отдельная третья комната Сашеньке, когда будет приезжать.

– Ага, как же. Дождешься их, неблагодарных, – отозвалась Женька. – Вон Вовка – отрезанный ломоть. Свалил после армии, так только раз в год на свой день рождения и вижу с его этой куклой деревенской.

– Ну что ты сравниваешь, Женя! Вон Ванечка со мной, и Сашка всегда при Ксене, – вмешалась Анька.

– Хм, нашла чем гордиться, – отозвалась Женя.

– Три комнаты – не много ли на двоих? – поинтересовалась Лидка.

– Лидочка, вы с Николенькой, помнится, вдвоем ютились в восьми? Ну не считая каморки домработницы. Или ты уже забыла о тех временах? – покосилась на сестру Ксеня. Она не просто понимала, а видела, какие мучения доставляет старшей сестре ее достаток.

– Я в плане отопления. Тут тонны две угля за зиму уйдет, – попыталась сохранить лицо Лидка.

– Ну на уголь мы как-то заработаем, – улыбнулась Ксеня, – в крайнем случае опять рыбой торговать по району пойду. Помнишь, Лидочка, как в юности?

– Ты что, до сих со мной соревнуешься? Не надоело за полвека? – фыркнула Лида. – Просто спасибо скажи – вон какой стимул отличный получила.

– Девочки, записи из вашего серпентария можно продавать на пластинках для обучения, но у меня остывает шашлык и греется абрикотин! – крикнул с летней веранды Панков.

Женька подняла рюмку и принюхалась:

– Да неужто свой? Так быстро?

– Да какой там свой! Точнее, гнали мы, но из покупных. Вон, – Ксеня махнула рукой за окно, – посадили шесть абрикос. Они второй год цветут как нанятые, а даже килограмма вшивой жердели не родили. Не то что черешня, вон ростом еле с меня, а уже в ягодах.

– Что за жерделя? – поинтересовалась Анька, подхватывая вилкой кусок селедки с розовыми кольцами ялтинского лука.

– Да уж… – изрекла Лидка. – Не, все, конечно, знают, что ты не хозяйка, но чтоб до такой степени, да еще и со своим огородом!

– Жерделя, Анечка, это дикая абрикоса, мелкая. У нее еще бубочки горькие. На всякий случай: бубочки – это ядра из косточек, – ехидно отозвалась Женька.

– Да ну что ты в самом деле! Еще про бубочки мне объясняет! Я абрикосы больше вас всех вместе взятых люблю! И варенье с бубочками. У меня их полный сад. А дичка мне зачем?

Стол у Ксени был под стать дому – полная чаша. С богатыми закусками – свежей кровяной и острой крестьянской колбасой, царским копченым свиным балыком, тончайшими наструганными ломтиками сала из морозилки. После первой порции шашлыка Илья Степанович приволок камбалу, обжаренную до золотой корочки в кукурузной муке.

– М-м, рыбацкую юность решила вспомнить, – толкнула Ксюху в бок Лидка.

– Ага. Ты же помнишь! Не налегай – четыре рубля кило! Я все считаю.

Сестры расхохотались. После камбалы Ксеня вынесла из кухни хрустальную вазу на высокой ножке с фруктами, свежий торт-слойку и две изюминки – зеленый ликер шартрез в граненой бутылке и коробку самых модных дефицитных конфет «Стрела».

Лидка развернула золотую фольгу на одном из шоколадных конусов с белыми точками: – Надо же! Придумали! На колбасу похоже! – Она с интересом надкусит и оценит помадку внутри: – Да уж, братья Крахмальниковы такого не делали, не то что теперешняя Роза Люксембург! Но вкус вполне приличный.

– Раз ты одобрила, то вкус должен быть божественный, – рассмеялась Анька. – А мне этого зелененького налейте попробовать. Ой, фу, он мятный, как конфеты «Театральные».

– «Ой, фу» – это твоя самогонка. А шартрез под кофе идеален, – буркнула Лида.

– Ну вам, богатым, виднее, – фыркнула Аня.

– Господи, вам же под сраку лет, а никто не изменился. Только усугубилось, – изрекла Женя и затянулась беломором.

Разрумянившаяся от еды и выпивки Ксеня с блестящими глазами откинулась на спинку бархатного кресла:

– Девочки, а я всю жизнь мечтала открыть свой ресторан. И там – вкус детства – все мамины блюда, и Ривкины пирожки с печенкой, и Нюськин борщ с черносливом. И абрикотин, как тот, что вы в детстве на даче гнали… Жаль, не разрешат…