Страница 3 из 7
Трудно винить девушку, которой показалось, что Тони ей симпатизирует. За год до этого, когда Донне было тринадцать, Тони начал зазывать ее в подвал своего дома, а там он связывал ей руки, укладывал на стол и стягивал с нее трусики. Тони утверждал, что просто «смотрел на нее». В ноябре 1961 года, по словам Тони, Донна дала ему ключ от своего дома, чтобы, когда родители заснут, он поднялся к ней в спальню. Он поднялся, но когда уже стоял перед кроватью Донны, она закричала и он выбежал из дома. Через несколько дней Тони попытался снова затащить ее в подвал. Донна снова закричала, Тони дал ей пощечину. Она убежала домой. От пощечины остался синяк, мать начала расспрашивать, и Донна сказала, что Тони «ее не выпускал»[11]. Она рассказала родителям, что несколько дней назад проснулась и увидела его в своей спальне. Он ласкал ее через ночнушку. Хотя показания расходились, Тони арестовали, обвинили в нападении, избиении, проникновении в чужое жилище и попытке изнасилования. На суде Тони заявил, что всего лишь хотел узнать, за что Донна «его ненавидит». Судья на это не купился. Хотя прямых улик не было, его все равно осудили по обоим обвинениям и приговорили к году заключения с отсрочкой исполнения приговора и трехлетним испытательным сроком. Ему было приказано уехать из Сомервилля.
Сесилия приговор суда исполнила. Она отправила сына к сестре в Провинстаун, пока все не уляжется. Но все не улеглось. Спустя несколько месяцев Сесилия и Винни собрали вещички и отправились к Тони в Провинстаун. Сесилия бросила не только Сомервилль, но и Джозефа Бонавири. Хотя на содержание Винни Бонавири еженедельно выплачивал по пятьдесят долларов, с Чудо-ребенком он больше не хотел иметь ничего общего.
Глава 2
Лайза
Мама вышла замуж за отца, чтобы наконец-то заняться сексом. Она вечно это повторяла. На самом деле она влюбилась в отца с первого взгляда, когда увидела его на вечеринке, где он играл на пианино и распевал «Пенни с небес». Но касательно секса у нее были твердые убеждения. Добрые католички, к которым она себя относила, не занимаются сексом до свадьбы. По крайней мере, не в 1958 году. Спустя годы, когда я спросила ее про первую брачную ночь, мама расхохоталась, вспомнив, как мой отец скакал по гостиничному номеру, «вцепившись в свою штуковину», как они пытались избежать беременности с помощью традиционного католического метода: воздержания. Не помогло. Я родилась в точности через девять месяцев после той ночи, а моя сестра Луиза – через двадцать два месяца.
Брак родителей начинался вполне благополучно, но к тому моменту, когда мне исполнилось четыре, тихие шепоты из-за закрытой двери родительской спальни сменились скандалами настолько шумными и яростными, что мы с Луизой залезали в большой шкаф в нашей комнате, закрывали уши руками и съеживались между пыльными чемоданами. Но это не помогало. Дом у нас был крохотный, и громкие крики без труда проникали сквозь тонкие стены.
В лучшем случае нам удавалось ничего не слышать. Мама всегда была вне себя от ярости. Нашему отцу она желала смерти, твердила, что он окажет нам огромную услугу, если спрыгнет с чертова моста Сагамор. Она уже готова была собрать его вещи и вышвырнуть из дома к чертовой матери! Пусть дальше врет кому-нибудь другому, а она сыта по горло.
И однажды вечером так и произошло.
Вернувшись, отец попытался объясниться, но мама ничего не желала слушать. Они начали ссориться, а мы с Луизой спрятались в шкафу – там и заснули. Мама с трудом нашла нас, вытащила из шкафа и уложила в постель. Утром два пыльных чемодана были собраны и стояли в коридоре. Мы даже не поняли, что произошло, но отец ушел, даже не попрощавшись.
Вышвырнув мужа, мама страстно желала наконец-то освободиться от него. Но все знали, что католики не разводятся. Никогда. Мама всю жизнь старалась быть благонравной католичкой и теперь надеялась, что отец Фрэнси Ши отнесется к ней с симпатией и поможет в этой трудной ситуации. Четыре года назад он венчал родителей. Но оказалось, что мама ошибалась.
– Вы не можете развестись, – хмуро сказал отец Ши. – Это просто невозможно.
– А если аннулировать брак? – спросила мама.
– Для этого слишком поздно, – покачал головой священник. – Послушайте, Бетти, если вы не думаете о себе, подумайте о девочках. Если вы твердо решили получить развод, дети будут прокляты в глазах Отца Небесного. – Отец Ши перекрестился. – Только это важно.
– Я твердо решила получить развод.
Мама сама удивилась, что слова ее прозвучали холодно, а не жалобно.
Отец Ши поднялся со стула и разгладил сутану на груди.
– Тогда, думаю, вам стоит уйти, – сказал он, указывая на дверь. – Я не могу вам помочь.
Мама вышла, хлопнув дверью. Ей очень хотелось, чтобы распятие, висевшее над порогом, грохнулось на пол. К счастью, она успела дойти до машины, прежде чем хлынули слезы.
Мама часто рассказывала эту историю – свою любимую. Я не раз слышала, как она все это рассказывает своей подруге по колледжу, Джоан. Мы называли Джоан тетей, потому что они с мамой были близки словно сестры. Как сейчас помню: мама сидит на полу у телефона, который висел на стене кухни. Ноги скрещены, между ног зажат высокий стакан с ромом с колой. Рядом простенькая пепельница. Мама курит маленькую сигару или тонкую сигарету «Вирджиния» и изливает свою ярость. Ее мать, моя бабушка Нуна, говорила мне, что так поступают подруги: они разговаривают друг с другом, пока все не выскажут и не успокоятся. Я не понимала, почему у мамы это никогда не получалось.
– Католическая церковь – это культ, а отец Ши – вонючий хорек, – твердила мама, выпуская клубы дыма, которые висели у нее над головой. – Он должен был аннулировать мой брак. Он должен был.
Я никогда не понимала, что это значит, но видела, что мама страшно расстроена и зла на священника. Она начала часто сквернословить. Грязные ругательства срывались с ее губ через слово. Она простить себе не могла, что столько времени в молодости провела, преклоняя колени перед чертовым культом. Конечно, мама была зла, но мне кажется, ей нравилось шокировать тетю, которая «не сказала бы слова «дерьмо», даже если ей весь рот набить дерьмом», по маминому выражению. Мама ругалась и за нее тоже. А потом она заявила тете, что сыта по горло этим чертовым католическим дерьмом. И это действительно было так. Она по-прежнему заставляла нас с Луизой каждое воскресенье ходить в церковь вплоть до конфирмации, но сама была сыта по горло.
Поэтому мама пошла в суд и получила чертов официальный развод.
Когда отец ушел, я надеялась, что мама успокоится. Но все стало только хуже. Если раньше она выплескивала свою злость на отца, то теперь его место заняла я. Когда мама с отцом учились в старшей школе, мама играла в баскетбольной команде. Ведя мяч по площадке, она привычно скрипела зубами, поэтому отец прозвал ее «Коготь». Теперь она скрипела зубами на меня. Пощечины так и сыпались со всех сторон. Я научилась не плакать, не протестовать, не вырываться – когда я пыталась, мне доставалось еще хуже. Сопротивление лишь усиливало ее ярость. Поэтому я просто стояла и смотрела, как она хлещет меня по щекам.
– Мама тебя ненавидит, – однажды сказала Луиза. В тот день мне досталось за то, что я налетела на кухонный стол и пролила мамин ром с колой.
Я отшлепала Луизу за такие слова. Она была права, но мне не хотелось, чтобы она это знала – тем более чтобы говорила вслух.
Я научилась искать удобные места, чтобы прятаться от матери. Там я часами, а то и целыми днями, в одиночестве читала детективы про Нэнси Дрю или играла с куклами. В кукольном мире я могла создать нормальную семью, мир любви, комфорта и, главное, безопасности.
Я постоянно ждала, что отец вернется, спасет меня и заберет с собой, куда бы ни лежал его путь.
Глава 3
Тони
К декабрю 1961 года, когда Тони поступил в Провинстауне в старшую школу, он уже стал довольно красивым юношей – высоким, стройным, хорошо сложенным, с ямочкой на подбородке, гладкой оливковой кожей и шапкой густых темных волос. Директор школы, по-видимому, не знал, что Тони находится на испытательном сроке по обвинению в нападении, избиении, проникновении в чужое жилище и попытке изнасилования. В характеристике директор написал, что Тони – «истинный джентльмен»[12]. Тони был добр и вежлив, особенно со взрослыми. Он никогда не забывал добавить «сэр» или «мэм». Кроме того, он буквально излучал ауру чувственности. Она окутывала его, как аромат духов. Стоило ему ослепительно улыбнуться, и даже бродячий пес мгновенно превращался в ласкового щенка.
11
Там же.
12
* Документы о приеме в старшую школу Провинстауна, 15 декабря 1961 года.