Страница 3 из 36
На лице Жени расплылась улыбка, и даже холодный лунный свет не смог скрыть исходящей от неё теплоты.
Пальцы прошлись по поверхности воды, зачерпнули несколько звёзд и подняли их в воздух, где они и растворились. Взгляд снова зацепился за алую звезду, переливающуюся глубоким красным. Она была в разы больше остальных и не имела контуры – они постоянно изменялись, разливаясь по небу. Звезда будто дышала, и если все другие взирали на Землю с равнодушием, то эта же пристально вглядывалась. Невидимые глаза ощущались на коже как нельзя ясно, словно это был взгляд хищника – пока не голодного, но уже приметившего жертву. За спиной вновь зашепталась листва, но вскоре стихла и она, оставив Женю наедине с алым сиянием далёкой звезды.
Справа послышался слабенький рокот.
Над самой водой засиял жёлтый фонарик и пополз по отражению, разбавляя тишину шелестом крыльев. Он немного покружил в воздухе, пару раз мигнул на фоне ночного неба и коротко пискнул, когда подлетел к Жене. Светлячок завис перед карими глазами и вытянул лапки вперёд, пытаясь коснуться кончика носа. Но тут же передумал и развернулся, взметнувшись вверх. Маленькое солнце двинулось по звёздам и замерло прямо перед той, что родилась сегодня ночью. Женя перестал дышать, хоть и чувствовал, что воздух гуляет по лёгким. Страх сковал ноги стальными цепями, коснулся загривка ледяными пальцами и задышал прямо в ухо, пока глаза не отрывались от светлого пятнышка, знающего больше, чем могло бы знать всё человечество.
Светлячок перекрыл собой алую звезду, но её кровавое сияние обволакивало его тело. Красные щупальца смешивались с жёлтым светом, но не тонули в нём, а лишь разбавляли. Собравшиеся вокруг звёзды уже не были такими равнодушными – они смотрели на светлячка, затаив дыхание. Даже крылышки раскрывались бесшумно, боясь спугнуть ночь. Ведь именно ночью многие хищники обнажают клыки и развлекаются с жертвами, пока не взойдёт солнце. А там люди допилят друг друга даже без сияния луны – им вполне достаточно самих себя.
И чёрные глазки светлячка говорили, что знают это. Эти глазки были настолько глубокими, что могли затянуть в бездонную мглу. Они наблюдали, они изучали, они интересовались. И от этого оценивающего взгляда Жене стало не по себе. Он чуть ли не сделал шаг назад, но остановился и, продолжая смотреть в тёмные точки жёлтого сияния, спросил:
– Что ты такое?
Ответом послужило молчание. Светлячок молча рассматривал человека перед собой и о чём-то думал. Да, думал. Размышлял. И от осознания последнего Женю передёрнуло и отбросило назад. Ноги скользнули по земле, кто-то сцепил на них пальцы и резко дёрнул вниз. Женя попытался закричать, но рот тут же заполнила вода. Кашель вырвался наружу и сразу же вернулся назад мощным ударом в грудь. Чьи-то ладони сомкнулись на шее, и как только ступни нашли опору, Женя мигом рванул вверх. Ветер ударилл по лицу и прижал мокрые волосы к голове, но это был ветер – настоящий, реальный. Воздух врезался в лёгкие, заставил Женю выплюнуть его и вдохнуть вновь. Он оглянулся, посмотрел на алую звезду, но не нашёл светлячка. Нигде не было сияющего жёлтого фонарика, который будто бы исчез, пока мир скрывала вода ночного озера.
Но рокот всё ещё был раздавался где-то рядом, и только когда он полностью стих, Женя понял, что исходил он из головы.
Ветер вновь пронзил тело иголками, и сейчас они впились куда глубже, чем раньше. Холод сковал мышцы, кости словно сжались, а зубы застучали друг об друга, отбивая быстрый ритм. Женя последний раз взглянул на звёзды (задержался он лишь на красном глазе, наблюдающим за всем) и развернулся, направившись к берегу. И только когда добрался до него, понял, что не взял с собой чистую одежду и полотенце.
Он взял футболку, которую ещё сегодня стащил с магазина, и вытерся ей. Бросил на траву, надел носки, трусы, джинсы, кроссовки и кое-как уложил волосы, чтобы те не торчали во все стороны. И когда ветер снова, будто издеваясь, прошёлся холодными пальцами по телу, Женя направился обратно к палатке, стараясь не думать о светлячке.
О сияющем светлячке, зависшем перед кроваво-красной звездой.
Она очнулась в белой комнате.
Над головой жужжали лампы, но она их не видела. Вокруг были стены, но и они таяли в слишком чистой белизне. Она покрыла весь мир, прогнала мрак и развеяла тьму.
Но лучше бы оставила.
Во тьме можно спрятаться, а свет лишь выдаёт тебя. Катя попыталась встать с той кровати, на которой лежала, но мышцы полностью онемели и отказывались подчиняться. Руки будто прибили гвоздями, а ноги затянули тугими верёвками, пережимающими кожу. Каждый вдох давался с трудом, каждый вдох наливал в лёгкие тяжёлый свинец, сжигающий всё изнутри. Свет ослеплял даже с закрытыми глазами, намекая на то, что от этих лучей нигде не спрятаться.
И тут раздался плач.
Плач Мишы, находящегося под обломками. Он умирает – Катя слышала, как он умирает! Она со всей силы сжала кулаки, почувствовала, как ногти впиваются в кожу, и сорвалась с места, ведь совсем рядом умирал её ребёнок!
Катя бежала по бесконечной белизне, бежала на зов малыша, выкрикивала его имя, рыдала, но никак не могла приблизиться к звуку, так сильно рвущему душу. Он исходил отовсюду, отражался эхом в голове и бил по сердцу. Бил, бил и бил! Катя слышала, что Миша где-то рядом, но постоянно путалась в белом тумане и громко рыдала, будто это могло что-то исправить.
И остановилась она только тогда, когда плач прекратился.
Под ногами появился пол, а впереди растянулся длинный коридор больничного отделения… все двери которого были закрыты. Все до единой. В самом конце, у самого поворота располагался сестринский пост, судя по всему, пустующий. Катя медленным шагом пошла к посту, аккуратно ступая на пол босыми ногами. Жужжание ламп усилилось, и оно заполнило всё тело, заставило кровь бурлить, а кости трещать, не утихая ни на секунду. Этот шум заполнил собой всё сознание, и Катя побежала от него прочь, закрыв уши руками и закричав во весь голос. Её крик отражался от стен, звенел в голове и раздавался на весь мир, который так и хотел её придавить.
Но жужжание исчезло, как и сам коридор.
Катя подошла к сестринскому посту и облокотилась на него, после чего опустила голову вниз, успокаивая своё дыхание. Воздух сновал в груди горячими волнами, но мгновенно застыл, когда рук коснулись чьи-то пальцы.
Чьи-то мёртвые, гнилые пальцы.
Катя подняла взгляд и увидела по другую сторону стола Женю, улыбающегося во весь рот. Верхней губы не было вовсе, а вторая наполовину свисала вниз. Кожа сочилась гноем. Он сползал по лицу, скапливался во рту и вытекал их огромной дыры, на месте которой должен быть нос. И глаза… Женя взирал на Катю пустыми глазницами, у краешков которых болталась свежая плоть. И в самых их глубинах, в непроглядной мгле двух пустых ям переливался слабый жёлтый свет, лишь слегка разбавляющий тьму.
Женя нагнулся и заговорил прогнившим языком, не снимая с лица широкой улыбки:
– Помнишь, ты сказала, что снимешь с меня скальп? – Костлявая рука поднялась к черепу, пальцы ухватились за влажные отверстия в коже и начали снимать с головы скальп. – Я подарю его тебе! Подарю, дорогая! Подарю тебе свой скальп! Забирай его! – Теперь обе руки разрывали голову на части, тонкие пальцы раскидывали плоть, а улыбка тем временем становилась только шире. – Я подарю тебе всего себя! ДАВАЙ! ОПЛАШАЙ И СЕЙЧАС! ПОКАЖИ, КТО ТЫ ТАКАЯ НА САМОМ ДЕЛЕ!
Катя завизжала и закрыла лицо руками. Вдавила их в кожу, попыталась убежать, но крик Жени возвращал её к посту. Из глаз брызнули слёзы, всхлип вырвался наружу, и весь мир…
Затих.
По щеке провели чем-то тёплым, слегка шершавым, но тем не менее приятным. Катя тут же открыла глаза и увидела оранжевые кольца, внутри которых находились глубокие зрачки. Из открытого рта выходило спокойное дыхание, ложившееся на кожу тёплым покрывалом. Стоячие ушки чуть шевельнулись, когда из поднятых век показались серые глаза, а губы, вроде как, расплылись в улыбке.