Муза

Происходящее далее мало напоминало популярный аттракцион. «Она не надела жилет» – едва шевеля онемевшими от напряжения губами, произнёс Егор. Лицо исказила гримаса боли, а сердце в груди застучало мощными единичными рывками. Горло сдавило знакомым спазмом и, чтобы отвлечься, он с силой стянул волосы на макушке. Боль отрезвила, а вот желание выругаться, никуда не делось. Саша «ушла» на максимальную высоту. Егор будто физически ощутил звук развёрнутой до отказа лебёдки, и как беспомощная наседка метался на берегу, пытаясь хоть что-то разглядеть. Пульсация в висках сдавливала мозг как тиски. А дурацкая необходимость выругаться, выплеснуть свою злость, переросла в банальное, но такое естественное желание, чтобы всё закончилось благополучно.

Задыхаясь в необъяснимой истерике, Егор глухо зарычал. Казалось, что Саша зависла в небе и болталась там бесконечно долго. То удаляясь от берега, то приближаясь к нему, она беззаботно разглядывала природные пейзажи. А когда оказалась максимально близко, катер сбавил ход. Егор застонал, даже с такого расстояния замечая, как натянулся канат. Будто наяву слышал, как натужно заскрипел мотор лебёдки. А потом прокричал. Не скрываясь и не таясь.

– А чё эт там, улетела, что ли? – пробубнил стоящий позади Вадик.

Бухущий в хлам, он, казалось, не смог бы подняться с постели до позднего вечера, а сейчас каким-то чудом оказался на берегу. А у Вадика при себе всегда имелся перочинный нож. Он даже как-то по-пьяни клялся, что лезвие сделано из натуральной дамасской стали. Они с пацанами тогда только поржали. Сейчас же, особо не разбираясь, Егор вывернул Вадику карманы и, зажав в зубах рукоять, бросился в безжалостную стихию.

Саша парила в воздухе. Она пока не осознавала масштаба трагедии. А Егор пытался рассчитать траекторию полёта, а, может быть, обычного падения. Выходило так себе… Ветер сносил её в сторону. Чёртов катер стоял на месте.

Егор размашистыми гребками рассекал волну. Перед глазами как наяву стоял главный тренер их юношеской сборной. В голове так же натурально звучал его насмешливый голос. Егор всего дважды становился на пьедестал. И оба раза на высшую ступень. В самом начале. Когда казалось, что первое место – это цель. А потом как-то вдруг понял, что процесс доставляет куда большее удовольствие, нежели результат. И стало неинтересно. «Давай, Вудвилл, давай! Шевелись! Ну, что же ты, ну?! А-э-эй!» – грозный окрик закончился взмахом руки, подразумевающим что-то вроде «иди ты на х**».

Его выгнали из сборной только спустя три года. Тренер до последнего не верил, что Егор может вот так бездумно истратить свой талант. И боролся за него. Не хотел бороться сам Егор. А теперь вот не отступал. Даже когда дыхание спёрло и усилилось чувство, что к каждой руке привязано по пудовой гире, он продолжал толкать онемевшее тело вперёд. Дыхание больше напоминало хрип умирающего животного, язык будто распух, а мышцы спины сокращались, отзываясь острой болью.

Саша вошла в воду с умиротворённым лицом и мелькнувшим всего на мгновение удивлением в глазах. Так ему показалось. Наивная, она даже не вспомнила испугаться. За неё боялся Егор. И этот страх был куда сильнее страха за собственную жизнь. Странное, так и не принятое им до конца чувство, сейчас вышло на передний план и стремительно жалило, призывая к действию. Кстати оказался зажатый в зубах нож. Он с наигранной лёгкостью рассекал системы крепления, страховку и бесконечную ткань, которая надёжно кутала в кокон слабо барахтающуюся добычу. Но Саша по-прежнему оставалась вне зоны досягаемости. Приходилось подныривать, маневрируя между болтающимися в водном пространстве обрывками ткани, плетениями и верёвками. Приходилось чувствовать её. Приходилось предугадывать ненужные движения. Чтобы спасти.

Вырваться из плена удалось не сразу. Саша успела испугаться, нахлебаться воды, умудрилась несколько раз запутаться наново и лягнуть Егора в ноющий после заплыва бок. Это раздражало. Терпением он никогда не отличался. Потому, окончательно оставив позади спутанный парашют, он без лишних сомнений внушительно подтолкнул Сашу к приближающемуся катеру. Забросил на борт её и только тогда забрался сам. Лёгкие всё ещё горели, принося ощутимый дискомфорт, и от него хотелось избавиться. Немедленно. Но только убедившись, что Саша в порядке, Егор решился выдавить из себя всё это горючее месиво. На роль виноватого отлично подошёл инструктор, который торопливо, невнятно и сбивчиво оправдывался. То ли узнал Егора, то ли реально был готов признать вину – неясно. Он получил в зубы и заткнулся. Вот только этого оказалось несказанно мало. Тело требовало разрядки, жаждало удовлетворения. А в реале вышел только укор в серых глазах. Награда нашла достойного, ничего не скажешь! Сашину претензию пришлось проглотить молча. Она оказалась недовольна. Даже интересно стало: а как-то по-другому с ней бывает?

Егор был не из тех, кто отличается покладистостью, и потому, только бы не ввязаться в доказывание собственной правоты, отвернулся к её мальцу. Пацан, в отличие от Саши, происходящее ощутил и осознал сполна. Его трусило. Егор помнил себя в таком же вынужденном положении и уверенно сжал его плечи.

– С ней всё в порядке. – проговорил он, добившись внимания.

Пацан хотел что-то возразить… Обнять мать, наверно, может быть, убедиться в сказанных словах самостоятельно, но сразу замялся, а потом верно рассудил, что момент упущен. Он бросил на Сашу ещё один взгляд, последний, а после неопределённо кивнул. Егор расценил это как согласие и устроил его на сидении рядом с водителем. Самому на Сашу смотреть не хотелось. Уверен был: в отличие от мальца, сдержаться не сможет и снова бросится к ней. И на этот раз так просто вырваться не получится. Прибьётся к её дыханию, увязнет в серых омутах. Да ещё эта изнуряющая жажда прикосновений… Сашу хотелось трогать. Постоянно. Чтобы ощущать её тепло, пульс, вдохновляющее спокойствие. Словно инопланетянка, она смотрела на окружающий мир будто свысока. Будто всё это уже видела или знала наверняка, в какой момент наступит развязка. Это, кстати, тоже притягивало. В её голосе сквозила манерность, в жестах демонстративная леность. Обычно такие женщины не обременены работой, семейными обязанностями, ежедневной суетой. Они рождены, чтобы вдохновлять. А вот в её программе где-то произошёл сбой, и вышло так, как вышло. Она чужая жена, заботливая мать и ответственный сотрудник. А ещё любимая женщина. Егор стиснул зубы, боясь даже по касательной задеть эту мысль вновь: он увлёкся, не более.

По мере приближения к берегу напряжение необратимо возрастало. Нужно будет что-то сказать… А что? Что он может позволить, чтобы при этом не выдать себя с головой? Вероятно, таких слов в багаже приобретённых знаний не нашлось, потому Егор предпочёл отмолчаться. Он даже дал ей шанс уйти. Это нормально, что Саша им не воспользовалась? В любом случае следующим осознанным моментом стал тот, когда он уже прижимал Сашу к груди и ошалело глазел на неё. Тонкие губы, светлая воспалённая кожа. Загар для такой противопоказан. Нос снова сгорел. Последняя мысль, кстати, принесла облегчение, но расслабиться так и не вышло. Саша что-то пыталась возразить, но делала это невыразительно и вяло. Так, что даже внимания на это не обращалось. Единственное, что понимал, что осознавал предельно чётко, так это то, что хочет быть рядом. Странное, непривычное чувство, которое сейчас даже сам себе объяснять он не станет. Оно требует осознания, осмысления. Оно требует времени, чтобы расправить корни. Те, что уже глубоко проросли внутрь, но пока не имеют полной власти. А ещё удивляет абсолютное отсутствие внутреннего сопротивления. Обычно от подобного он успешно сбегал, а теперь искрит на поворотах, а оторваться не выходит.

А потом Саша ушла. И весь день впустую! Егор так и шатался из стороны в сторону без определённой цели. Видеть никого не хотелось, и он закрылся в номере. Такой же бессмысленной показалась ночь. Под утро пол был устлан эскизами. Какая-то бессмыслица, абстракция. А его просто распирало желание выплеснуть «это» на бумагу. А самое отвратное заключалось в том, что мозг высверливала уверенность: совсем скоро эскизы превратятся в картины. А, может, даже в произведения искусства.