Страница 59 из 63
Иван Ильич без лишних подробностей объяснил, что ему всё же удалось донести наши требования к обустройству лагеря для лазарета из трёх палаток. И даже определено место с подветренной стороны ближе к задней оконечности пакгауза. Там же уже собственными силами санитары начали рыть ямы под отхожие места. Вот такая вот проза жизни.
Оказалось, что навесы, сколачиваемые у входа, предназначены для стрижки пленных, для чего город прислал аж пять парикмахеров, которые робкой кучкой жались сейчас у дверей пакгауза, прижимая к себе саквояжи с инструментом. Мда...маразм крепчал. Интересно, кто из этих напомаженных куафёров первым словит вшей, а следом и тифозную палочку?
- Иван Ильич, как контакт с местным начальством? - я невзначай отвёл князя в сторонку.
- Нормально, Гаврила. Пока, похоже, мы тут более-менее работоспособная группа. Городские медики не в счёт, они подключатся на стадии работы обсервационного пункта, уже при непосредственной работе с больными.
- Ясно, значит, будем рассчитывать пока на себя. Я гляжу воду в котлах греть уже приступили. Иван Ильич, надо парикмахеров хотя бы халатами, косынками и масками обеспечить. Пусть одевают прямо поверх пальто и шапок, да намекнуть про эфирные масла. А будут кривиться - напугать вшами и тифом, чтоб проняло до печёнок. Иначе, к концу дня все их драпы и каракули придётся сжигать вместе с лохмотьями пленных. А самих отправлять в изолятор.
- А не перегибаешь, Гаврила?
- Помяните моё слово, чудом будет, если большая часть думских врачей с самарскими сёстрами милосердия не заболеет тифом, - я указал на продолжавших расхаживать в одних халатах под пальто эскулапов, что прислал город.
- Н-да...полагаю, это не от незнания, а от растерянности и поспешности, Гаврила. С чего начнём?
- Ваша епархия, Иван Ильич - приём больных у входа в пакгауз после санобработки, сортировка по тяжести, эпидопасности, а также определение последовательности оказания помощи. Ольга Евгеньевна и наши сёстры милосердия с вами. Думские врачи пусть подключаются внутри сообразно квалификации. Распределим живых, вы к ним присоединитесь.
- Живых? - вскинул брови Вяземский.
- Полагаю, до четверти пленных уже трупы, Иван Ильич, - вздохнул я, - поэтому остро встаёт вопрос утилизации трупного материала. Что по ним сказало начальство?
- Утили...что? Ох, Господи! Так много?
- Полагаю, будем медлить, к полудню останется половина.
Вяземский крякнул, хотел было снять фуражку и почесать затылок, но передумал, едва коснувшись козырька.
- Начинай, Гаврила, с божьей помощью. Иначе и правда дождёмся паче чаяния... Все санитары твои, я уже Демьяну сказал. Он, ежели что, поддержит.
- Хорошо, Иван Ильич, следите за девушками, чтобы не увлекались. И постарайтесь уговорить думских медиков надеть перчатки и косынки.
- Попробую, Гавр. Удачи.
- Удачи!
Проверили с Демьяном обустройство лазаретных палаток и установили рядом посты санконтроля из двух выздоравливающих под командой Семёна. Этой троице вменялось следить за соблюдением потока переодевающихся сотрудников и своевременной утилизации и обработке одежды, для чего в пользу лазарета были отданы две железные лохани, изрядный запас карболки, щёлока, керосина и дров. Воды нам, слава богу, доставляли вдоволь две водовозные телеги, благо один из железнодорожных гидрантов находился неподалёку.
Была, конечно, мысль обработать смесью керосина и постного масла швы на халатах и косынках, так как запаха эфирных составов хватало на час-два, не более. Но периодический близкий контакт усталых людей с открытым пламенем костров превратил бы эту меру в довольно опасную игру с огнём. Превратиться в большой горящий факел в подобной одежде было довольно легко.
Начать решил с дальних вагонов. Как ни было тихо внутри, всё же пришлось запрыгнуть внутрь, стараясь дышать через раз. В полумраке вагонного чрева в тусклом свете керосиновой лампы быстро, как мог, обошёл все трупы, щупая пульс на сонных артериях. Чуда не произошло. Здесь работа только для мортусов.
Второй вагон выглядел близнецом первого, но я тем не менее превозмогая позывы к рвоте, методично повторил обход. И судьба меня вознаградила: справа от раздвижных дверей, почти друг на друге, лежали два турка, которых было трудно различить на первый взгляд. Пульс и дыхание определялись довольно отчётливо.
- Горемыкин! Давай ко мне! И ещё двоих, и пару носилок.
Вроде бы, что такого, сгрузить пару доходяг и отнести не далее, чем на сотню-другую шагов в паре с не самым слабым мужиком. Но грязь, а затем скользкие наскоро сколоченные сходни под подошвами сапог превратили простую работу в аттракцион проверки координации.
Болезных, пребывающих в бессознательном состоянии споро приняла бригада думских фельдшеров. С огорчением я заметил, что хоть доктор Месяцев со товарищи и надели ватно-марлевые повязки, от перчаток и косынок, видимо, отказались. Зато Демьяну удалось переодеть парикмахеров, принявшихся за свою работу, едва санитары стали срезать одежду с пленных. Две сестры милосердия, судя по полной экипировке из нашего лазарета, после раздевания и перекладывания больных на свежеструганные доски лавок стали их обмывать мыльным раствором. Пусть не конвейер, и не без огрехов, но дело пошло...
Завёрнутых в простыни и обритых наголо пленных переложили на чистые носилки и понесли внутрь пакгауза. Иван Ильич, показавшийся из ворот склада, махнул мне рукой:
- Гавр, почему только двое?
- Сейчас потоком понесём, думаю, кое-кто и своим ходом дошлёпает, успевайте только принимать!
- Может, ещё что нужно?
Я, приостановившись, задумался на минуту.
- Неплохо было бы кого-то со знанием турецкого языка найти. Лучше муллу какого-нибудь. Больше доверия нам будет. Бунтовать в таком состоянии они вряд ли будут. Но всё же без мусульманского представителя сложновато вопросы решать.
- Пафнутьев вроде бы сказал, что за муллой послали. Татарским. А знает ли он турецкий, бог весть...
- Ладно, готовьтесь, сейчас потоком пойдут. Останавливайте, если что!
Дальнейшие четыре часа смешались для меня в какой-то кошмарный орднунг: бери больше, кидай дальше, пока летит - отдыхай! Стараясь выбирать первыми наиболее тяжёлых пациентов, я старался не оборачиваться на протянутые с мольбой руки и хриплые окрики. Тяжелее всего было оставаться безучастным внешне, одёргивать санитаров, готовых брать и тащить всех подряд. Но что такое полдюжины носилок на несколько сотен страждущих?
Откуда-то из прошлой жизни всплыли несколько турецких слов, как саркастический привет из благополучно-сытой, но постоянно ругаемой действительности моего времени.
- Мирхаба, бедолаги! Анламыёрум, короче, ни хера не понимаю, чего вы там лопочете. Помощь, йардим, там, доктор, лечить! Понимаешь? Ага, хорошо, хорошо, тамам, говорю! Ага, ага, аллах акбар, точно, всем будет акбар п@здец, если вас отсюда не вытащить...что ж ты, падла, тяжёлый-то такой...какая же, с-сука, вонь...
Я уже скоро сам плохо разбирал, на каком тарабарском наречии стал говорить, но, что удивительно, турки понимали, кивали и у многих откуда-то появлялись силы. Моё обещание Вяземскому, что кто-то из них сможет добраться до обсервационного пункта без носилок, оказалось опрометчивым. Носить пришлось всех. Так оказалось, по крайней мере, безопаснее.
Спустя часа три я ещё не испытывал особой усталости, да и увеличившаяся последние дни сила позволяла часто, особенно при транспортировке из вагона, не использовать носилки, а выносить турок прямо на руках. Больше досаждало другое: промокшее насквозь от пота исподнее стало натирать в паху и подмышками. Стопы в сапогах горели огнём, а ворот гимнастёрки казался удавкой. Пот периодически просачивался из-под косынки, но глаз не заливал, стекая по вискам или капая с кончика носа. Представляю, каково было остальным санитарам. Но народ держался. Я, как мог, старался периодически устраивать паузы. Тем более что высокого темпа не выдерживала и принимающая бригада санобработки. Сестрички, замечая наши скрюченные прямо на дощатых сходнях сидячие изваяния, (ложиться я запретил) приносили попить тепловатой кипячёной воды в ковшике на длинной ручке, аккуратно помогая снять санитарам снять повязки, заменяя их свежими.