Страница 5 из 7
В 1924 году я поступил в техникум. По бумагам, подделанным, как я уже упоминал, мне было 13, но на самом деле едва исполнилось 12.
Миша в тот год женился. Свадьбу устроили еврейскую, с хупой, с раввином, но сделано было всё втихую, чтобы не пронюхали антисемиты-соседи. Мать и отец старались не афишировать свою приверженность к религиозным традициям. Михаил женился на еврейской девушке из благополучной киевской семьи. Их сосватали – Михаил был красивым и умным, да ещё и из рода Коэнов, так что выбор у него был богатый. Мать шушукалась с соседками, наводила справки и остановилась на Саре Плессерман. Мне кажется, что матери нравилась не сама невеста, а будущая тёща Михаила. Они с матерью Сары стали неразлучны и часто сидели в саду и вместе вязали.
Невеста брата мне совсем не понравилась. Меня раздражали её выпученные коровьи глаза. Она казалась недостойной Михаила, моего умного старшего брата, которого я любил и которым восхищался. Я не понимал, как эта чужая девушка вдруг станет важнее для Михаила, чем я или родители. «Ведь она нам никто!» – думал я, разглядывая Сару. Она же не обращала на меня никакого внимания, а влюблённо держалась за Михаила и таинственно молчала. После свадьбы Михаила мать как-то притихла и успокоилась. Мне казалось, что она очень сильно переживала за своего старшего сына. Устроив же его судьбу, она перестала постоянно крутиться с местными женщинами, общаться с соседками. Как-то она подозвала меня к себе.
– Мордко!
Мать называла меня так в исключительно редких случаях. И я застыл в ожидании.
– Теперь Михаил уже живёт отдельно. Петя работает на фабрике, и ты у нас остался за старшего, – объявила мне мать.
Я кивнул, хотя для меня это известие было неожиданным. Я совсем не собирался стать старшим братом в семье и считал, что так и останусь в середине, раз кроме меня есть ещё и Пётр. Но Петя пошёл в деда Герше, он был весельчаком и кутилой, и мать никак не могла на него положиться.
– Так что вот, Мордко, мой милый мальчик, – мать погладила меня по голове и улыбнулась, – ты уж, пожалуйста, следи за Изенькой. И за Илюшенькой. Они ведь ещё маленькие совсем.
Илье было уже 9 лет, и во мне он совсем не нуждался, как я считал. Люся много учился, а в свободное время исчезал где-то в лесу. Изе же было 7 лет, и он тоже не казался мне особо маленьким. Но спорить с матерью я не хотел.
– Ты, Максик, – мать переключилась на моё общепринятое имя, и я понял, что разговор подходит к концу, – ты бери Изеньку с собой, как будешь гулять или ходить куда с ребятами. Чтобы Изя не попал в беду.
Я кивнул. Из разговора я понял, что мать устала от нас и хотела, чтобы я присматривал за Изей. И я стал брать Изю с собой в цирк. Изя был от цирка в восторге. Он и так постоянно за мной бегал, а теперь, получив официальное разрешение матери находиться рядом со мной, был счастлив. Если бы не Изя, я бы никогда не решился подойти к акробатам и попробовать свои силы. Но Изя ничего не боялся и первым подбежал к ним.
– А мой брат тоже почти что акробат, – объявил он.
Мы были на репетиции, и я хотел постоять в стороне, как обычно делал, но Изя подбежал прямо к паре в трико, которая репетировала какой-то очень заковыристый трюк.
Кто-то вздохнул. Один из репетировавших хрюкнул, а его напарник спрыгнул на землю и рассмеялся. Это был не кто иной, как мой кумир, Адамчик. Адамчик, которого я видел впервые в жизни так близко, оказался совсем невысокого роста. Я был чуть ниже его, хотя и младше на несколько лет, как потом выяснил. Однако он был широк в плечах и гораздо более мускулист. Он двинулся ко мне, и я чуть посторонился, ожидая подвоха. Однако Адамчик протянул мне руку и объявил:
– Адам Воскобойник, очень приятно.
Я кивнул. Адамчик вопросительно на меня смотрел, и я, едва обретя дар речи, пожал его руку и назвался:
– Макс.
Фамилию свою я проглотил.
– Ты что, правда хочешь быть акробатом? – спросил меня Адамчик.
Я кивнул, но без энтузиазма. Мечтая стать акробатом все эти годы, теперь я жутко стеснялся этого, считая свою мечту простой фантазией.
– Он не просто хочет, он постоянно тренируется. Он всё умеет делать, всё, и даже на руках стоять, и мортале делать, и всё на свете! – вдруг затараторил Изя. – Вы бы его видели, он и на дереве крутится, и шпагат может сделать, и все трюки выучил.
Я покраснел, не ожидая от младшего брата такой прыти. Адамчик, казалось, не обратил внимание на Изины слова и на моё смущение, а повернулся к Изе и вкрадчиво спросил:
– А ты? Ты тоже хочешь быть акробатом?
Изя, излучая полную уверенность в себе, кивнул и объявил:
– Ну а как же иначе?!
– А вот скажи мне, хлопчик, твой брат может показать, что именно он научился делать? – спросил Адамчик у Изи.
Изя ничуть не смутился, будто это он командовал, а не я, и я обязан был ему подчиниться, и приказал мне:
– Макс, давай, покажи им!
Теперь все смотрели на меня. Адамчик, Изя, несколько акробатов постарше и даже старый конферансье, имя которого гремело по всей Европе тридцать лет ранее. Теперь же этот человек был негласным художественным руководителем цирка и пользовался полным авторитетом и уважением всех циркачей. Именно он решал очерёдность представлений, кого выпускать на сцену, а кого подержать, готов ли акт, будет ли клоун пользоваться успехом, кому работать в паре, а кому – солировать. Игнат Клементьевич, так его звали, был усатым мужчиной, казавшимся мне глубоким стариком. Думаю, ему было уже за 70, но это был ещё крепкий мужчина, и усы он свои смолил, а голову аккуратно брил и косил таким образом под казацкого атамана. Не знаю, делал ли он это нарочно или же просто так сложилось, но про себя я его называл как раз атаманом. Циркачи же звали его уважительно, исключительно по имени и отчеству. Носил он чёрный жилет, в кармане которого уютно блестели золотые часы.
Мой звёздный час настал, и случилось это так неожиданно, что я даже не понял, что произошло. Неуверенной походкой двинулся на арену. Я так давно мечтал об этом моменте, и теперь, когда он настал, у меня было ощущение передвинутой реальности. Будто мой мир перевернулся, и я уже видел себя со стороны. Вот идёт фигура, я вижу себя с высоты, мне 12 лет, я одет в обыкновенную одежду, но знаю, что она не помешает мне прыгать и упражняться, показывать трюки. Вижу маленькую фигурку Изи, который семенит рядом, а потом отстаёт, и даёт мне пройти вперёд. И Адамчик, который стоит, упершись руками в бока, и остальные акробаты, которые тоже смотрят на меня. И Игнат Клементьевич, сидящий с краю, но так, что ему всё отлично видно. Я смотрю на себя сверху и начинаю парить и прыгать так, как ещё никогда этого не делал. Я летаю, стою на руках, выполняю невообразимые трюки и ощущаю, что моё тело необыкновенно лёгкое и крепкое. Послушное и гуттаперчевое. Все молчат. Мне кажется, что надо продолжить, и я продолжаю, перекручиваюсь ещё раз и ещё, а потом останавливаюсь. Мир замедляется, и я возвращаюсь в своё тело. Я уже не парю над ареной. Теперь я – снова я. На арене, окружённый акробатами. Адамчик смотрит на меня одобрительно, а Изя молчит, но в его взгляде читается восхищение.
Первым заговорил Атаман.
– Ну что, хлопчик, потолкуем? – обратился он ко мне и глазами указал вглубь, за арену, где находились подсобки и гримёрные. – И ты тоже давай, – кивнул Атаман в сторону Адамчика.
Мы проследовали за Игнатом Клементьевичем – первым шёл Адамчик, затем Изя и заключал процессию я. Мысли путались у меня в голове. Я двигался в сторону этого таинственного помещения, где решалась судьба цирка. Мы шли путаными коридорами, и я удивлялся, что никогда не подозревал о существовании этих комнат, когда работал в конюшне. Меня потряс размер цирка, но я быстро потерял ориентир и следовал за Атаманом и Адамчиком. Присутствие Изи меня успокаивало, но у меня создалось ощущение, что мы снова перешли в другое измерение. Запахи чувствовались по-другому, более резко. Кругом царила полутьма, сказочная и дремотная. Мне казалось, что, если Атаман вдруг решит нас тут бросить, мы уже никогда отсюда не выберемся и останемся в этом длинном, запутанном коридоре навсегда. Но внезапно открылась дверь, и мы попали в аккуратную комнату. Окон в ней не было, но внутри горели яркие лампы, и по стенам стояли три сундука с наклейками, какие даются при пересечении границы. Сундуки были древние, видавшие виды, но добротные. Игнат Клементьевич показал нам на один из них, и мы с Изей сели на него рядом. Игнат Клементьевич поместился в кресло, а Адамчик остался стоять у дверей, будто охраняя помещение. Атаман крякнул: