Человек, который открывал окна

– Для человека со смертельным диагнозом – очень даже неплохо. Только голова сегодня ноет. Можно вас попросить окно открыть, а то душно в кабинете.

– Да, конечно.

– Сидите, прошу вас. Я сам открою.

Марк поднялся с места, в два широких шага добрался до окна, открыл фрамугу и вернулся в кресло.

– Хорошо. О чем бы вы хотели поговорить сегодня?

Марк слегка задумался и принялся пальцами массировать себе виски. Вскоре на его лице показалась ироничная улыбка. Он поднял глаза на Елену и задал встречный вопрос:

– Вы разрешите мне немного поехидничать?

– В каком смысле? – Елена Дмитриевна сурово нахмурилась, но ее пациента это не смутило.

– Я просто подумал, что вопрос «о чем бы вы хотели поговорить» – это заведомая ложь. Ну, может, не ложь в самом категоричном смысле этого слова, но как бы своеобразная игра. Вы ведь, как психолог, хотите узнать о пациенте не то, что он хочет о себе рассказать, а то, чего он, напротив, рассказывать никому не хочет, то, что он прячет от посторонних. Вот до чего именно вы хотите докопаться. Прав я или нет?

– Это не совсем так, Марк. Поймите, я не желаю вас мучить и вытягивать силой то, чего вы рассказывать не хотите. В этом кабинете вы можете чувствовать себя в полной безопасности. Я не пытаюсь вас изменить, Марк. Я просто хочу понять вас. Понять, чтобы помочь. Так что, когда я задаю вопрос «о чем бы вы хотели поговорить», то именно это и хочу от вас узнать; хочу узнать, чем вы готовы поделиться. Например, той мыслью, которую вы только что выразили.

– Но вы с этой мыслью не согласны.

– Вас пугает то, что я с вами не согласна?

– Не думаю… Нет.

– Вы испытываете напряжение или раздражение от того, что я с вами не согласилась? – медленно проговаривая слова спросила Елена.

– Нет, нет. Совсем нет. Не знаю даже, к чему я это сказал. Просто… Просто пришла в голову мысль, и я ее озвучил.

– Вы часто делитесь мыслями с окружающими?

Марк всерьез задумался, прежде чем ответить.

– Нет, не часто. Точнее, вообще не делюсь.

– Почему?

– Не знаю… Честно, не знаю, – ответил он, глядя в глаза психологу.

– Хорошо, – задумчиво протянула Елена. – Скажите, Марк, вы часто просите кого-то о помощи? Например, коллег по работе или близких родственников?

– Нет. Только в крайних случаях. Родители мне всегда говорили, что надо уметь обходиться своими силами.

– А вас часто просят о помощи, как считаете?

– Не сказал бы.

– Тоже только в крайних случаях?

– Да, скорее всего.

– Понятно. – Елена откинулась на спинку кресла и отложила в сторону ручку, которую машинально схватила чуть ранее и вертела между пальцами. Ее глаза еле заметно блеснули, будто она, как школьница, радовалась решенной задаче на контрольной работе. – Марк, – уверенно продолжила психолог, – я думаю, ваша проблема в недостатке доверия к людям.

Марк ответил утвердительным и обреченным кивком.

– Еще раз повторюсь: я не собираюсь вас переделывать. Но у каждого человека есть проблемы – с этим, думаю, спорить не будете. Вы не исключение. Я могу помочь вам с ними справиться.

– И какой же совет вы можете мне дать? – недовольно промямлил пациент.

– Связаться с родителями и все-таки сообщить им о диагнозе. Это будет вашим первым и самым главным шагом, который вы должны сделать…

– Может, что-нибудь попроще? – все тем же недовольным тоном перебил Марк.

– Поймите, налаживание отношений с близкими людьми, с родственниками – это первый этап…

– В моем случае что близкие, что не близкие – разницы никакой, – снова прервал он психолога.

Елена не стала продолжать спор. Она сделала пометку в записной книжке и сменила тему разговора.

– Хорошо. Но ведь есть люди, с которыми вы регулярно пересекаетесь. Коллеги по работе, может быть. Вы с ними тесно общаетесь?

– Слово «тесно» можно отнести, скорее, к нашему рабочему кабинету, нежели к общению между нами.

– Расскажите о своей работе, Марк, о людях, с которыми работаете. – Елена сделала еще ряд пометок в записной книжке и приготовилась слушать.

– О работе… Ладно, слушайте, если хотите, хотя вряд ли я смогу вас чем-то удивить. – Марк устроился поудобнее в кресле, настраиваясь на длинный монолог. – Пять дней в неделю с девяти до шести я тружусь в отделе кадров в крупной производственной фирме. Но лично мне принимать людей на работу или проводить собеседования не приходится. Наше подразделение в основном имеет дело с документами: досье, медицинские книжки, всяческие справки, жалобы и так далее. Не назвал бы свою работу сложной или интересной. Я даже подумывал уволиться, когда узнал диагноз, но не стал. Уже вижу в ваших глазах вопрос «почему». Отвечаю: пускай мне жить всего год, но этот год тоже надо что-то есть, где-то ночевать, на те же лекарства тратиться. Понятное дело, что через два-три месяца мне волей-неволей придется уйти по состоянию здоровья, но до тех пор хочу получить еще пару окладов, чтобы последние дни совсем уж не бедствовать. Хоть зарплата высокая – единственный плюс.

Что до коллег, то тут мне вас также нечем удивить. Рядовой офисный планктон. Я сам считаюсь старожилом – зимой будет три года, как работаю в отделе. В целом текучка страшная, редко кто задерживается дольше, чем на год. Не отдел, а перевалочный пункт. Сейчас еще не все так плохо – я про коллег. Нас в кабинете четыре человека сидит, и вдобавок начальник в соседней комнате. Не скажу, что мне сильно нравятся люди, с которыми я сейчас работаю. Хотя бывало и хуже. Знаете, попадались всякие типы, с которыми и пяти минут в одном помещении невозможно находиться.

– Вам нравится то, чем вы занимаетесь?

– Я же говорю, работа не очень интересная, порой даже печальная… вернее, не печальная, а… не знаю, как лучше сказать… Негатива иногда многовато.

– В чем проявляется негатив?

– Как бы вам объяснить… Например, летом в нашем филиале проводились массовые сокращения. Через отдел тогда проходило много бумаг по уволенному персоналу. Помню, просматриваю в базе личные карточки, и жалко их как-то становится… Человек, допустим, десять лет проработал в компании, семейный, с детьми, а его выставляют за дверь. И мне за него так обидно, словно я на его месте. И подобных случаев не один, не два, а целые десятки. Всех жалко: и стариков, которым всего несколько лет до пенсии, и молодых, которые только пришли работать, а по ним сразу такой удар. Особенно жалко семейных. Смотрю, у человека четверо детей, а его увольняют. И где сейчас он работу найдет за такие деньги? А жена домохозяйка. Вот, и чем семья будет кормиться? Для компании, для руководства эти люди – не люди, а цифры в отчетности, всего лишь проценты. Морально тяжело быть частью такой бездушной корпоративной машины.

Елена удивленно слушала пациента. После первого сеанса с Разладиным у нее сложилось впечатление, что он человек черствый, сухой, даже бесчувственный. Но теперь она неожиданно для себя обнаружила в нем способность к состраданию и милосердию, зачатки доброты и эмпатии. Елене хотелось ухватиться за того человека, который сейчас стал пробиваться через броню, хотелось вытащить его наружу и показать самому Марку, чтобы тот понял, сколько хорошего и светлого есть внутри него и что не нужно все это прятать за стеной недоверия и колкого сарказма.

– Вы делились еще с кем-нибудь этими мыслями? – осторожно спросила Елена.

– Пожалуй что нет.

– Подумайте и скажите, что вы чувствовали, когда рассказывали мне сейчас о работе, о коллегах, о сокращениях в компании. Можете ли вы сказать, что среди ваших чувств было в некоторой степени вдохновение? – Она тут же тихонько ущипнула себя за то, что подсказывала пациенту «правильный» ответ.

– Вдохновение? Да… в каком-то смысле. Даже не вдохновение, я бы сказал…

– Облегчение?

– Да, – Марк задумчиво отвел взгляд и уперся щекой в полураскрытую ладонь.

– Вот видите, как полезно порой поделиться с кем-то своими мыслями.

– Наверное, только психологи и готовы выслушивать подобные глупости от людей.