Страница 35 из 70
— Либо кому-то придется их отвлекать на себя, либо… — Макалаурэ осекся. Отправлять воинов на верную смерть было мерзко. Он был готов сделать это при необходимости, но сейчас пришла другая мысль.
— Говоришь, перекрытия засыпаны обломками камня? Выдержат огонь?
— Огонь выдержат какое-то время. Не знаю, выдержат ли, если обрушится дом, — отлично, Ольвен поняла его. — Жертвы не нужны.
Кивнув, Макалаурэ обратился к жителям и воинам Сириомбара, с нетерпением ждавшим его слов.
— Из города ведёт подземный ход, — сказал он просто. — У выхода могут оказаться дозорные орки. Нужно, чтобы там поверили в нашу смерть. Сейчас большинство спустится следом за Ольвен в старую каменоломню и переждет в ней. Последние подожгут оставшиеся дома и будут кричать. Пусть орки поверят, что мы гибнем. Мне нужны храбрые женщины, готовые до последнего терпеть жару, изо всех сил кричать и спуститься вниз лишь в последний момент. Я буду наверху, с вами.
Жители Гавани ошеломленно переглядывались. Гондолиндрим тихо смеялись, обнимая друг друга.
Ольвен решительно распахнула ничем не скрытые двери в основании дома, у самого крыльца. За ними виднелся просторный каменный погреб, вполне обычный. Только посреди него в полу раскрылись ещё две широкие створки, и вниз уходили грубые каменные ступени.
— Рингвэ, бери десятерых наших, бери гондолиндрим в хороших доспехах, хотя бы отряд Линдэласа. Идёшь головным отрядом с Ольвен, охраняйте ее и близнецов. Затем спустятся женщины с детьми и старики, за ними воины Сириомбара. Остальные верные со мной, спустимся последними. Нужны десятка три женщин, чтобы кричать. Идите. Немедленно.
Макалаурэ говорил негромко, но даже те люди, кто не расслышал, немедленно передавали друг другу его слова.
Названные воины и Ольвен исчезли первыми. Нолдэ лишь подхватила стоявшую у самых дверей круглую сумку, подобную чехлу для щита. Женщины засуетились, помогая старикам.
В конце улицы звонко посыпалась черепица с горящего дома, и словно по сигналу, многие вернулись к работе, затаптывая и отбрасывая от стены дома Ольвен горящие головешки.
— Мы останемся, князь, — сказала ему одна из атани, немолодая, широкоплечая, с покрытым копотью лицом. Макалаурэ видел ее под стеной с ведрами песка и воды, во время драки на улицах она собирала орочьи стрелы и подавала стрелкам. Эту пожаром не испугаешь. Хорошо.
— И мы останемся. Приглядим.
Один из молчаливых стрелков Дориата откинул капюшон, открывая голову с плотно уложенными венцом серебристыми косами. Если распустить их, будут до колен, не меньше. Нис. Ещё одна. И ещё.
Все ли дориатские стрелки, бегавшие по горящим крышам, были женщины, он спрашивать не стал. Если хотя бы треть, уже хватит.
«Разорви меня морготовы драуги!»
Нестерпимо ярко представилось, как он мог рубиться с ними на этих улицах. И с женщинами гондолиндрим, вышедшими на стену в доспехах погибших мужей.
Это уже не морготовы драуги, это Гронд пришиби что такое.
«Майтимо, ты тоже видел это, когда приезжал? Майтимо…»
Он потянулся к Старшему, ожидая и страшась встретить пустоту — и встретил ее. Отклика не было. Но как же он не почувствовал этой боли, с которой из жизни выдирают самых близких?
Карнистиро… Средний брат ушел, яростно крича, здесь ошибиться было нельзя.
Худшее — если Майтимо в беспамятстве и в плену, и даже этого он не узнает ещё долго. Он резко выдохнул и приказал себе вернуться к действию.
Женщины Дориата смотрели на него настороженно. Женщины Дориата, бегавшие по крышам и смотревшие далеко.
— Кто видел, что случилось на холме после того, как протрубил рог? — Спросил их Макалаурэ. — Или что происходило возле гавани?
— Из гавани отплыли все корабли с женщинами и ранеными, — ответила первая лучница холодным голосом. — И немало плотов. Гавань воины Карантира держали до последнего и отступили только перед огнем. Второй балрог не дошел туда, — добавила другая.
Третья, с совсем белыми в сумраке волосами, дополнила:
— На холме сражались ещё долго. А потом туда пришел огонь. Не беспокойся, князь Маглор. Твой старший брат не в плену. Там не мог выжить никто.
— Да, — сказал Макалаурэ вслух, — это утешает.
Беспамятство и смерть в огне? После того эха ярости Старшего, что воодушевило и его самого в разгар сражения, так уйти скверно — но безмерно лучше плена.
Внутри пришел холод, прикрыл боль и отстранил ее. Не время. Не сейчас.
Отвернувшись, он спрыгнул с крыльца, прошел между домами и встал над обрывом. В лицо ударил свежий ветер, показавшийся ледяным. Только теперь он заметил, какая жара стоит на последней улочке. Но этот же ветер гнал и гнал волны к берегу, и они с грохотом разбивались под обрывом. Местами из прибоя торчали изъеденные морем скалы, но между ними, казалось, была заметная глубина. Слева и внизу за краем стены боролся с волнами широкий рукав Сириона, защищавший город с востока, и на камнях в устье реки он различил приземистые фигуры, следившие неотрывно за обрывом. До ближайшей рощи за городом оставалось не меньше лиги.
От свежего ветра и от знания, что Старшему уже ничего не грозит, на душе стало немного легче. А ещё подземный ход такой длины и впрямь легко вместит всех оставшихся защитников города, отправлять бойцов на безнадежную битву ради отвлечения врага не придется.
Он с наслаждением вдохнул воздух, пахнущий морской водой, водорослями, ещё чем-то радостным, чему не находилось названия — и вернулся обратно на жаркую маленькую улицу, ещё сопротивлявшуюся огню.
Большинство воинов уже скрылись в бездонном погребе и исчезали в нем друг за другом все быстрее. Огонь тем временем подступал ближе, и среди женщин уже раздавались порой совершенно непритворные крики боли и ругательства. Жар стоял едва терпимый. Горел дом у самой стены по эту сторону улицы, от летящих углей тлела деревянная мостовая. Тем лучше.
Жестами Макалаурэ подозвал всех оставленных к себе.
— Подожгите соседние дома, — велел он воинам. — Не будем тянуть. И заднюю стену этого дома подожгите.
— Как только дома вспыхнут, — обратился он к женщинам, — кричите изо всех сил. Терпите сколько можно, шумите, потом скрывайтесь по одной в погребе. Начинайте сейчас.
Столпившиеся у входа в погреб женщины атани закивали, вытирая раскрасневшиеся лица. Дориатская лучница, та, что с короной кос, сделала шаг назад и вдруг запела, запрокинув голову.
Голос ее взвился, перекрывая треск пламени, высокий и ясный. Другие дориатрим подхватили, и Макалаурэ повел плечами, отгоняя озноб. Эти синдэ не старались петь ни глубоко, ни красиво. Они прощались с городом, перечисляя его улицы и башни, и лишь пели как можно громче, чтобы их услышало всё то, что ещё оставалось от Сириомбара.
Из глаз атанийских женщин брызнули непритворные слезы, раздались рыдания.
«Высоко поднимется
Дом над Ивовой улицей,
Ветер раздует
Ленты над окнами,
Золотит солнце поутру
Светлое дерево,
Пронижет насквозь
Воды речные
Доброго Сириона…»
Против своей воли он сквозь слова увидел день, когда сложили эту немудреную песню — пронизанный светом поздний весенний день, когда поднимались первые высокие дома, и беглецы из Дориата вместе с мастерами нандор и людей Хадора рубили и складывали бревна, впервые поверив, что у них будет новый дом…
Он стиснул кулаки, радуясь обжигающей жаре, иначе нестерпимый стыд залил бы его лицо алым по самые уши, как мальчишку. Хотела певунья этого или нет, песню она вонзила метко, как тонкий кинжал в щель доспеха.
Другие его верные стояли, опустив глаза.
Грохот рушащегося поблизости дома перекрыл было песню, и женщины вскрикнули от испуга непритворно, а потом, бросив взгляд вверх, закричали изо всех сил.
Дым появился над крышей дома Ольвен. Теперь спасительный ветер с моря лишь раздувал пожар.
«Драуговы уловки! Ни одна попытка обмануть темных ещё не заканчивалась хорошо! Валар, пусть хоть теперь получится! К драугам нас, но эти-то ни в чем не виноваты, особенно мальчишки!»