Звезда на излом

— Мы тоже скучали по тебе, Морьо. Там на стуле сухая одежда и полотенца, так что, будь добр, уважь Бреннина и покажись на пиру в честь вашего с ним прибытия. Последних нескольких слов я раньше не знал, интересно.

— Как же бесит твоя невозмутимость! — огрызнулся Карнистиро из-под полотенца.

— Я ее нарочно упражняю, пока братец упражняет свои жилы. Сильно разлетелись уже сплетни про Нельо?

— Еще не сильно, но вовсю ползут, — брат содрал с себя мокрые дорожные тряпки, обмотался пледом. — Оссириандцы наши даже с вопросами п-приходили. Да, заодно и умылся, счастье-то какое… Вот же мара ты б-болотная! Х-холодно ведь! Эти, с юга, к-когда приехали, тоже з-зашлепали языками. Я подозреваю, они подпоили и разговорили атани из здешней стражи, кому случалось видеть приступы. По дороге сюда н-нарочно южан в хвосте каравана поставил, орки в тех местах, знаешь ли, нападают примерно одной манерой каждый раз, так что отрядец этот уполовинился, но купцы уцелели. С-сами решайте, что с ними д-делать.

— И кто тут болотная мара? — спросил Макалаурэ ошеломленно.

— Я, — хмыкнул Карнистиро. Он пытался одновременно кутаться в плед и надевать сухое, но получалось не слишком удачно, плед падал, и его потряхивало. Точность его движений с похмелья была не сильно лучше, чем у такого же страдальца атани. Наконец, одежда поддалась ему. — Я теперь главная болотная мара нашей семьи, разве нет?

— Нет! — Макалаурэ схватил его за плечи и потряс. — Хоть ты и лучший в торговле, но сейчас ты просто болван, а не семейная мара! Хватит наговаривать. И прекращай такие выходки.

— Ну, пусть болван, — Карнистиро отмахнулся. Натянул верхний кафтан, подпоясался. — Прими от болвана совет. Не пускай южан на пир вовсе. Хотите задавать вопросы — лучше сразу, еще до пира, отведи их к Нельо и припугните.

— Но сам ты их не припугнул.

— Пришибить опасался, — брат развел руками. — Вдруг он что-то знает полезное.

— Я бы предпочел допустить их старшего и поговорить с ним потом. Ведь доказательств у тебя нет.

— Сделай, как я прошу, — повторил Средний настойчиво.

— Скажут, что мы их боимся.

— Поверь, хорошо не будет и так, и так, но ссоры на пиру избежим. Поверь, мнение наугрим Белегоста важнее любых атанийских сплетен. Не порти радости нашим последним сильным союзникам.

— Хорошо. Ты прав, Морьо.

Насколько именно Морьо был прав, поняли очень скоро, сразу после пира.

Пир вышел хорош для их положения, надо сказать. Возле лесов Оссирианда и Таур-им-Дуинат, да возле вод Гелиона, голодать было бы стыдно. Зимы стали снежными и холодными во всем среднем течении реки, но звери и птицы приспособились, а эльдар и подавно. К столу подали рыбу всех видов, оленину в ягодном соусе, хлеб, выращенный на берегах реки и столько лесных плодов и ягод, сколько уместилось на столе. С винами у феанариони лучше не стало и в последние годы, но атани варили пиво, а эльдар заваривали ароматные травы. Порой травы настаивали на гномьей перегонке и добавляли это в горячее питье.

«Если Карниненгво не успевал выпить», непременно вредничали Амбарусса.

Но Карнистиро сейчас продержался и лишь отогнал несколькими глотками питья остатки головной боли.

Так что подарок для повелителя Белегоста Макалаурэ передал Бреннану самым достойным образом — под восхищенными взглядами и возгласами наугрим вынес к ним свою работу последнего времени. Он приложил немало усилий, чтобы закончить ее к прибытию каравана, несмотря на все хлопоты.

Арфа с коваными рычажками-крючками для изменения высоты звучания струны — идея, которую когда-то давно, перед самой войной Слез, обсуждал Макалаурэ и юный сын короля Азагхала, ныне новый повелитель Белегоста, — поразила гномов до корней бород. Как и то, что первая и единственная ещё подобная арфа была сделана специально под рост и руки гнома!

Лишь украшений на ней не было, кроме скромной росписи.

— Так вот для чего ты измерял мои руки в тот раз! — Воскликнул Бреннин, не решаясь даже коснуться диковинного инструмента. — Я и подумать не мог, что окажу помощь в создании столь дивного дара! Поистине велик князь Макалаурэ, что в эти трудные времена способен на такую работу и такой дар!

— Поистине велик повелитель Белегоста, наш верный друг и честный товарищ* в эти трудные времена, — в тон ему отозвался Макалаурэ. — Да принесет ему радость этот дар, воплощение наших совместных размышлений в добрые дни мира.

И взглядом попросил помощи Морьо, не в силах долго выдержать торжественность речей. Карнистиро вскочил, поднял кубок и понес что-то длинное и возвышенное во здравие союзника. Ему было привычно, причем в любом состоянии.

Подарок спрятали в деревянный футляр, обитый кожей внутри и снаружи, и вынесли в гостевые покои. Все повеселели, и даже Майтимо воодушевился: попробовал подаренную жгучую настойку, под нее и хорошее настроение уговорил половину своего мяса. Наугрим пили и многословно восхваляли таланты и доблести хозяев, громко стуча пивными кружками. Звучали уверения в дружбе и военной помощи, обсуждался обмен гномьей стали на оружие и украшения в будущем году. Словом, пир удался. Потом, уже после всего, Морьо долго за это благодарили.

Потому что неприятности начались, едва лишь пир закончился, а гости стали расходиться, довольно поглаживая бороды.

Стража крепости во внешних коридорах смотрела… Странно и напряжённо. Среди наугрим, с которыми смешались недопущенные на пир их младшие спутники и слуги, раздалось какое-то недовольное бормотание.

— Кано Макалаурэ, — один из тех самых стражей, смущенных и настороженных, обратился именно к нему, не ждал Майтимо. — Старшина южных людей воду мутит. Он был недоволен, что их на пир не пригласили, выпил и пустился рассказывать, что кано Майтимо достойных союзников вроде них не уважает и опасается, и в себе ли он, если так поступает.

— Он самоубийца? — подумал Макалаурэ вслух. — Или выпил так много, что ум растерял?

— Пьет он умело, ум не особо притом теряет, — сказал стражник, помявшись.

— Ты с ним пил, значит.

— Да. В тот раз.

— И выболтал лишнего, — Макалаурэ вспомнил рассказ Среднего.

— Я готов принять наказание, кано Макалаурэ. Но если он думал, что страх меня заставит молчать, то ошибается.

— Он говорил ещё что-то?

— Он пришел от гномов, с которыми пил до того. Мог им тоже наговорить разного.

— Карнистиро предупредил, что после приезда южан среди людей и гномов поползли слухи о болезни кано Майтимо. Твоя болтовня может дорого обойтись нам, увы.

Мужчина понурил голову и отчётливо съежился внутри.

— Но ты пришел предупредить, и это было вовремя, — ободрил его Макалаурэ. — Много ли он говорил с людьми со вчерашнего?

— Он шатался по нижней крепости перед тем как погасили огни, но его отослали во внешний гостевой дом довольно быстро, — сообщил страж.

— Интересно, с чего он так расхрабрился теперь. И чего так боишься ты?

— Голову мне кано Майтимо оторвёт, вот чего. Или выгонит в степь к драугам вонючим.

— Ни то, ни другое, — отрезал Макалаурэ. — Я сам решу, как быть с тобой. Будь при мне, понадобится свидетель.

Наугрим гомонили все громче, наконец, Бреннин грубо угомонил их и повернулся к хозяину. Нет, к хозяевам: Майтимо вышел из пиршественного зала одним из последних.

— Никто не скажет, что Бреннин, сын Нэннина, обсуждает дела достойных хозяев за глаза, — чопорно начал гном, и Макалаурэ понял, что неприятности явились и сейчас вольготно устроятся у всех на виду. Вот и Карнистиро, идущий следом за Старшим, насторожился…

— Люди, гостящие в твоей крепости, утверждают, князь Маэдрос, что твое нездоровье вызвано не растущей силой севера, а отказом от вашей Клятвы! Я не могу не спросить, как возможно такое, и почему эти люди смеют распускать языки?

— Болтунов сюда, немедленно! — Рявкнул Морьо ближайшим стражам до того, как ошеломленный Руссандол хотя бы рот открыл. — Кому-то языки надоели, я смотрю! Старшину южан приведите!