Сожженные девочки

Я докуриваю сигарету и поднимаюсь наверх, чтобы принять едва теплую ванну. Затем высушиваю волосы и пытаюсь придать себе презентабельный вид. Мои волосы все еще преимущественно темные. Морщин у меня немного, но это потому, что несколько лишних фунтов округляют и мое лицо. Наверное, я выгляжу как и любая другая издерганная мамочка, которой уже давно перевалило за сорок. Вердикт – принимайте такой, какая есть.

Я медленно спускаюсь вниз. Фло, к моему удивлению, уже встала и уютно устроилась на диване в гостиной с чашкой чая и книгой. Судя по обложке, это новинка Стивена Кинга.

– Как я выгляжу?

Она поднимает глаза:

– Устало.

– Спасибо. А кроме этого?

Я остановила свой выбор на джинсах, черной рубашке и воротничке. Чтобы дать людям понять, кто я, но также намекнуть, что я не на службе.

– Не уверена насчет черного.

– Неоновые цвета и ажурные чулки я решила приберечь.

– Для чего?

– Канун Рождества?

– Вводи их постепенно.

– Я так и собиралась.

Она улыбается:

– Мам, ты выглядишь потрясающе.

– Спасибо. – Я нерешительно добавляю: – А ты?

– Я?

– Ты в порядке?

– Все нормально.

– Правда?

– Мам, давай не будем к этому больше возвращаться. Нет, я тебя не ненавижу. Да, я расстроена тем, что мы уехали из Ноттингема. Но ведь это временно, верно? Как ты часто говоришь – ничего не попишешь.

– Иногда ты кажешься мне чересчур взрослой.

– Одна из нас должна быть взрослой.

Мне хочется подойти к ней и крепко обнять. Но она уже снова уткнулась в книгу.

– Ты придешь сегодня на службу?

– Это необходимо?

– На твое усмотрение.

– Вообще-то я думала прогуляться по кладбищу. Пофотографировать.

– Ладно. Желаю приятно провести время.

Я пытаюсь игнорировать едва ощутимый укол разочарования. Конечно же, ей не хочется слушать службу в маленькой, покрытой плесенью часовне. Ей пятнадцать лет. И я не верю в навязывание детям своих убеждений.

Моя мама пыталась это делать. Я помню, как меня таскали на службы, меня, маленькую непоседу, втиснутую в ее «лучшее», неудобное, застиранное платье. Скамьи были жесткими, часовня – холодной, а при виде священника в черной одежде я начинала плакать. Позже религия превратилась в один из маминых костылей, наряду с джином и голосами в голове. На меня все это произвело обратный эффект. Я сбежала при первой же возможности.

Вера должна быть сознательным выбором, а не чем-то, что тебе навязали путем промывания мозгов, когда ты слишком юн и не способен понять или усомниться. Веру невозможно передать детям как наследство. Она неосязаема и не абсолютна. Даже для священника. Над ней необходимо постоянно работать, как над браком или воспитанием детей.

Любой может усомниться. Естественно. Случаются несчастья. Некоторые события заставляют тебя задаться вопросом – существует ли Бог, и если существует, то почему он такой ублюдок. Но правда заключается в том, что несчастья случаются не из-за Бога. Он не сидит в своей небесной канцелярии, придумывая способы «испытать» нашу веру, подобно персонажу Эда Харриса из «Шоу Трумана».

Несчастья случаются потому, что жизнь – это серия случайных, непредсказуемых событий. На всем ее протяжении мы совершаем ошибки. Но Господь милостив. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Я хватаю висящее на спинке кухонного стула худи и снова заглядываю в гостиную.

– Ладно. Я, пожалуй, пойду.

– Мам?

– Да?

– Что ты собираешься делать с тем портфелем?

Если честно, я не знаю. Его содержимое потрясло меня сильнее, чем я готова себе признаться. И уж точно гораздо сильнее, чем я готова признаться Фло. Откуда он взялся? Кто мог его оставить? И почему?

– Я еще не знаю. Может, поговорю о нем с Аароном.

Она кривится:

– Жутковатый тип.

Я хочу сказать ей, чтобы она не судила строго, но на самом деле мне он тоже кажется жутковатым. Я не совсем понимаю почему. По долгу службы мне часто приходится сталкиваться со всякими странными личностями. Но что-то в Аароне меня пугает, пробуждает чувства, которые я предпочла бы забыть.

– Давай поговорим об этом позже.

Я продеваю руки в рукава худи.

– Ладно. И еще одно.

– Что?

– Тебе лучше взять другое худи. Это провонялось дымом.

Глава 7

Когда я вхожу в часовню, Аарон стоит в глубине, беседуя с упитанным кудрявым викарием. Только полдесятого, и еще нет никого из верующих.

По какой-то причине, возможно, потому, что оба резко оборачиваются, у меня создается впечатление, что они говорили обо мне. Возможно, это паранойя. А может, и нет. Почему бы им не говорить обо мне? Я новенькая. Но мне не по себе. Я заставляю себя улыбнуться.

– Привет. Не помешала?

– Преподобная Брукс! – радостно восклицает кудрявый викарий. – Я преподобный Раштон – Брайан. Наконец-то мы знакомы лично!

Он протягивает пухлую руку. Это невысокий, плотно сложенный мужчина с пятнистым лицом цвета говяжьей солонины, что указывает на любовь к простым радостям жизни. В его живых блестящих глазах пляшут чертики. Если бы не пасторский воротничок, я бы предположила, что передо мной владелец паба или, возможно, брат Тук из баллад о Робин Гуде.

– Мы – и особенно я – очень рады, что вы наконец-то здесь.

Я пожимаю его руку:

– Благодарю.

– Как вы себя чувствуете на новом месте? Или еще слишком рано об этом говорить?

– Неплохо, хотя для того, чтобы полностью освоиться, всегда требуется время. Ну, вы и сами знаете, каково это.

– Вообще-то нет. Я служу в Уорблерс-Грин уже почти тридцать лет. Я очень ленивый, знаю, знаю. Но мне понравился этот приход, и, конечно, – он с заговорщическим видом наклоняется ближе, – тут рядом есть весьма недурной паб.

Он фыркает и заливается низким, многозначительным и очень заразительным смехом.

– А вот тут я вас очень даже понимаю.

– Должно быть, наши места представляют огромный контраст с Ноттингемом.

– Именно так.

– Постарайтесь быть снисходительной к такой неотесанной деревенщине, как мы. Если узнать нас поближе, мы не так уж плохи. В последнее время даже не сжигаем вновь прибывших. Во всяком случае, после солнцестояния такого точно не было.

Он снова фыркает, и его лицо краснеет еще сильнее. Он извлекает из кармана платок и промокает лоб.

Аарон откашливается.

– Тема сегодняшней службы – новые друзья и новое начало, – произносит он похоронным голосом, в котором нет ни капли дружелюбия. – Преподобный Раштон счел это уместным.

– Вам не обязательно что-либо делать или говорить, – добавляет Раштон. – Мы представим вас официально позже. Но это очень хорошо, что вы здесь. – Он подмигивает. – Весть о вашем приезде уже разнеслась. Всем не терпится увидеть новую леди-викария.

Я напрягаюсь:

– Отлично.

– Что ж, тогда нам, пожалуй, надо подготовиться. – Раштон запихивает платок обратно в карман и хлопает в ладоши. – Наша публика скоро начнет подтягиваться.

Аарон направляется к алтарю. Я сажусь на одну из передних скамей.

– Кстати. – Раштон слегка оборачивается в мою сторону. Мне кажется, он делает это с нарочитой небрежностью. – Аарон рассказал мне, что вы вчера познакомились с Саймоном Харпером и его дочерью.

Ага, так вот о чем они говорили.

– Да. Это было впечатляющее знакомство.

Он некоторое время молчит, тщательно подбирая слова.

– Семья Харперов живет в этих местах на протяжении многих поколений. Их родословная восходит… Я не знаю, слышали ли вы о здешних мучениках.

– О протестантах, которых убили во времена правления Марии Первой?

– Отлично! – радуется он.

– Я нашла информацию о них в Интернете.

– Ага. Ну, в этих местах вы будете часто о них слышать. Предки Саймона Харпера были среди мучеников, сожженных на костре. На кладбище есть памятник в их честь.

– Мы его видели. Кто-то разложил вокруг него «сожженных девочек».