Трудное детство

А маленькая девочка в это время была счастлива. Мама познакомила ее с другими старшими девочками, которые теперь ходили вместе с ней на уроки, пока «левая лапка маленькой барсучонки заживет». Ой, самое главное — у маленькой девочки теперь есть мама. Теперь Гарриэт было спокойнее — ее защищали, ей помогали кушать и даже… ну… И на занятиях помогали — показывали, как палочку держать, чтобы рука не дрожала, как говорить. Профессор Флитвик, узнавший от своих сородичей о визите девочки, очень добро разговаривал с ней, стараясь не делать резких движений. Его уроки были интересными и захватывали внимание ребенка.

Самым страшным испытанием для ребенка стало занятие у МакГонагал. Минерва не сделала надлежащих выводов из выволочки Помоны. Попробовав выгнать старшекурсницу, она наткнулась на твердое «Нет», с таким неповиновением ей встречаться еще не приходилось. Попытавшись угрожать и снимать баллы, МакГонагал добилась только возмущенного гула барсуков, которые явно собирались покинуть урок. Да еще и брезгливость во взглядах… Минерва смирилась. Оттарабанив лекцию, в ходе которой маленькая девочка не поняла ничего, МакГонагал перешла к практике. Глядя на то, как девочка пытается повторить достаточно сложный жест, Минерва, поджав губы, произнесла:

— Плохо стараетесь, мисс Поттер, минус десять баллов Хаффлпаффу.

И слезы в глазах маленькой девочки, немедленно прижатой к старшекурснице.

— Я не потерплю у себя на уроках плохого старания и шума!

Барсукам было абсолютно непонятно, что нашло на строгую, но, в целом, адекватную Маккошку. Однако, оценивая ее отношение к маленькой девочке, они, как и вороны, понимали, что учительница просто злится на ребенка за что-то. Но за что можно злиться на эту кроху?

После урока, идя по коридору, маленькая девочка спросила:

— А минус десять баллов — это что? Это подарки, да?

— Какие подарки? — не поняла старшекурсница.

— Ну, когда палочкой по попе. Они такие жгучие и чешутся потом, которые для моего блага…

Слезы в глазах старшей девочки. Ужас в глазах учеников, слышавших этот разговор. Расширенные глаза Драко Люциуса Малфоя.

— Никто и никогда не сделает тебе больно, Гарриэт. Никто и никогда, ты слышишь?

И маленькая девочка кивнула, зарываясь лицом в юбку девушки. Маленькая девочка была значительно меньше своих сверстников. Она действительно была маленькой. И дети это чувствовали. Потому ни слизеринцы, ни гриффиндорцы даже не думали чем-то обидеть малышку. Наоборот, ее часто носили на руках, даря тепло души, которого она была лишена всю свою жизнь.

Слухи в школе-интернате разлетаются мгновенно и приобретают причудливый вид, часто не относящийся к реальности. Вот и сейчас факультеты обсуждали слух о том, что Маккошка обещала выпороть малышку с факультета барсуков. Эта новость вызывала тихий пока еще ропот. Дети не могли понять такой жестокости по отношению к той, что нуждается в защите. Даже те, кого воспитывали достаточно сурово, не могли себе представить, что кто-то будет называть розги «подарками». Одно существование этой девочки прекратило открытую вражду факультетов. В Большом зале же случилось чудо.

Северус Снейп, переживавший свой урок, смотрел на девочку, не походившую ни на Лили, ни на Джеймса. Сегодня он сам аппарировал к Петунье и выпотрошил ей мозги, едва не заавадив жестокую магглу, а потом побывал и в интернате… И теперь, глядя на маленькую девочку, которая с криком «Мама!» бежала к Тонкс, уже готовящейся подхватить на руки ребенка, Северус чувствовал себя сволочью. Прав был мистер Диггори, ну и урод же он. С этим надо было что-то делать.

Поднявшись, он сделал шаг к столу барсуков. Глядя на идущего Снейпа, дети прекращали разговоры и замирали, барсуки же напряглись. Некоторые вытащили палочки. Опустившись на корточки перед местом, где сидела, прижавшись к мисс Тонкс, маленькая девочка, профессор Снейп сказал тихим, спокойным голосом:

— Мисс Поттер. Я прошу простить меня. Я вовсе не хотел вас пугать.

После чего встал и ушел из зала, не дожидаясь ответа. Барсуки пораженно замерли, да что там барсуки — весь зал остолбенел. А Гарриэт сказала:

— У дяди очень болит тут, — и показала на грудь. — Ему нужно отпустить боль, чтобы она ушла.

И это стало вторым шоком. Девочка не сердилась на профессора, она ему сопереживала. Этот урок дети Хогвартса запомнят навсегда.

***

Альбус Дамблдор вернулся в школу. Не отпустили, попросили еще подиректорствовать, но остальные должности он с себя сложил. Нельзя быть судьей тому, кто так ошибается. Появившись в своем кабинете, он начал раздумывать, как исправить ситуацию. Ну, магглам уже рассказали, что происходит в интернате, который, на деле, приют. Он сам и рассказал Джону* и даже показал. Но это наказание, а не исправление. Что делать?

В кабинет стремительно вошла МакГонагал.

— Альбус, это неслыханно! Такое неповиновение!

— Что случилась, Минерва?

— Эта разленившаяся Поттер…

— Разленившаяся? — Дамблдор неожиданно вскипел. — Да что ты о ней знаешь?

Опустив воспоминания в Омут Памяти, директор чуть ли не силой засунул туда своего заместителя. Там было много… И рассказ Петуньи об «Уродке», и воспоминания врача, и воспоминания парамедика, впервые в жизни увидевшего ребенка с разорванной промежностью. Потом воспоминания сестер-монашек с твердой уверенностью в своей правоте. И везде, везде было лицо «этой Поттер». Обезображенное болью, погасшее, отчаявшееся, смирившееся. Лицо маленькой девочки, пережившей такое, что инквизитор бы просыпался в кошмарах. И он не отпускал Минерву, пока та не досмотрела до конца. Из омута вышла уже отчаянно плачущая женщина. Какой бы ни была Минерва МакГонагал, спокойно смотреть на истязания ребенка она не могла.

— Альбус… Как же так? Как такое может быть?

— Вот так…

— Я дура, Альбус. Давай ты меня уволишь?

— Не давай. Мне самому не дали уйти. Так что будем исправлять, что наворотили.

— Знаешь, а девочка называет мамой мисс Тонкс с шестого курса Хафлпаффа.

— Вот и хорошо, значит, есть та, что отогреет девочку. Знаешь, я много видел таких детей в лагерях Геллерта. Если удавалось отогреть, то они нормально росли…

— А если нет?

Альбус промолчал. Молчание было красноречивее слов. Любых слов.

Тут внезапно камин озарился зеленой вспышкой, и на ковер ступила Андромеда Тонкс, которая явно была не в духе. На это указывали и плотно сжатые губы, и письмо, зажатое в руке, и мечущие молнии глаза.

— Дамблдор! Это что такое, я вас спрашиваю? Почему я вдруг узнаю, что стала бабушкой? Что в вашей школе происходит?!

— Ты правильно воспитала свою дочь, Меда, — тихо проговорила Минерва, а Дамблдор просто показал рукой на Омут.

Раздраженная женщина нырнула головой в артефакт, а Минерва просто всхлипывала, вспоминая… Только что просмотренные картины стояли перед глазами. Она и предположить не могла, что такое может быть. Дочь протестантского священника, видевшая очень разное отношение, не могла представить, что в современном мире могут повториться давно, казалось, забытые ужасы.

Из Омута вывалилась Андромеда. Упав в кресло, наколдованное Альбусом, она пыталась отдышаться.

— Кто это? О ком это?

— Это моя самая большая в жизни ошибка, Меда, — проговорил Дамблдор. — Это девочка, которой твоя дочь стала мамой. Гарриэт Поттер.

— Значит, вот оно как… Как же так, Альбус?

— Ну откуда я мог знать, что Петунья такая… такая…

— Тварь? — спросила Минерва.

— Ты, Меда, не пугай ребенка, хорошо? И не ругай дочь, она правильно поступила. Может быть, она спасла жизнь Гарриэт, согласившись быть ее мамой.

***

Маленькая девочка разучивала свое настоящее имя, сидя на коленях самой лучшей мамы на свете.

— Как тебя зовут?

— Уро… ой.

— Тебя зовут Гарриэт. Давай вместе повторим: Гар-ри-эт.

— Гар-ри-эт. Ой, получилось!

— Ты моя умница. Вот тебе печенька за это.

А другие смотрели на эту пару и поражались огромному доброму сердцу своей соученицы, о которой они, оказывается, ничего не знали. Отложив в сторону все дела, девушка возилась с ребенком, помогая ему освоиться, успокоиться и начать жить. Даже дети, отчаянно скучавшие по родителям в школе, не завидовали. Они учились сопереживать.