Memento

Вспоминая то, чему его учили, Том старался взять под контроль свое существование. Лишенный любви и заботы, тяжело переживающий гибель первой мамы, он ожесточился и обзавелся идеей господства над всеми. Сложность была еще в том, что магия часто сбоила, а палочки у ребенка в мире простецов, конечно же, не было. Но не прошло и трех лет, как мальчик научился работать без концентратора и… Вот тут мальчику-магу и начало везти: исчез в прошлое изнуряющий, мучительный голод, в его жизни появились сладости и игрушки, а у Нагайны в рационе — столь любимое ею молоко. К сожалению, иметь новые вещи было очень непредусмотрительно, но время еще было, если бы не случилось его одиннадцатилетие.

На самом деле, тридцать первого декабря, когда Тому исполнилось одиннадцать, ничего не произошло — день как день, но вот уже через полгода приют посетил ОН. Самый страшный враг, предатель мира, кровавый убийца — тот самый Дамби. Как только тот вошел в комнату мальчика, ребенок мгновенно узнал это… существо. Паника овладела им, и отчаянный крик заполнил комнату.

Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор удивился. Он был молод, преподавал в школе и к панической атаке при виде себя был не готов. Никогда еще дети не впадали в неудержимую истерику при виде профессора трансфигурации. Потому первое, что сделал, — замер, а потом начал медленно подходить к на глазах седеющему ребенку, свято уверенному, что Дамблдор пришел его убить. Эта вера читалась в глазах малыша, и будущий Великий Светлый совершенно растерялся. Желая перевести внимание ребенка и отвлечь, Альбус наколдовал иллюзию огня на стоявший шкаф. И, пожалуй, это была самая большая его ошибка, которую понял он значительно позже.

Внезапно в комнату ворвалась какая-то девочка, выглядевшая лет на пятнадцать, заслонила собой Тома и принялась успокаивать мальчика. Она вытирала ему слезы, что-то говорила на ушко, помогая взять себя в руки, а мальчик шептал ей в ответ, спрятавшись за девочкой, как за нерушимой стеной, защищающей его от нестерпимого ужаса.

— Вам лучше уйти, — проговорила девочка, глядя на Дамблдора.

— К сожалению, я не могу этого сделать, — грустно сказал Альбус и применил «конфундус» к детям, что позволило окончательно успокоить мальчика.

Так или иначе, но мальчик успокоился и был готов выслушать Альбуса, который принялся разливаться мысью по древу. Правду о себе ребенок воспринял спокойно и просто молча ждал слов, определяющих его судьбу. После вводной части о Школе Альбус предложил сходить за покупками. Ни разу не поверивший Врагу Магического Мира, Том тем не менее согласился, покорившись судьбе, но выискивая, впрочем, возможность сбежать.

Молодой преподаватель и мальчик вышли из приюта для того, чтобы перенестись на Косую Аллею. Аллея была в точности такой, как на иллюзии, потому Том сразу сориентировался в кутерьме мелких «лавок», кажется, так они назывались, и смог оторваться от Врага Магического Мира, убедив того, что справится сам. Он сумел купить палочку, мантии и даже разжиться деньгами из того самого сейфа, номер которого и кодовую фразу в них всех намертво вдолбили на уроках. Гоблины оказались такими же, как на иллюзиях, даже жалко, что их всех уничтожили. Возможно, что-то отразилось в глазах мальчика, потому он был приглашен к главе банка.

— Кривоух, ты уверен?

— Мальчик очень странный и смотрит на нас с жалостью и грустью. Много ты знаешь волшебников, способных жалеть гоблина?

— Да, ты прав…

***

Как мы видели, внедрение вполне успешное, несмотря ни на что. Внедренный получил союзников и возможность действовать. Рассмотрим сразу же и неуспешные случаи, в которые, впрочем, зачастую вмешивались местные боги.

Мила, точнее, Ладомила, была послушной девочкой почти всегда. Семья потомственных волхвов жила в Сибири с начала времен и, когда началась война, даже не сразу сумела заметить это. Но от той страшной войны не смогли спрятаться ни лешие, ни кикиморы, ни волхвы.

Мила не хотела учиться тем вещам, которым их всех учили, не хотела улетать в прошлое, но ее протест не продлился слишком долго. Первая в жизни порка убедила девочку, что гораздо безопаснее все-таки слушаться старших, и она училась… Когда раздался сигнал сбора, девочка сначала спряталась, а потом, когда ее нашли, кусалась и царапалась, не желая идти в круг, но… Воля старшего пересилила ее детскую истерику. Со слезами на глазах она смотрела, как сгорают мамочка и папочка, как все заливает беспощадный огонь, отправляя ее в неизвестность.

Рождение девочки стало праздником в набожной итальянской семье, которой Бог не давал детей. С ней носились, как с весенним цветочком, баловали и позволяли абсолютно все. По понятиям добропорядочной семьи XVII века от рождества Христова. В стране свирепствовала Инквизиция, ежедневно горели костры, что пугало девочку, но семья, в которой она родилась, считала все происходящее единственно верным, а дети устают жить в страхе и привыкают. Так случилось и с Милой — она расслабилась и утратила бдительность.

Ей шел восьмой год, воспитатели были довольны кроткой и усидчивой девочкой, когда произошло нежданное. Телесные наказания в Европе были чем-то обыденным, привычным, но в этот раз девочке предстояла публичная порка за то, что она заснула на молитве. Переживания, связанные с тем, что ее раздели на виду у других людей и принялись бить длинными прутами, стали причиной детского выброса. Он произошел не во время наказания, а много позже, когда она лежала, не в силах пошевелиться от боли и обиды. Ее мать — единственная свидетельница выброса, сильно испугалась ребенка и выбежала из дома…

А дальше случилось то, что маленькая девочка не могла себе представить даже в самом страшном сне: ее предала мама. Девочка очень быстро оказалась в камере, а потом и в пыточной, где от нее требовали признаться в колдовстве. Плети, раскаленные прутья, откровенное насилие, травматическая ампутация пальцев — все это, повторяющееся раз за разом, почти совершенно лишило разума бедного ребенка. И вот наступил день аутодафе. Привязанная к огромному столбу, избитая и окровавленная, она озирала огромное людское море, радующееся ее смерти. В первом ряду стояла ее мама и яростно кричала: «Сдохни, тварь!»

Эта сцена стала последним, что запомнила девочка перед тем, как взметнулись языки огня и пришла боль. Она так хотела жить, так хотела маму и счастья, но… Тьма обняла ее, чтобы через невыразимо долгое мгновение отступить.

Она оказалась в какой-то комнате, где молодая женщина расспрашивала девочку о том, как она умирала. И в первый раз, и во-второй…

— Ты слишком рано вернулась, дитя. Твое время не пришло.

— Это не я решала…

— Я знаю, дитя. Я верну тебя обратно, но в другое время. Пусть это будет моим подарком…

В ушах еще звучал какой-то очень родной голос: «Живи, дитя», а вокруг не было ни площади, ни людей, ни огня. Вокруг было белым-бело, но боль еще жила в девочке, и та закричала изо всех сил.

— Ксено, пусть ее зовут Полумной… — услышала девочка нежный голос, полный доброты и тепла.

***

Как мы видим, неудачное внедрение было откорректировано местной богиней, переместившей душу невинного ребенка в одного из ключевых персонажей. Боги, как вы помните, существа с чистой душой, что дает им право на сопереживание. В отличие от палачей, для которых уничтожение — работа. Однако давайте рассмотрим еще один случай — корректирующий попал в базового ключевого персонажа, который и предпринял методы коррекции реальности. Один из самых стабильных на данный момент миров ветви. Курсант Тард, успокойте Мию, девочка слишком близко к сердцу приняла увиденное.

Ровена горько плакала, сидя на руках своего отца. Задыхаясь от плача, она рассказывала страшную историю будущего. Она говорила о веках расцвета, о десятилетиях войны, о мальчике, из которого сделают оружие, и о страшном Дамби, поражая собравшихся взрослых совершенно недетскими подробностями.

Девочка родилась на рассвете, порадовав родителей. Ее первый же выброс показал девочку как сильную волшебницу. И тогда ее принялись учить всему, что нужно знать маленькой волшебнице. Палочки тут были не в чести среди взрослых, чаще использовались посохи, ибо служили также оружием, но посох был тяжел для ребенка, потому у маленькой Ровены и появилась палочка. Заклинания получались легко, зелья варились, и все было хорошо, пока однажды…