Vladarg

Строки все короче, «сегодня Гермиона стала сиротой, она стерла память родителям и отправила их в Австралию». За этой строкой столько боли, что она физически ощущается от куска пергамента.

— Надо определить, не въезжали ли, найти их и срочно к целителям, может быть, еще не поздно!

— Нашли мы их, в прошлом году въехали, передали целителям.

— Надеюсь, дети выжили…

Вот и последний листочек… «Осталось два крестража, мы возвращаемся в Хогвартс».

Даже взрослым становится страшно за детей. Не только за тех, которые описаны в этих листках, ведь школа — это дети, кто знает, что их ждет?

— Поднимай всех. Всех, до кого можешь дотянуться.

— Огребем проблем…

— Там дети, Зиг. Помнишь, что говорил Всеслав?

— «Чужих детей не бывает». Я понял тебя, Вик.

— Всех поднимай…

Елена подошла к пустой уже шкатулке, когда там из ниоткуда появился новый листок пергамента. Почерк был неровным, явно писали второпях. Девочка вчиталась в скупые строчки и завизжала от ужаса. Взрослые кинулись к бледному рыдающему ребенку. Елена не в состоянии была что-то сказать, только показывала листок пергамента, исписанный знакомым почерком.

«Это мое последнее письмо, мама. Завтра мы с тобой увидимся наконец. Так сказала Луна, а она не Трелони — она точно знает. Завтра наступит наш последний день, и солнце закатится уже не для нас. Надеюсь, что смогу выкупить своей жизнью хотя бы младших. Сегодня мы стояли в Астрономической башне и смотрели на наш последний закат. Безумно жаль, что мне не спасти Гермиону, которую я люблю всем сердцем. Сегодня из нашей крови пропали все зелья и чары, потому что завтра — всё. Не знаю, как это получилось, но довольно об этом. Эту нашу последнюю ночь мы проведем с любимыми. Мы жили и надеялись на счастье, но взрослые погибли, теперь наш черед. Сегодня я отведу младших в Тайную Комнату и сменю пароль, я уже знаю, как. Тогда Волдеморт до них не доберется. Я надеюсь. Если кто-нибудь все-таки прочтет это письмо, помните, Свет — не всегда добро. Добро и зло — это люди, их поступки и их желания. Мы дорого заплатили за это понимание, но теперь уже поздно. Хотелось бы, чтобы кто-нибудь вспомнил о нас. Прощай мир, мама, я иду к тебе».

Взгляд на календарь — первое мая 1998 года. Последние часы первого мая. Собранные волшебники и неясно, как попавшие в их ряды бывшие Роджерсы, которым разблокировали память и дар. Сотня с небольшим профессионалов своего дела, идущая на помощь детям. Мерзкий чиновник Австралийского Министерства, пытающийся остановить лавину.

— Мы не можем вмешиваться.

— Так могут погибнуть дети! Ты понимаешь, чиновничья твоя морда? Дети!

— Не смейте!

— Пошел нахрен! Взять его!

Связанный чиновник. По двое переносящиеся через стационарный портал волшебники, разворачивающаяся техника, потому что в Австралии нет идиотских законов про зачаровывание магловской техники. Боевые машины, орудия, все в спешке, торопясь. Антиаппарационные щиты замка, а перед ними траншеи и зарывающаяся в землю техника. Парламентер в замок, эвакуация первокурсников, первые лучи солнца и первая атака. Работающие некроманты, гулко бьющие по великанам гаубицы, огнеметные системы против дементоров. «Защитить детей любой ценой». Ведь в этом смысл жизни. Пуля из крупнокалиберной снайперской винтовки, посланная рукой некроманта, уничтожает лича и развеивает его душу. Где-то в замке падает на пол в судорогах молодой, но уже седой парень, из которого исчезает крестраж. Некромантам все равно, сколько частей у той души.

Раненые дети, раненые взрослые. Растерянные Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер, которым сегодня не надо умирать. Замершее время.

— Гарри, сыночек! — летящая к парню рыжеволосая женщина.

— Мама…

Вчера они так и не смогли поговорить с Гермионой, просто приняв как факт то, что сказала Полумна Лавгуд. Вчера ночью они были вместе, потому что это была последняя ночь, но что-то случилось, и Гарри с Гермионой выжили. Эту пару немедленно эвакуировали в Австралию и отдали целителям. Прочитавшим письма мальчика было яснее ясного, что на эту пару воздействовали. Поэтому из них принудительно выводили все, что могли. В Британии продолжали работать специальные группы, вытаскивая на свет такое, что мировая общественность содрогнулась.

Очнувшаяся Гермиона прыгнула на шею Гарри прямо из положения лежа. Она плакала и целовала ничего не понимающего парня. Она пыталась что-то рассказать, но не могла из-за слез. Это бы продолжалось долго, если бы не вошел целитель и не положил перед Гарри лист пергамента, в котором перечислялись все зелья в крови его Гермионы. Молча. Гарри вчитался и посмотрел своими невозможными глазами на Гермиону.

— Значит, ты не выбирала Рона?

— Нет! Нет! Гарри! Это было так страшно! Как «империо»! Я все понимала, но не могла ничего сделать! Я люблю тебя, только тебя!

— Я люблю тебя, Гермиона.

— Успеете еще, — хмыкнул целитель. — У меня для вас три новости. Во-первых, твоим родителям, Гермиона, память мы вернули, во-вторых, они очень хотят с тобой побеседовать, да так, что ремень у мистера Грейнджера пришлось отобрать.

— Ой, — стремительно покраснела девушка, задрожав в руках Гарри.

— Не бойся, тебя никто не тронет, — сказало это дитя войны, задвигая девушку за спину. — Не позволю. А третья новость?

— Гарри, с твоей историей, как оказалось, не все чисто. Выпей умиротворяющего бальзама, тебе пригодится, — почему-то смутился целитель и, убедившись, что парень выпил зелье, крикнул кому-то: — Можно!

Следующий момент в жизни вполне мог стать воспоминанием для патронуса, не будь на свете Гермионы. В палату вошли… Высокий мужчина, удивительно похожий на Гарри. Рыжеволосая женщина с глазами цвета «авады», которая нашла его там. Мама. Двое рослых подростков и девочка. Все замерли, разглядывая друг друга, и только заплакавшая девочка заставила их начать двигаться.

— Братик! — громко закричав, буквально запрыгнула на него Елена, разрыдавшись.

— Мама… Папа… — будто во сне произнес Гарри, чувствуя, что еще немного — и упадет в обморок, но любимая и… сестренка?

— Гарри, сынок…

Прошло совсем немного времени, остался позади разговор мистера Грейнджер и Гермионы, в который влез Гарри и буквально пятью фразами объяснил, от чего родителей спасла Гермиона и как тяжело ей это далось. Как она плакала… Как мучилась… Гарри рассказывал так, что Грейнджерам стало стыдно за жесткие слова, сказанные дочери.

А потом пришел черед Гарри узнать, почему мама с папой оставили его. Маме и папе заблокировали дар и волшебство, хорошо хоть не убили, поэтому они ничего не знали ни о Гарри, ни о себе. Но теперь узнали, и волшебникам Великобритании вряд ли следует ожидать хорошего к себе отношения. А Гарри налаживал отношения с братьями и сестренкой, почти не отрываясь от Гермионы.

— Мы все знаем, братик… Ты писал письма маме и папе, а они накапливались в Шкатулке Души. И я прочитала все, что разрешили, а потом братики наставников позвали, а там и аврорат, и вот…

А потом Гарри с Гермионой стали семьей. Получилась одна большая-пребольшая семья — Поттеры, Грейнджеры и вот эти двое. И стали они жить-поживать, да добра наживать…