Есть такая профессия...

Список содержал фамилии девиц из Лютного. Я передала его Сметвику, но тот со вздохом убрал его в карман и отрицательно покачал головой.

Следующим вошел полувеликан. Скромно поздоровавшись, он присел, куда сказали, и покорно ответил на все вопросы, с обожанием уставившись на Барбару, точнее — несколько ниже подбородка. Лесник, постоянно находящийся в контакте с животными, оказался очень чистоплотным, и от него приятно пахло хвоей.

За ширмой он тоже разделся без всякого стеснения и подошел к нашему креслу, которое Сметвик предварительно увеличил до подходящего для лесника размера.

Попытавшись взобраться на натужно скрипящую конструкцию, Хагрид схватился за спинку, и та осталась у него в ручище. Он виновато засопел:

— Я… эта… не специально…

— Успокойтесь, мистер Хагрид, давайте, вы лучше приляжете на кушеточку — она покрепче.

— Да можно и без мистеров всяких, мадам Помфри, мы же с вами сколько лет…

Кушеточка крякнула, принимая тело, но осталась целой. Правда, я несколько опасалась за ее ножки.

— Вы бы меня привязали покрепче, мадам Помфри, — сказал этот большой наивный получеловек, — а то я случайно зашибить могу.

Мы в три палочки попробовали навести на него Сомниус, но ожидаемого эффекта не добились.

— Эффект, вызванный гипоксией, мог бы нам помочь… — задумалась я.

— А гипоксия — это что? — странный вопрос задала Барбара.

— Пониженное количество кислорода, поступающего в мозг. Ну, не подушкой же его душить, право слово. Вот помню, как-то одна сестричка пациента грудью успокоила. Распахнула халат, навалилась всем своим… хммм… естеством, перекрыла пациенту кислород, он и готов… — протянула я.

С воображением у Хагрида, по-видимому, все было в порядке, поэтому он, судорожно сглотнув, замер со взглядом, упертым в не менее, чем шестой размер Барбары. Сомниус на этот раз сработал безукоризненно. Так что с Хагридом проблемы были решены. Правда, когда он вставал, ножка кушетки все же сломалась, но это были уже такие мелочи. Я посоветовала обратить ему внимание на позвоночник и дала упражнения для осанки — подтягивание, растяжку, плавание.

После Хагрида никто не вошел.

— Кого-то у нас не хватает, — обратилась я к Барбаре. — А где мистер Филч? Тилли, пригласи к нам уважаемого завхоза.

— Да, мадам, — пропищал тот, пропадая с тихим хлопком.

— Но он же сквиб… — пролепетала медиведьма.

— И от этого не человек? Это ты мне брось, Барбара, мы не фашисты какие, мы — медики. Для нас нет разницы, маггл, маг или сквиб — наше дело лечить, а не судить.

— И Пожиратели?

— Пока он наш пациент — абсолютно неважно, кто он. Такова наша судьба, добровольно выбранная нами. Иначе надо бежать из медицины, пока не поздно.

Да, мы лечили. Перевязывали, оперировали… Даже фашистов. В госпитале нет места ненависти, ненависть остается за порогом и терпеливо ждет, когда пациент выздоровеет и снова станет ненавидимой фашистской нечистью. Казалось, у меня в глазах должно темнеть от одного вида этой свастики, но оперировала, держа себя в руках. Я — врач, и это самое высокое существующее звание.

Открылась дверь, и в кабинет робко вошел завхоз школы.

— Здравствуйте, мистер Филч, — приветливо улыбнулась я. — Что же вы сразу не пришли? Или о здоровье заботиться не хотите?

— А разве мне положено? Я же сквиб, — почти прошептал Аргус Филч.

— Совсем неважно, что вы сквиб, мистер Филч, — раздался звонкий голос Барбары. — Вы человек, и ваше здоровье очень важно для нас.

— Вы, мистер Филч, — заметила я, — даже главней директора, на вас весь порядок в Хогвартсе держится, начиная от чистоты и заканчивая едой.

Прижимая к себе свою кошку дрожащими руками, не старый еще мужчина не скрывал слез. У меня сжалось сердце от сострадания этому человеку, которого не замечали волшебники и ненавидели дети… Сколько я перевидала таких же, ничего не требующих, никому не жалующихся, выброшенных революцией из родного гнезда, не нашедших себя и прозябавших на местах, совершенно им не подходящих. Мне еще повезло. Я смогла вписаться в новую жизнь, получить образование, а вот он не смог, но, похоже, не сломался, хотя все ветра судьбы гнули его. Я не знаю его пути, не ведаю, выбросили ли его из дома родители, вмешались ли какие-то еще факторы или высшие силы, но то, что он смог не оказаться в Лютном на самом дне, делало ему честь. Я почувствовала какую-то общность с этим человеком, душевную близость. Захотелось обнять его, как отца…

— Давайте вы кошечку передадите нашему доблестному охраннику, он ее не обидит. Так, аврор Молиш? — я строго посмотрела на табуретку.

— Так точно, госпожа целитель. Аврор животных не обидит!

При сборе анамнеза Аргус ни на что не жаловался, а вот осмотр, точнее, прослушивание тонов сердца вызвало у меня состояние, близкое к шоку. Я с трудом подавила внутреннюю дрожь, какая-то холодная тоска начала заполнять душу… Резко развернувшись, я требовательно обратилась к целителю Сметвику:

— Гиппократ, можем ли мы вырастить мистеру Филчу новое сердце?

Тот задумался.

— В сущности, операция такого плана возможна, но тут вопрос чисто материальный.

— Сколько? — звонко воскликнула Барбара. — У моей семьи есть деньги. И у меня тоже отложено. Заработанные.

— Да и у меня…

— И меня в долю берите, — вдруг подал голос Александр, поглаживая урчащую кошку.

Глядя на девушку, я видела, как в этот момент уходит пугливое создание, как на его место встает настоящий медик, спасающий жизни, поддерживающий нуждающегося, смело идущий навстречу опасности настоящий человек. И это видел также Гиппократ, смотрящий теперь на нее, как на повзрослевшую дочь — с затаенной гордостью.

— Семьсот галеонов, — ответил Сметвик.

Я выдохнула, такие деньги у меня были — шизофрения подтвердила. А вот Филч сжался. Я обняла пожилого человека, поддерживая его, и обратилась к целителю.

— Гиппократ, можно эту операцию провести… Сегодня же! Ведь можно?

— Так серьезно? — деловито переспросил он. — Тогда я вас забираю, Аргус.

Он кинул летучий порох в камин.

— Стажер! Принимайте пациента, подготовьте операционную, операция через два часа. Мистер Филч, ваша очередь, — и отправил Аргуса прямо в отделение, не давая возможности прийти в себя абсолютно растерянному человеку, ощутившему неожиданную заботу. После чего уже не просто Гиппократ Сметвик, а Главный целитель госпиталя Святого Мунго обратился к нам с Барбарой сухим официальным тоном:

— Целитель Помфри, стажер-целитель наследница Морган, прошу вас присутствовать через два часа в больнице. Будете ассистировать на операции.

Мы с Барбарой быстро в две палочки привели Больничное крыло в полную готовность к завтрашнему приему, ведь нас ждет осмотр домовых эльфов, которых, похоже, никто в Хогвартсе не считал.

***

Операция по выращиванию нового сердца прошла успешно — нам бы такие умения там, на фронте. Я вернулась вымотанная, голодная, но довольная. Вызвала эльфа, то ли с обедом, то ли с ужином, и устало упала в кресло. И тут раздался тихий, почти неслышный стук в дверь.

— Минерва, вы? — удивилась я, увидев на пороге не вчерашнюю разъяренную фурию, а такую же измотанную, только заплаканную женщину.

— Поппи, прости меня… — начала она.

— Минерва…

— Не перебивай, пожалуйста. Я вчера вела себя недопустимо. И это я натравила на тебя сегодня целителя Сметвика.

Я пожала плечами. Далеко не все пациенты понимают, что врач им не враг, даже если его методы кажутся чрезмерными.

— Он мне уже объяснил, насколько важны оказались результаты твоих исследований, что никакое волшебство не успело бы меня спасти и вообще толком не показало бы, что со мной происходит, а я даже могла бы не понять, от чего умерла. Помоги мне, Поппи, я на все согласна.

Я обняла ее за плечи.

— Минерва, дорогая, это ты меня извини. Я поддалась своему мнению о тебе, как о бесстрашной гриффиндорке, решила, что тебе море по колено, и ты можешь показать пример остальным, и не задумалась, что ты тоже обычная женщина со своими страхами и комплексами. Это было недопустимо.