Страница 12 из 27
Во время этих приготовлений верный подмастерье Адонирама, юный Бенони, преданный ему всей душой, перебегал от одной группы строителей к другой, глядя, усердно ли все трудятся, в точности ли выполняются приказы, – и не было судьи строже его.
Но вдруг случилось неожиданное – молодой подмастерье в смятении подбежал к трону, пал к ногам Сулаймана, распростерся ниц и воскликнул:
– Государь, прикажите остановить плавку, все погибло, нас предали!
Не принято было в Иудее, чтобы ремесленники запросто обращались к царю, не испросив разрешения; стражники уже окружили дерзкого юношу, но Сулайман жестом отогнал их, нагнулся к коленопреклоненному Бенони и сказал вполголоса:
– Объясни, в чем дело, но без лишних слов.
– Я обходил печь; у стены стоял человек и как будто ждал кого-то; подошел один и тихо сказал первому: «Вемамия!» Тот ответил: «Елиаил!» Потом появился третий и тоже произнес: «Вемамия!» – ему отвечали: «Елиаил!»
После этого один из троих воскликнул:
«Он подчинил плотников рудокопам!»
Второй подхватил: «Он подчинил и каменщиков рудокопам».
А третий: «Он хочет сам править рудокопами».
Первый продолжал: «Он отдает свою силу чужеземцам».
Второй: «У него нет родины».
Третий добавил: «Это верно».
«Все подмастерья – братья», – снова заговорил первый.
«Все цеха имеют равные права», – отозвался второй.
«И это верно», – повторил третий.
Я понял, что первый из них – каменщик, потому что потом он сказал: «Я подмешал известь в кирпичи, и от нагрева они рассыплются в прах». Второй – плотник, он добавил: «Я сделал поперечные балки слишком длинными, и огонь доберется до них». А третий работает с металлом; вот его слова: «Я принес с берегов ядовитого озера Гоморра смолу и серу и подмешал их в литье». В этот миг сверху дождем посыпались искры и осветили их лица. Каменщик – сириец по имени Фанор, плотник – уроженец Финикии, его зовут Амру, а рудокоп – иудей из колена Рувимова, его имя – Мифусаил. О великий царь, я поспешил припасть к вашим ногам: поднимите ваш скипетр и остановите работы!
– Слишком поздно, – задумчиво произнес Сулайман, – видишь, отверстие уже открывается; молчи обо всем и не тревожь Адонирама, только повтори мне три имени, что ты назвал.
– Фанор, Амру, Мифусаил.
– Да будет на все воля Божья!
Бенони пристально посмотрел на царя и побежал обратно, быстрый как молния. Тем временем куски обожженной глины продолжали падать на землю; подручные заработали с удвоенной силой; корка, закрывающая отверстие, стала совсем тонкой и засветилась так ярко, словно солнце готовилось восстать из своего ночного убежища, не дождавшись утра. По знаку Адонирама подручные отошли; под гулкие удары тот же миг быстрый, ослепительно белый поток устремился в желоб и заскользил подобно золотой змее, вспыхивающей серебристыми и радужными бликами, к вырытому в песке углублению, а оттуда растекся по множеству желобков.
Пурпурный свет словно кровью окрасил лица бесчисленных зрителей на склонах холмов; в отблесках его вспыхнули темные облака; багровым заревом окрасились вершины далеких гор. Иерусалим выступил из ночного мрака; казалось, весь город охвачен пожаром. В мертвой тишине это величественное и феерическое зрелище походило на сон.
Отливка уже началась, как вдруг чья-то тень метнулась ко рву, предназначенному для стока жидкого металла. Это был человек; невзирая на запрет, он решился пересечь русло, которое вот-вот должна была захлестнуть огненная река. Но когда он ступил туда, поток расплавленного металла настиг его, сбил с ног, и он исчез в мгновение ока.
Адонирам не видел ничего вокруг, кроме своей работы; при мысли о неминуемой беде он, рискуя жизнью, устремился к потоку с железным крюком; он вонзил его в грудь несчастного, подцепил тело, нечеловеческим молотков о бронзу мастер поднял железную палицу, вонзил ее в почти прозрачную переборку, повернул и с силой рванул на себя. В усилием поднял его и отшвырнул, как ком шлака, подальше на берег, где этот страшный факел мало-помалу угас… Мастер даже не успел узнать своего подмастерья, своего верного Бенони.
Жидкий металл заполнял впадину медного моря, контуры которого уже вырисовывались золотой диадемой на черной земле, а между тем тучи литейщиков с глубокими ковшами на длинных железных ручках по очереди черпали жидкий огонь из образовавшегося озера и заливали металл в формы львов, быков, пальм, херувимов и других гигантских фигур, которым предстояло стать опорами медного моря. Неустанно орошали они песок огнем, и проступали на земле светлые багряные очертания лошадей, крылатых быков, пёсьеголовых обезьян, чудовищных химер, рожденных гением Адонирама.
– Божественное зрелище! – воскликнула царица Савская. – Какое величие! Какова сила духа этого смертного, что обуздывает стихии и покоряет природу!
– Он еще не победил, – отвечал Сулайман с нескрываемой горечью. – Только Адонаи всемогущ!
Видение
Вдруг Адонирам заметил, что огненная зека выходит из берегов; зияющее отверстие изрыгало потоки, и песок осыпался под напором металла. Мастер взглянул на медное море – форма переполнилась, верхняя обшивка треснула, и лава уже струилась во все стороны. Страшный крик вырвался у него, голос его прокатился по холмам и долго отзывался эхом в горах. Решив, что раскаленный песок остекленел, Адонирам схватил рукав, присоединенный к резервуару с водой, и стремительной рукой направил водяной столб на пошатнувшиеся каменные опоры, поддерживавшие форму. Два потока схлестнулись, расплавленный металл окутал воду, сдавил ее, заключил в тиски. Вода зашипела, превращаясь в пар, под ее напором огненные оковы лопнули. Грянул взрыв, металл брызнул ослепительным фонтаном на двадцать локтей в высоту, словно вдруг раскрылось жерло огромного вулкана. В грохоте потонули душераздирающие крики и плач: обрушившийся на землю звездный дождь сеял повсюду смерть; каждая капля была раскаленным копьем, пронзавшим и убивавшим на месте. Тела падали, устилая площадку, и тишину разорвал общий крик ужаса. Паника охватила толпу; все бежали, не разбирая дороги; страх толкал прямо в огонь тех, кого огонь преследовал… Залитые ослепительным багровым светом поля воскрешали в памяти ту страшную ночь, когда пылали Содом и Гоморра, воспламененные молниями Иеговы.
Адонирам в растерянности метался по площадке, пытаясь собрать своих строителей, чтобы заткнуть жерло печи, извергавшей неиссякаемые потоки огня, но он слышал лишь стоны и проклятия и видел вокруг только мертвые тела – все уцелевшие разбежались. Один Сулейман остался невозмутимым на своем троне, а царица спокойно сидела рядом с ним. Сияли в полумраке диадема и скипетр.
– Иегова покарал его, – сказал Сулейман своей гостье, – но Он наказал и меня гибелью моих подданных – за мою слабость, за снисходительность к его чудовищной гордыне.
– Тщеславие, погубившее столько жизней, преступно, – отвечала царица. – Государь, ведь вы могли погибнуть во время этого ужасного опыта: огненный ливень низвергался вокруг нас.
– И вы были здесь! Этот гнусный приспешник Ваала подверг опасности вашу драгоценную жизнь! Идемте отсюда, царица, я тревожусь только за вас.
Пробегавший мимо Адонирам слышал этот разговор; он кинулся прочь, рыча от боли и унижения. Чуть подальше он наткнулся на группу строителей; они осыпали его насмешками, бранью и проклятиями. Тут к нему подошел сириец Фанор и сказал ему:
– Ты велик; счастье изменило тебе, но тебе не изменяли каменщики.
Следом подошел Амру-финикиец и сказал так.
– Ты велик, и ты одержал бы победу, если бы все делали свое дело так, как плотники.
А иудей Мифусаил сказал вот что:
– Рудокопы выполнили свой долг, но чужеземцы своим невежеством все погубили. Мужайся! Мы создадим еще более великое творение, и ты позабудешь об этой неудаче.
«Вот, – подумал Адонирам, – единственные друзья, которых я здесь нашел».
Ему было легко избежать встреч: все отворачивались от него и спешили скрыться во мраке. Вскоре горящие угли и красноватые отблески остывающей на земле плавки освещали лишь небольшие группки вдалеке, которые постепенно таяли в ночной тьме. Удрученный Адонирам искал Бенони.