Казус Белли

– …И когда прилетит? Вот это уже совсем непросто.

Что Клаус имел ввиду Всеволод так и не понял… Но сейчас не следовало отвлекаться на вопросы, не имеющие ответа, а следовало как можно быстрее замаскировать аппарат. Самодельный финский нож, тщательно таимый от нечастых в их шараге шмонов, оказался неожиданно острым. К тому же аппарат и так сел в глубине небольшого распадка, густо заросшего ельником. Аэростат совсем сдулся, потерял весь гелий и висел вялым, бесформенным мешком. Поэтому замаскировать его оказалось несложной технической задачей. Именно так выражался Феликс, который был физиком-теоретиком и любую практическую проблему называл "несложной технической задачей". То, как Вуколов попал в их шарагу, осталось тайной, покрытой мраком, но Всеволод подозревал, что Феликса сумел вытащить с лесоповала Клим. Надо полагать, Звягинцев воспользовался тем, что НКВД-шное начальство не способно было отличить теоретическую физику от прикладной, да и о физике вообще имело весьма смутное представление. Сейчас же, точнее – неделю назад, Феликс рассчитывал нагрузки для нового, звездообразного авиадвигателя, еще не получившего кодовое имя.

Скорее всего, подумал он, из этого места надо срочно бежать, снова подняв аппарат и надеясь, что в баллонах хватит кислорода. И все же это место могло быть Швецией. О, как я хочу, чтобы это была именно Швеция. Пусть меня встретят неулыбчивые темно-русые мужчины в вязаных свитерах, бородатые, но без усов, как и полагается в Скандинавии. Пусть там будут степенные, румяные фрёкен и вежливые полицейские в синих мундирах. Пусть меня даже арестуют, пусть посадят в чистую скандинавскую тюрьму. Лишь бы только не малиновые околыши, лишь бы только не мерзлый ад лесоповала или кисло пахнущий смертью подвал.

Так он думал, пробираясь через сосняк, разбавленный мелким ельником. Зелень еще более редких берез подернулась желтизной и намекала на сентябрь. Странно, подумал он, ведь я взлетел в конце мая. Ничего не понимаю. И снова ему припомнился тихий голос Клауса. Что же он тогда сказал? Но мысли путались и память подводила. Было по-утреннему прохладно и телогрейка оказалась не лишней, так же как и вторые обмотки на ботинках. Холодно, однако, не было и не было промозглой сырости ленинградской осени. А вот осенняя листва была. Всеволод нагнулся и подобрал несколько желтых и буро-красных листьев. Когда он выпрямился, ему в глаза бросился робкий просвет за редкой полосой верб. Так и не выпустив из левой руки разноцветный букет, он осторожно вышел на дорогу. Шоссе? Да, шоссе. Но какой удивительный асфальт! Неужели на одной шестой бывает такое покрытие – без выбоин и колдобин? Настоящий германский автобан, истинно европейское шоссе. Может быть, действительно, Швеция и ему наконец-то повезло? Вдали послышался шум мотора. Странно, таких моторов он не слышал, а ведь именно он, Всеволод Ланецкий, был известен тем, что мог на слух легко отличить "Форд" от "АМО" и посольский "Майбах" от наркомовского "Паккарда". Незнакомый мотор гудел на удивление ровно, как будто какой-то автомобильный бог создал идеально отрегулированные цилиндры и божественный карбюратор. Всеволод остановился и стал ждать. Это было опасно, ведь в неизвестной машине запросто могли оказаться малиновые околыши. Но хотелось верить, что он все же в Скандинавии. А еще, ему очень и очень хотелось увидеть автомобиль с удивительным двигателем.

Машина выскочила из-за поворота и только тогда он сообразил, что стоило бы укрыться в кустах. Но было уже поздно и автомобиль заскрипел тормозами и остановился, странно припав на передние амортизаторы. У "эмки" подвеска бы не выдержала, подумал Всеволод. Но столь странного авто он никогда не видел и даже не слышал про что-либо подобное. Все, буквально все в нем было как-то неправильно, начиная от неестественно маленьких колес, запрятанных куда-то внутрь кузова, до ветрового стекла, не обнаруживающего каких-либо признаков совершенно необходимой обрезиненной окантовки. Заляпанная грязью снизу до верху приземистая конструкция была когда-то, вероятно, белого цвета. Стекло странно-темного тона со стороны водителя опустилось и Всеволод с облегчением увидел на заднем сиденье женщину с ребенком на коленях. Может быть, все же, Швеция?

– Ты что, мужик, совсем обалдел? – неожиданно заорал водитель, разом разрушая все его надежды – Сейчас здесь такое начнется, а он икебану собирает.

Вот теперь следовало немедленно вернуться в распадок, разбросать наваленные на кабину еловые лапы и снова поднять аппарат в воздух. Куда угодно, только подальше отсюда! В этот момент из-за поворота выскочил совсем уже несуразный автомобиль. Маленький и угловатый, с огромными для его размеров колесами, он был столь-же грязен, как и первый. Взвизгнув тормозами, он юзом развернулся поперек шоссе. В маленьком кузове стояли двое с короткими карабинами в руках.

– Садись, придурок, если жить хочешь – прошипел водитель.

Из кузова ударила пулеметная очередь и раздался диких хохот. Палили, судя по всему, в воздух, но пулемета не было видно.

– Садитесь – тихо сказала женщина на заднем сиденье, раскрывая неестественно большую дверцу и сдвигаясь назад.

Ничего уже не соображая, Всеволод плюхнулся на сиденье. Машина резко рванула с места. Слишком тихо работает мотор, отметило непослушное подсознание. Такого просто не может быть!

– Дверь, сука, закрой! – проорал водитель, не отрывая взгляда от дороги и вжавшись плечами в руль.

Дверца поддалась на удивление легко и закрылась до странности тихо. Авто уже разгонялось и разгонялось оно тоже неестественно быстро. Всеволод повернул голову назад: дорога снова делала поворот и маленький грузовичок со стрелками в кузове скрылся за вербами.

– Кто это был? – спросил он.

Признаться честно, то был не самый подходящий вопрос в данный момент, но никакой другой он просто не смог бы сформулировать.

– Говнюки это были! – прохрипел водитель – Дорвались до стволов и палят теперь во все, что движется.

– А откуда у них пулемет? – вопросы из него по-прежнему выскакивали самые несуразные, не иначе как – от волнения.

– Какой еще тебе пулемет? – возмутился водитель – Ты что, глухой? Ведь до боли же знакомый звук. Я "калаш" всегда по звуку узнаю. Постой, ты что, не служил?

Всеволод отрицательно помотал головой и пробормотал: "Нет". Он хотел добавить, что закончил курсы Осоавиахима и не раз стрелял из трехлинейки, но ни о каком "калаше" слыхом не слыхивал.

– Извините, а вы кто? – неожиданно спросила женщина.

Этот вопрос застал его врасплох. Действительно, кто же он? Назвать свою фамилию? Это несложно. А вот какой эпитет к ней добавить? Комсомолец Ланецкий, инженер Ланецкий или заключенный Ланецкий? Из комсомола его вычистили, с работы уволили, а из заключения он бежал. Так что ничто из перечисленного не годилось.

– Меня зовут Сева, Всеволод – ответил он, лихорадочно думая, что бы еще сказать, но женщина сама ему помогла.

– А я Марина. Мы из Александровки, бежим от бомбежек. Вы сами откуда? Местный? Я смотрю, вы так, в чем были и бежите.

Он судорожно кивнул. Под телогрейкой у него был вполне приличный светло-бежевый свитер ангорской шерсти, купленный им в автолавке. Фургон приезжал в их шарагу дважды в месяц и от щедрот НКВД перепадало достаточно, чтобы скромно приодеться. Ботинки на нем тоже были почти новые, а вот серую вязаную шапку верблюжей шерсти ему прислала мать в передаче. Брюки, правда, подкачали. Это были рабочие брюки с пятнами солидола и смазки. Обмотки тоже выглядели не слишком прилично, но выбора не было, так как все носки он давно порвал, а новых не завозили уже давно.

– Вас бомбили? – продолжала допытываться женщина.

– Один раз – сказал он наугад, лишь бы только хоть что-нибудь сказать.

Вряд ли это удовлетворило женщину, но в этот момент у нее на коленях заворочался спящий ребенок и она сразу забыла о подозрительном попутчике. Минут двадцать загадочный автомобиль двигался в полном молчании, если не считать фантастически тихого звука работающего мотора. Внезапно, машина начала тормозить. Но это не было резкое торможение перед внезапным препятствием, когда визжат тормоза и приседают подвески. Нет, то было осторожное снижение скорости опытным водителем, который увидел впереди нечто непонятное и не знает, что предпринять.