Пораженец

Глава 2

Лето 1910

Через пару дней моего сидения в Питере, за которые я успел визитировать всех своих здешних знакомцев, прибыл порученец, прилизанный гвардейский хлыщ. Он живо напомнил мне барона фон Зальца, с кем мы закусились в самом начале моей эпопеи из-за внимания моей жены, Наташи, тогда еще барышни на выданье. Барон, кстати, при всей моей неприязни, честно сложил голову под Мукденом, за чужие спины не прятался.

В письме Столыпин извинялся (во как!), что не сможет выделить времени в ближайшие дни и спрашивал, насколько быстро я могу оказаться в столице, буде возникнет необходимость. Ну что же, я отписал, что готов прибыть на следующий день после вызова, если нахожусь в Москве и начал собираться домой.

Собирался и думал — надо же, Корнилова видел. Кого еще подкинет мне попаданческая судьба? В Вену, что ли, съездить, на одного там художника-сиротку посмотреть? Или вот, в Италию я все равно собираюсь, Горького навестить, а там водится один интересный журналист-социалист по имени Бенито Муссолини. Хотя нынче максима “не мир тесен, а слой узок” действует как бы не лучше, чем через сто лет — почитай, все сколько-нибудь известные люди знают друг друга если не через одно, то через два рукопожатия. Все ученые в переписке, все политики в парламентах-интернационалах, все журналисты из газеты в газету… Так что ничего удивительного в этой встрече у Болдырева не было — два разведчика, примерно в равных чинах, оба казаки, должен был и раньше сообразить, что они неизбежно знакомы.

Ехал я в этот раз из Питера почти по царски, в салон-вагоне. Нет, на свой еще не наработал, а вот один мой приятель-железнодорожник да, сподобился. Ему такое средство передвижения теперь по должности положено — путейский генерал, действительный статский советник, директор департамента в министерстве, вся грудь в орденах. Да не просто в орденах, на шее у него висел Владимир с мечами, чем его превосходительство Василий Петрович весьма гордился на фоне чиновной и железнодорожной братии, коим перекрещенные клинки не светили.

Было в этом некоторое лукавство, ибо носить полагалось только самую старшую награду, Станислава первой степени, которую Собко получил за вполне мирную достройку Транссиба. А вот предыдущую да, за боевое отличие — склепав несколько бронепоездов в Харбине, он с одним из них выдвинулся посмотреть на свое творение в деле. Под Мукденом попал в замес и два часа, пока не подоспел на выручку второй бронепоезд, заменял раненого заряжающего. Ну а поскольку Куропаткин все равно собирался его за блиндировики награждать Владимиром третьей степени, то просто довесил мечи. Сам Вася вспоминал об этом со смешочками, в основном упирая на то, как с его ростом непросто приходилось в тесной бронебашне, но орден все равно носил напоказ.

На короткой остановке в Окуловке секретарь принес телеграмму — со станции Бологое почтительно осведомлялись у господина директора, возможно ли задержать его поезд на два часа ввиду большого напряжения в движении.

— Телеграфируйте что у нас не экстренная поездка, нарушать движение не будем, — добродушно ответил Собко и обратился уже ко мне, — как раз ноги разомнем, прогуляемся, погоды вон какие стоят!

В Бологом нас завели на запасной путь, куда не замедлил явиться начальник станции, дабы лично предстать перед начальственными очами — правила чиновного этикета никто не отменял.

Поручкавшись, мы под извинения местного путейца, что не подали к платформе, ступили с лесенки вагона на землю и двинули в сторону озера, слушая железнодорожные новости и отчеты. Минут через десять доклад закончился, мы как раз достигли берега и наш информатор был милостиво отпущен к исполнению своих обязанностей.

— Вот что в моем нынешнем положении порой бесит, так это все эти поклоны и реверансы, — наблюдая за поспешно удалявшимся в сторону вокзала, заметил Собко. — Маньчжурские отношения вспоминаю прямо со слезами, до чего там все проще было.

— Терпите, Ваше превосходительство, — поддел я Васю.

Тот развернулся и даром что не взял меня за грудки.

— Ты меня превосходительством не попрекай! Я не за чины и награды служу, а ради дела!

— Знаю-знаю, Василий Петрович, не кипятись, пойдем-ка лучше, глянем, что там за ротонда, — махнул я рукой в сторону небольшой стройки метрах в тридцати от уреза воды.

Каменщики выкладывали арки над узкими тройными окнами крестообразного здания.

— Бог в помощь, не подскажете, что возводите? — задал вопрос Собко десятнику.

Тот повернулся к нам от работы, увидел петлицы, звезду Станислава и завис на несколько секунд — уж больно плохо вязалось обращение с генеральским рангом — но спохватился, скинул картуз и перекрестился:

— Спаси бог, поминальную часовню.

— В память чего?

— Так пожар у нас был, — насупил брови мужик, — Бологовский синематограф, может, слышали?

Еще бы не слышать, год назад тут сгорело восемьдесят человек и еще человек двадцать было обожжено. Трагедия случилась из-за взрыва газа в светильнике киноаппарата, зал имел один узкий выход… Что самое ужасное — среди погибших было много детей.

Теперь уже снял фуражку и перекрестился Собко, я счел за благо последовать его примеру.

— Спасибо, не будем мешать, — поклонился часовне генерал, и мы тронулись наверх, к Покровскому собору.

— Черт те что, — вымолвил через несколько минут Вася. — Такая катастрофа и на пустом же месте! Вот чего стоило не загромождать проход?

— Знаешь, я сам так чуть не сгорел лет пять назад, — вспомнил я историю нашего с Савинковым “похода в кино”. — Едва сел, гляжу, установка с открытым огнем, кругом дерево да нитроцеллюлоза, запасных выходов нет, плюнул на все и скорей наружу. Едва вышел — полыхнуло… Механика со всем его хозяйством обязательно надо в негорючую выгородку помещать, двери широкие делать…

— А что же ты молчал? Почему не писал, не требовал изменить правила, если все понимаешь?

— Четырнадцать прошений и докладных записок. Че-тыр-над-цать, — зло отчеканил я по слогам. — Знаешь, сколько я получил ответов?

Собко сжал зубы и посмотрел в сторону.