Пораженец

Возле уха резко свистнуло, я машинально полез за оружием.

Адъютант зачем-то привстал в коляске.

Первый охранник одним плавным движением опустился на колено, второй широко расставил ноги и оба наводили тяжелые браунинги.

Заплясали веселые огоньки на срезах стволов, зазвенели по булыжникам гильзы.

Адъютант ступил на землю.

Бегущего к нам с вытянутой рукой высокого боевика будто толкнуло, он повалился на землю, нелепо разбросав ноги. Щуплый запнулся о них и кубарем полетел на мостовую.

Я тащил, тащил и тащил свой пистолет наружу.

Возчик на пролетке обернулся назад и поднял из-за облучка черный саквояж.

Адъютант судорожно скреб кобуру… “заколодило, случается и не у таких лопухов”…

Щуплый террорист хлопнулся мордой на скользкий булыжник, проехал по нему метра два, упущенный револьвер крутился и подпрыгивал на камнях.

Наконец-то адъютант расстегнул кобуру, а я вытащил ствол.

Охранники перенесли огонь на возчика — тот уронил саквояж на мостовую.

На месте пролетки вспух ослепительно яркий оранжевый шар.

Ударило по ушам, всех нас бросило на землю.

Сверху посыпались комья, каменная крошка и части пролетки.

Прямо перед носом премьера шлепнулось окровавленное человеческое предплечье в тлеющем рукаве.

Как-то сразу пропала резкость, стал слышен неумолчный ор галок.

Кучер Столыпина, держась за коляску, поднимался на четвереньки и раскрыв рот переводил взгляд с дымящейся воронки на нас и настороженных охранников, водивших стволами по сторонам.

Адъютант заполошно вскочил, кинулся к премьеру, высекая искры подковками сапог, звеня шпорами и путаясь в шашке и в полах шинели:

— Петр Аркадьевич, у вас кровь!

Столыпин приложил руку к рассеченной брови, глянул мутным взглядом на красные пятна на перчатке и пробормотал:

— Ничего, ничего, царапина, жене не говорить…

Возле обломков пролетки, метрах в тридцати от нас, лежала покореженная туша лошади, воняло порохом, гарью и почему-то свежей землей…

Твою мать, ведь могут решить, что это все подстроено, а я ведь вызвал охранников только для того, чтобы лишний раз капнуть на мозги премьеру…

На большой, обшитой досками двухэтажной даче Столыпина второй час шла суета.

Приезжали и уезжали врачи, полицейские, чиновники, фельдъегеря, какого-то черта пригнали караул из соседних лейб-гренадерских казарм и теперь в саду топорщили в небо винтовки солдаты в шинелях с синими петлицами. В комнатку на первом этаже, занятую жандармским следователем, поочередно дергали адъютанта, охранников и кучера.

Высокий террорист получил две пули, щуплый отделался ушибами, обоих уже повязали, перевязали и определили под стражу.

Приперлись пожарные, неясно только за каким хреном. Одно счастье, что газетчиков хозяин велел не допускать и они роились за оградой, на набережной.

На веранде первого этажа личный врач заканчивал накладывать пластырь на бровь Столыпина — рассечение было, пожалуй, самым большим успехом нападавших, все остальные отделались мелкими царапинами. Разве что придется списать пальто, посеченное в нескольких местах осколками булыжника, во всяком случае, в таком виде в приличное место не пустят.

Расторопные слуги, бросая в нашу сторону любопытные взгляды, быстро накрыли на столике чай и удалились, оставив нас в компании врача, который, впрочем, с удовлетворением оглядел дело рук своих и тоже откланялся, ему предстояло осматривать остальных

Тем не менее, в комнату постоянно кто-то заходил или заглядывал, пока хозяин не рявкнул и не приказал своему камердинеру встать у двери и никого не пускать.

— Коли у нас вдруг нашлось время, — поднес руку к брови премьер, но вовремя спохватился и отдернул ее, — расскажите о большой войне.

Только я раскрыл рот, как на веранду проник Крыжановский, заместитель Столыпина по министерству внутренних дел, прибывший за распоряжениями. Пока он почтительно слушал премьера, я вспоминал то, что нам было о нем известно.

Человек умный, но, скажем так, беспринципный. Он был автором множества “столыпинских” законов и указов, занимая при шефе должность вроде начальника штаба и мозгового центра, что позволяло ему обделывать свои делишки в тени фигуры Петра Аркадьевича. Загадочное свойство бюрократии в России — как толковый чиновник, так непременно нечист на руку.

Вон, чтобы далеко не ходить, второй зам Столыпина по МВД, Владимир Гурко, погорел на поставках с задранными ценами. Откат доказать не сумели, но навесили обвинение в нерадении и превышении власти, и уволили. Но человечек-то свой, папа целый фельдмаршал, не хрен собачий, уже через год высочайше помиловали, а через два и судимость сняли.

Или вот, недавнее дело московского градоначальника Рейнбота, генерал-майора Свиты. С одной стороны наладил работу полиции, закупил для нее недостающее оружие и даже велосипеды, обойдя при этом десять тысяч ограничений и предписаний, с другой создал систему получения взяток, да с таким размахом, что тоже пришлось назначать сенатскую комиссию, выпихивать с должности и отдавать под суд. Впрочем, судя по скорости процесса, дело просто спускают на тормозах, того и гляди, влепят стрррашное наказание в виде полугода под арестом, а там и вообще простят.

После короткого разговора Крыжановский убыл, а мы вернулись к теме о войне.

За прошедшие годы я свою “презентацию” отшлифовал, подобрал неубиваемые доказательства, подкрепленные статистикой, данными Собко и так далее, добавь проектор и плакаты — и не стыдно на конференции выступить. Вот это все я и вывалил на Столыпина и, надеюсь, смог произвести нужное впечатление.

Он помолчал, опять потянулся к брови и опять отдернул руку, задумчиво посмотрел за окно, где садовыми фигурами стояли гренадеры с примкнутыми штыками (очень, очень нужная мера, ага) и повернулся ко мне:

— Кстати, давно хотел спросить, мне докладывали, что вы повлияли на фракцию трудовиков в части вопроса о сооружении Амурской дороги. Какими соображениями вы при этом руководствовались?