Пораженец

Но тут же перешла на ультразвуковой визг, и к ней немедленно присоединилась Соня. Наташа не успела ухватить дочек, как они рванулись вперед и через несколько секунд повисли на шее у шедшего за Морозовым Мити.

— Вот, принимайте молодца, — пожал мне руку магнат. — Перехватил в Питере. Сильно помог в Кондопоге, так… Задержал, уж извините.

Пока Митя, обвешанный девчонками, шел к нам, Морозов успел в двух словах рассказать про свои успехи в снабжении армии. Я только грустно покивал — если бы не дербанили артели, мы тоже могли похвастаться, а так мы поставляли только малую часть формы, сапог и кожаных изделий.

— Хороший у вас сын, Михаил Дмитриевич. Ну, я побежал, дела, так…

— Мартышки на пальме, — неодобрительно сообщила сестрам Наташа. — Слезайте и ведите себя как следует.

Родительского внушения хватило ненадолго, Митя только успел обняться с нами, как его руками снова завладели Машка и Сонька. Так к машине и шли.

Дома Митя отдал пару пакетов из Стокгольма и рассказал о том, что видел по дороге из Швейцарии в Данию.

— Даже по сравнению с побегом, стало хуже. Заметны перебои с едой, у них и так-то в порядке вещей суп из овса или вообще подснежников, а сейчас с каждым днем сложнее. Уже пошли голодные бунты.

— Как думаешь, сколько продержатся?

— Год, максимум полтора.

— Хорошо, — я немного поколебался. Но потом все-таки назвал вельяминовский пароль. — Переходишь на нелегальное. Жить будешь в Симоновой слободе и готовить заводские отряды.

— Готовить к чему?

— К взятию власти и охране порядка.

Я подошел к стене кабинета и открыл один из тайников.

— Держи. Прочти и запомни, потом верни.

Мы понемногу готовили наше “подпольное государство” к выходу наружу. Рабочая милиция все чаще ходила с пистолетами, из дальних тайников в ближние понемногу переносили винтовки и пулеметы, все больше типографий включалось в работу, оживали старые связи.

А в Питере, стоило убрать Столыпина, снова вылез Распутин. И как-то очень быстро вернулся на первые роли при царской семье — не иначе, его подсаживала волосатая рука. Или руки. Почуяв серьезную поддержку, старец пустился во все тяжкие, влезая в управление. И ладно бы просто на пьянки таскал “нужных людей”, так он еще за пару месяцев устроил два министерских кризиса и сместил трех командующих фронтами. Столыпин имел неосторожность на людях сказать о “проходимце Гришке”, и бывшего премьера немедленно выпихнули “по свои поместья”, в Тамбовскую губернию.

Лишился места и Собко, когда пытался противостоять натиску распутинских протеже с требованиями вагонов. “Милой, дорогой, посмотри сие что можно” — как накорябал Гришка в одной из записок, с которыми ломились просители. Троих Вася развернул, после четвертого его отправили в отставку и он, плюнув на все, уехал в Москву.

— Что творят, что творят! Позлорадствовать даже не могу, так больно, — плакался мне путейский генерал, величественная фигура которого возвышалась седой головой над любым собранием. — Неделю дома просидел, пойду в депо на работу проситься. Хоть куда, сил больше нет. Замолвишь словечко у Николая Карловича?

— Ну, фон Мекк тебя и так возьмет, но у меня есть предложение получше.

— Весь внимание.

— Викжель.

— Да ты с ума сошел! Я с ними только и цапался!

— Вот и хорошо, там тебя знают, как крепкого специалиста.

— Ну и зачем я в профсоюзе?

— А чтобы управлять всеми железными дорогами страны. Потому как через полгода у Викжеля будет больше власти, чем у МПС.

— Да там нечем управлять будет!

— Вот и сделай так, чтобы было чем.

Он кипятился еще полчаса, но я видел, что согласится. А потом Вася рассказывал про Думу, про разговоры на работе, в ресторанах и клубах. Везде, везде витал дух ожидания перемен.

Центристы усиленно вербовали сторонников, хотя и так имели примерно половину голосов. Следом блок создали правые, но раза в три меньше. На эту движуху в духе традиционной для Латинской Америки вражды прогрессивной и консервативной партий неодобрительно взирали левые — примерно сотня депутатов. Некоторые из них, как тот же адвокат Керенский, с причмокиванием сожрали масонскую наживку и сейчас витийствовали в салонах.

А война шла сама по себе, как бы фоном.

Из Ставки в Минске время от времени приходили сообщения о положении на фронтах. Газеты писали то о невиданных бронированных машинах на Сомме, то о неограниченной подводной войне, объявленной Германией, то о наступлении британских союзников в Палестине. Тогда же впервые прозвучало название “Еврейского легиона” — подпольной организации колонистов.

В Питере же великие князья вымогали у Николая конституцию, а пятнадцатого октября оставшаяся неизвестной добрая душа пристрелила Распутина прямо в ресторане. Всю осень Дума истерически требовала создания ответственного перед ней, а не перед царем кабинета министров. Даже мать Николая и британский посол высказались за отставку Трепова, а уж что говорили в очередях у булочных! Все напоминало перенасыщенный солевой раствор, не хватало только бросить в него песчинку, чтобы началась кристаллизация.

Песчинкой стала кончина императора Франца-Иосифа. И без того разогретый в продовольственных очередях народ получил новую тему — “У австрияков сам помер, а мы чего ждем? Долой царя!”

В Питере хвосты за хлебом трансформировались в митинги и демонстрации. Люди были крайне обозлены — ладно бы еще перебои в конце зимы, но карточки ввели в октябре, когда убрали неплохой урожай! Власть опять же ничего лучшего не придумала, как выдать несколько угрожающих распоряжений и выслать патрули из учебных команд запасных полков.

Тридцатого октября в столице начались стачки, в первый же день забастовало свыше двухсот тысяч человек, а Государственная Дума создала свой Временный комитет. Как только я получил об этом телеграмму, немедленно созвал всех наших в Центросоюзе.

Вот она, гвардия “практиков” — Красин, Савинков, Губанов, Федоров, Медведник… Нет только Коли Муравского и Гриши Носаря, они в столице, держат руку на пульсе.

— О событиях в Питере все в курсе? Отлично. Тогда всем комитетам и ячейкам сигнал “Воздух”.

Они вздрогнули, хотя готовились к этому дню всю жизнь.

— Вы уверены? — спросил Красин, не из сомнения, просто уточнить.

— Да. Пришло наше время.

— Всем? И точно “Воздух”, не “Рубин”?

— Точно. Власть мы сейчас не возьмем, поэтому пока стоим в тени, учимся, пресекаем столкновения. Пусть первыми в атаку идут кадеты и иже с ними.

— А как только они завалят дело, включаемся мы, — резюмировал Савинков.

Я оглядел ребят. Ни тени сомнений у Ивана и Егора, уверенность у Бориса и Леонида. Только у Савелия скепсис во взгляде, но он в любом случае будет выполнять решения большинства.

— А остальные члены Исполкома? — все-таки спросил Губанов. — Старик, Гарденин, Исай, Кропоткин?

— Они в Швеции, оттуда не видно. Сообщения им отправлены, но пока туда, пока обратно, а время терять нельзя. Так что можешь считать это моим личным приказом, хоть это и авторитарно.

Уже со следующего дня профсоюзы начали устанавливать контроль над типографиями, связью и железными дорогами. Советы рабочих депутатов одновременно появились в Москве, Киеве, Харькове, Ростове, Баку, Екатеринбурге, Владивостоке, Казани и других городах. Пошел поток газет и листовок в расквартированные там войска.

— Таким образом, через день после вскрытия первых тайников, — докладывал Медведник, — мы будем иметь отряды с пулеметами. Вооружение винтовками частичное. Главные силы — на Пресне, в Хамовниках, Симонове, Замоскворечье. Дальнейшее будет зависеть от позиции запасных частей.

— Особые команды созданы, в основном, из сторожей Центросоюза и Жилищного общества. Цели намечены, разработаны, потребуется три-четыре часа после сигнала к началу, — дополнил Савинков.