Страница 2 из 4
старик, от ветра посиневший.
Здесь все разгромлено… Так жалки
нагие ребра кирпичей!
И слышно сизых голубей
урчанье сытое на балке.
Внизу – проржавленные крыши
прикрыл подтаявший снежок.
Так мал старинный городок!
И почему-то сверху – ближе…
Демисезонное пальтишко
совсем не греет на ветру.
Да, годы, годы… Этот труд
задумал он ещё мальчишкой,
когда вот здесь, у парапета,
он вдруг впервые обомлел
от солнечных слепящих стрел, —
как будто с неба Ангел Света
сходил на землю. И невольно
то счастье вдох оборвало,
и небо в грудь ему вошло,
и сердцу стало сладко, больно…
Старик становится на ящик,
мешает краски; и слегка
дрожит озябшая рука,
касаясь кистью глаз скорбящих.
Гуляет ветер, сохнут лики.
А даль огромна и светла,
как скат высокого чела,
на коем он выводит блики.
Ночной полёт
Под лунный бубен так певуче
выводит смерть напев простой.
Душа летит звездой падучей
на этот зов в тиши ночной
и в пляске звёздного шамана
кружится, лёгкая, во мгле…
Как просыпаться утром странно
на безразличной ей земле!
Сны
Остывают тихие закаты,
гаснут в небе бледные просветы…
Это нам почудилось когда-то,
что мы жили во вселенной где-то.
Разве были – золотые травы?
Разве были – голубые воды?
Это только сладкая отрава,
наших снов безбрежная свобода.
Разве гулкий шум весенних ливней
в самом деле нами был подслушан?
Отчего ж сильней и неизбывней
с каждым днём тоскуют наши души,
слыша эти тающие звуки,
видя эти блекнущие тени?
Это только музыка разлуки
радугой размытых сновидений.
Маленький гном
Ночь холодным, туманным челом
прислонилась устало к окну.
О, не прячься, мой маленький гном,
все равно я теперь не усну.
Зря ты там притаился в шкафу,
я же видел твой красный колпак!
Только раз не во сне – наяву
ты пропой свои песни, чудак!
Спой, как Мерлин, святой чародей,
тихо молится нежной звезде;
как Офелия в тёмном пруду
ночью смотрит на эту звезду;
как Серебряный Рыцарь века напролёт
Неневестную Лилию ждёт…
Что ж ты вышел и грустно молчишь?
Ты ведь знал их, мой старый малыш?
Закат
Закат. В лугах стоцветье трав
к земле нагретой стебли клонит.
Зарницы гаснут, отблистав,
меж тёмных туч на небосклоне.
Стихает ветер, пролистав
страницы бытия к концу ещё немного…
Зажёгся Млечный Путь – предвечная дорога
в святой Иерусалим. Луна
взошла, румяна, полнотела,
и над лугами тишина
однообразно зазвенела,
ночными звуками полна…
Незримый ангел, рея горними путями,
сбивает звёзды с неба лёгкими крылами.
Лиры и тимпаны
1. Олимпийцы
О светлые боги Эллады,
о грешные дети земли!
Давно ли, Афина Паллада,
ты к Трое вела корабли?
Давно ль свои острые стрелы
пускал в вас проказник Эрот,
и лебедь загадочно-смелый
плыл к Леде по зеркалу вод?
Вам все покорялись стихии,
но Время – последний титан —
продолжил гигантомахию,
и вы уступили… Туман
забытых старинных преданий
навеки окутать хотел
обломки немых изваяний
божественно-радостных тел.
И всё же, хоть треснул и стёрся
ваш мрамор, но, мощью полны,
как прежде, точёные торсы
так явственно напряжены!
Вас холод забвенья не тронет,
ведь в паросский мрамор вошло
Праксителя грубых ладоней
доныне живое тепло.
2. Подражание Анакреонту
Всё, что в меру, то и благо —
мудрецов завет простой.
И рубиновую влагу
ты слегка разбавь водой.
Кубков стук с учтивой речью
чаще ты перемежай.
Не на всех рабынь под вечер
взоры томные бросай.
И забудь вакханок юных,
если в час ночных бесед
пальцы тонкие на струны
возлагает кифаред.
3. Конец и начало
Во времена императора Тиберия некие путешественники, проплывавшие мимо о. Паксос, слышали крики: «Пан мегас тефнике!» – что означало: «Умер великий Пан!»
Было это в 33 г. н. э.
Из Плутарха
Ветер тростник качает,
скорбно шумят леса.
В море тревожном чаек
слышатся голоса.
Смолкнул напев свирели,
и не звучит тимпан.
Звери осиротели —
умер великий Пан!
А далеко на востоке
предрассветная мгла
город царей и пророков
медленно обволокла.
В тёмной пустой гробнице
воздух тяжёл и спёрт.
Чистую плащаницу
тихо целует Пётр.
4. Логос
Когда вселенский дремучий хаос
дышал стихиями первооснов,
всемирный Логос, во тьму спускаясь,
сцепил пространство в кольцо миров.
Он постоянство назвал движеньем,
измерил Вечность теченьем лет.
Его сияния отраженьем
мерцает разума бледный свет.
Он нашим душам открыл дорогу
к себе – в прозрачный, пустой эфир.
Кто понял Слово – тот понял Бога.
Кто принял Бога – приемлет мир.
5. Эней
Над руинами храмов и башен
с жарким гулом бушует огонь,
и в дыму – ненавистен и страшен —
чёрным чудищем высится конь.
Гаснут искры в предутреннем небе,
и сейчас твоих слёз горячей
только пепел, Эней, только пепел
над горящею Троей твоей!
Неохотно, как мокрую глину,
месит чёрную воду весло.
В первый раз твою крепкую спину
не от схватки – от бегства свело!
Ты ведь знаешь: попутного ветра
не бывает для беглеца.
Но скитанья закончатся, верь, – там,
где схоронишь больного отца,
где потомок-волчонок построит
Вечный Город на диких холмах.
Увози же скиталицу-Трою
на семи боевых кораблях.
…Даже в снах не покрыть расстояний,
что ушли белой пеной за борт…
Но сюда ты вернёшься, троянец,
тяжкой поступью римских когорт.
Старая книга
Забылся я над старой книгой,
закрыл усталые глаза…
Ещё по листьям дождик прыгал,
стихала дальняя гроза…
Я полон светлых был видений,
и в этом зыбком полусне
перед глазами плыли тени,
звучала музыка во мне.
И этим теням, этим звукам
душа шептала: узнаю…
И сердце ныло в сладкой муке
любви, познавшей власть свою.