Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 7

– Да не помню я танец! – взмолилась Варенька. – Это когда было!

– Вспомнишь! – отрезала Лолка. – Ты актриса или где?

Под шаловливую мелодию Варенька танцевала задорную игру в соблазнение. На ней красовалась медленно тающая пена кружевных тряпок с множеством застежек, завязок и подвязок, которые новоявленная стриптизёрка не спеша распутывала с интригующими ужимками.

Обойма жюри, состоявшая из пяти разнокалиберных мужчин, беспощадно обстреливала гибкую кандидатку то прицельными, то трассирующими взглядами. Кандидатка вызывала любопытство редким для таких показов шармом, свежестью и чувством юмора.

Когда, наконец, из одежды остался минимум, девушка сделала эффектную паузу и, грациозно подняв руку, якобы для того, чтобы расстегнуть последнюю застежку, вдруг едва уловимым движением выдернула из затейливо уложенной прически единственную шпильку.

Длинные волосы хлынули водопадом и мгновенно укутали нестандартную стриптизёрку от макушки до колен.

Над столом комиссии повисла недоуменная тишина. Пауза держалась так долго, что Варенька успела уйти за кулисы. Там-то и настиг ее голос из глубины зала, легко перекрывший прорезавшиеся, наконец, из озадаченного молчания смешки и хмыканье:

– Девушка, подойдите, пожалуйста, сюда.

Едва собрав волосы и наскоро накинув предусмотрительно захваченный из дома купальный халат, Варенька в сопровождении Лолки поспешила на этот привыкший распоряжаться голос. Оказалось, что он принадлежит похожему на Челентано лысоватому мужику с таким же характерным для средиземноморской суперзвезды пресыщенно-брезгливым выражением на заметно потрепанной физиономии. Одет лже-Адриано был, соответственно, в нечто блеклое и растянутое, типа из задрипанной комиссионки, но, наверняка, на самом деле баснословно дорогое.

– Я вас беру, – заявил двойник кумира, всецело сосредоточившись на перемалывании жвачки и глядя куда-то мимо Вареньки. – Завтра с этим же номером на презентацию клуба. Днем, в два, позвоните.

Челентано сунул девушке визитную карточку и кивком лысины дал понять, что разговор окончен. Едва отойдя в сторону, подруги с нетерпением принялись изучать фирменный кусочек картона. На нем значилось: «Рубин Аркадий Ильич… менеджер… ночной клуб “Титаник”… телефоны…»

– Слышала я про эту презентацию, – горячо зашептала Лолка, чуть не подпрыгивая от возбуждения. – Там же, говорят, весь бомонд будет! Вот это финт ушами! Попала, блин, с корабля на бал! Вернее, с бала – на корабль.

Действительно, новый ночной клуб «Титаник» расположился на респектабельного вида речной посудине, изящно стилизованной под трансатлантический лайнер начала века. В его новеньких, с иголочки, интерьерах дизайнерам удалось остроумно соединить несколько разнородных мотивов.

Во-первых, здесь был воссоздан подсмотренный в фильме Джеймса Кэмерона подлинный антураж внутреннего убранства корабля-горемыки: мебель, драпировки, подсвечники, иллюминаторы, даже дверные ручки. Во-вторых, в этот комфорт и фешенебельность была щедро подпущена некая ледяная струя, как символ грядущей катастрофы. Ее олицетворяли: обилие льда в коктейлях и серебряных ведерках с шампанским, скользкие матовые стойки, глыбообразные люстры-светильники, загроможденные чем-то холодно-блестящим ниши. В-третьих, помещения были буквально наводнены аквариумами самого неожиданного местонахождения, прихотливых форм и фантастического содержания. Некоторые посетители уверяли, что собственными глазами видели, как там плещутся русалки. И причём здесь «Меньше пить надо?!» Фи, как вы не романтичны!

Сие новомодное злачное заведение открылось демонстрацией шумно анонсированной коллекции отечественного Диора тире Станислава Славского под названием «Вацлав и Анна». Имелись в виду Анна Павлова и Вацлав Нижинский, а также Дягилевские «Русские сезоны» в Париже.

Очевидно, весь шик и шарм дефиле был призван воссоздать томительную и томную атмосферу начала века, и талантливому кутюрье это удалось. В мотивах коллекции читались-ощущались и модерн, и декаданс, и Бакст, и Сен-Санс, и Вертинский, и (разумеется) женщины-вамп, и кокаин, и изысканная депрессия, и сладкая обреченность.

Публика растроганно аплодировала, кутюрье мило раскланивался, стараясь не расплескать шампанское из сунутого кем-то в ладонь высокого бокала. Если бокал с благородным напитком очень органично вписывался в экстерьер Славского-старшего, то в руках его сына Клима (кстати, тоже модельера) сей атрибут выглядел явным диссонансом. Ибо младший кутюрье тяготел к совершенно иному стилю. Клим, хотя ему очевидно тянуло к сорока, украсил себя шляпой типа детсадовской панамки, обтянул заметный животик черной футболкой с тинейджерской символикой, а полные запястья обхватил ощетинившимися металлическими браслетами. Подтянутый папенька в бабочке и смокинге выглядел рядом несколько субтильно.

Собравшийся бомонд и примкнувшие к нему круги осваивались в свежих интерьерах, кучковались, обменивались впечатлениями от нового клуба и новостями вообще.





– Как говаривал О. Бендер, в этом супе… то есть коктейле, плавают обломки кораблекрушения…

– Конечно, Лазурный берег – полное дерьмо…

– Ах, оставьте, какой на этом фестивале артхаус… Полная провинциальность, вот и всё!

– Сколько ни бьюсь, не могу найти приличную маникюршу для Максика…

– Мужа? Бойфренда?

– Да пёсика же!

Постепенно бутылки пустели, тела расслаблялись, взоры туманились. Среди VIP-столиков хищно бродил с недопитым бокалом приставучий, всем известный своей скандалезностью актер. Когда-то по-настоящему талантливый и любимый зрителями, ныне он бросил хлопотное дело лицедейства и стал профессиональным арт-тусовщиком. В результате безобразно растолстел, обрюзг и опустился до ведения светской рубрики (окрещенной в бомондском просторечии «Сточной канавкой») в одной из наиболее пронзительно-желтых газет. Его не любили и презирали, но побаивались, а потому угощали и строили глазки.

Между тем подошло время стриптиза. Демонстрация обнаженных тел открылась довольно претенциозным танцем под названием «Пять Оскаров». Имелось в виду, что именно столько золотых статуэток, каждая из которых воплощает предел мечтаний любого встречного и поперечного киношника, сумел отхватить титанический по размаху фильм Джеймса Кэмерона. Итак, пять бритоголовых, покрытых от макушки до пят золотой краской стриптизерш застыли в ряд. Вероятно, они имитировали увеличенный до нечеловеческих, вернее, как раз до человеческих размеров, приз Американской киноакадемии. Зазвучала музыка, представлявшая собой попурри мелодий из суперблокбастера. «Статуэтки» ожили, и начался танец, который, судя по всему, должен был выражать последовательно: беззаботность, катастрофу, борьбу, надежду, гибель (корабля) и триумф (фильма).

В это время Варенька за кулисами кричала в телефонную трубку:

– Алло! Это больница? Алло!

Мимо шмыгали прехорошенькие холеные девушки в эффектных нарядах, которые гораздо больше открывали, чем прикрывали. Стройными рядами проходили двойники Леонардо ди Каприо, подвизавшиеся здесь в качестве жиголо.

– Ну да, из 516-й. Что? Хуже? Как же так… Ну, ему хоть что-нибудь делают? Девушка! Не бросайте трубку! Боже мой…

Слушая отдающие гулкой безнадежностью гудки, Варенька слегка запрокинула голову, стараясь, чтобы слезы скатывались, не размазывая ресниц.

– Ты что, уснула? Твой выход!

Чьи-то руки тормошили девушку, тащили, совали носовой платок.

«Танцую, беру такси и еду в больницу, – решила она про себя, идя куда-то на ватных ногах. – Если не пустят, буду до утра на лавочке сидеть… Ой, что это? Уже моя музыка… Ну, с Богом!»

Увидев зал, Варенька основательно струсила. Честно говоря, новоиспеченная стриптизерка не совсем понимала, почему менеджер так, с ходу, безо всяких колебаний рискнул выставить её сыроватый номер перед пресыщенными гостями. Скромная студенческая работа ощущалась чем-то инородным среди избыточного шика. Все равно, что между пышных затейливых пирожных подать соленый огурец.