Страница 30 из 38
После продажи злополучной квартиры и потери вырученных за нее денег Никас уехал в Испанию рисовать короля Карлоса и «еще одного чиновника большого». Я напомнил Никасу, что Глазунов тоже писал этого короля – Карлоса.
– Мы все пишем, – мягко улыбнулся Сафронов и объяснил, что у Гейдара Алиева, например, было около 300 портретов, написанных всякой шантрапой. Но только один портрет – кисти Сафронова – Алиев забрал к себе домой. Остальные отдал не то в музей, не то в галерею. Народу, в общем, подарил…
Однако Никас не чужд и экспериментов в искусстве. Однажды ему принесли старинные иконы. На них еще осталась часть рисунка. Иконы эти лежали где-то под мостом, их нашли…
– Мне вдруг пришла в голову мысль: что же мы делаем с нашей культурой! И я стал рисовать прямо по этим иконам элементы обнаженных тел.
О новом почине художника Сафронова прослышали и написали на Западе. Да и отечественные попы возбудились.
– Пришли какие-то от Патриарха и сказали, что анафеме меня предадут. Обещали распять, наслать на меня гневный народ. Типа, кощунство делаю…
– Ну ты их послал подальше, я надеюсь?
– Да, я их практически послал на …
С иконами, кстати, Никасу дело иметь не впервой. Когда-то, в самом начале карьеры, Сафронов зарабатывал на иконах деньги – он их писал, его приятель искусственно старил, а потом концессионеры выгодно впаривали доски.
…Зная подлые запросы читателей, которые всегда больше интересуются, с кем спит художник, а не его духовной жизнью и творческими страданиями, я, без всякого удовольствия потакая этим низменным желаниям, перехожу от искусства к плотскому и вынужденно рассказываю плебсу о личной жизни Сафронова. Тем более, что он из своей жизни никакого такого особенного секрета не делает:
– У меня была первая жена француженка. История с ней такая. Мой друг-югослав передал из Парижа в Москву посылку со своей женой. А жена не знала русского языка и взяла в Москву подругу, знающую русский. Подруга мне понравилась. Я жил тогда в Теплом Стане. Вечером мы гуляли, и за нами увязались какие-то хулиганы. Я велел девчонкам бежать домой, а сам сзади шел. Быстро шел, но не бежал. И когда зашел в квартиру, эти хулиганы стали стучать в дверь. Я взял ножик и хотел выйти на улицу, чтобы порезать их. И подруга эта не пустила меня, схватила меня за ногу. Она видела по моим глазам, что я вне себя. Ведь меня если задеть, то я уже ничего не соображаю…
Потом художник Сафронов, естественно, стал приставать к подруге, но та объяснила, что у нее такой зарок – выйти замуж девственницей и дать только своему мужу и только после свадьбы. «Ладно, – пожал плечами Сафронов. – Давай поженимся». И что вы думаете? Поженились!
– Я стал заниматься с ней сексом и понял, что меня от нее тошнит. От секса с ней меня тошнило! Но потом я ушел от своей француженки к русской парикмахерше. Она была толстенькая и маленькая…
Сожительство с «маленькой и толстенькой», однако, тоже бы ло довольно неп ри ятн ым – из-за ревнос ти последней. Однаж ды, придя поздно домой, Никас нашел все перевернутым, а свои картины – порезанными.
– И я понял: это любовь!..
– Кошмар! Какая же это любовь, – сочувствую я израненному сердцу художника. – Она резала картины, что непристойно; разбрасывала вещи – а за это вообще убить мало!..
– Она и меня, бывало, ножом резала из ревности! Пыряла… И это при том, что она была замужем. Когда она уходила от меня, я пытался ее вернуть. Я разбил ей окно, оттуда высунулся какой-то голый мужик в трусах. Я говорю: «Ты кто такой?» – «Муж!» Я залез в окно и стал его колотить. Они стали вопить милицию, и я убежал. Через неделю она сама ко мне пришла. Все это тянулось три года. А я через три года устал от всего этого и встретил за границей одну итальянку, которая тоже изучала русский язык, как и моя первая жена-француженка.
…Третья попытка также была не сладкой. У итальянки темперамент оказался вполне итальянским, а характер еще хуже, чем у парикмахерши.
– Безобразный характер! Она кидала посуду по всему Теплому Стану. Но потом оказалось, что она беременная. И я женился.
Супруги жили то в России, то в Италии, бывало, изменяли друг другу, ссорились и мирились. Зато теперь у Сафронова растет сын на Аппенинах. Ему шесть лет. Он живет там с мамой. Когда сын приезжает в Россию к папе, то почему-то все время зевает. Так, во всяком случае, утверждает Никас. Он даже нарисовал портрет своего сына. Зевающего. Никогда раньше я не видел на портрете зевающего человека. Это совершенно новое решение в искусстве.
Одно время Сафронов намеревался получить итальянское гражданство. Чтобы с визами не возиться. А то визы получать очень мучительно: в посольствах люди грубые. Однажды Никасу надо было срочно уехать в Италию, он пришел в посольство, а его отвинтили.
– Я стал говорить: я художник! А им насрать! Тогда я попросил пригласить посла. Они стали надо мной смеяться. Тогда я попросил послу передать мою визитку. Они передали. Оказалось, посол – мой поклонник, и я знал об этом. Нас отец Питирим познакомил…
– А Питирим… пардон, что прерываю… не возмущался тем, что ты иконы старые голыми бабами расписал?
– А Питириму наплевать. Ему как раз нравилось. Он не ортодокс. Возможно, это нормально воспринял бы и сам патриарх.
Они же не все там ортодоксы. Мой друг Юрий Лонго рассказывал, что был приглашен в некие церковные кулуары, где на первом этаже у них был церковный магазинчик – свечки, книжечки продавали. На втором – более дорогая утварь. А на третьем этаже – массажный салон для батюшек, где работали девчонки из Украины и Белоруссии. Публичный дом. Они же тоже нормальные люди!.. Зарабатывают деньги на святой воде, развлекаются… Короче, вечером позвонили мне из итальянского посольства и сказали: «Посол вас ждет». Когда я пришел, посол вызвал консула и дал ему рас…дон: вы, козлы, Ульяну Лопаткину выкинули отсюда, она, бедная, плакала! А ведь это представители культуры нации! Они будут говорить всему миру, что наше посольство прогнило!..
– Слушай, а ты, когда берешь заказ, назначаешь цену сразу?
– У меня были ошибки, когда я не обговаривал конкретной суммы, полагая, что богатый человек должен понимать: Никас – дорогой художник, и сумма будет соответствующей. Но потом нарывался на непонимание. Вообще, я заметил, что, чем богаче люди, тем они бывают жаднее.
Понимаешь, поскольку я работаю обычно один, мне самому бывает без посредников неудобно просить у людей деньги за работу до выполнения ее. Это должен делать директор. Но с директорами мне не везет. У меня была такая директор, Анна. Она взяла у людей сорок пять тысяч долларов на альбом моих картин. И двадцать тысяч из них тут же потратила – шубу себе купила, машину… И сбежала. Поменяла телефоны, адреса. Я не стал ее преследовать, хотя мог бы. Так что доверять большие деньги директорам я теперь опасаюсь… А главное, эта Анна, когда появилась на моем горизонте, сказала, что бесплатно работать будет. Многие предлагают мне поработать на меня бесплатно, а потом все это выходит мне боком.
– Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, Никас. Надо платить людям нормальную зарплату.
– Все равно украдут! Так еще и на зарплату потрачусь. Не могут люди удержаться. Если есть возможность безнаказанно своровать, человек не удержится. У меня была секретарша, которая сбежала без денег, правда, но со всеми моими записными книжками. И устроилась работать к журналисту-писателю Феликсу Медведеву. У того сразу дела пошли хорошо, а где-то через год он мне говорит: «Никас, у тебя работала женщина, помнишь? Так она меня сейчас шантажирует!» – «А что ж ты мне не сказал, что ее взял?! Я бы предупредил, что она нечиста на руку!» – «Так она просила не говорить тебе, что я ее взял! А теперь мне угрожает… С ней было так удобно работать. Я только подумаю о каком-нибудь министре – она мне, раз, его телефон! Я только подумаю о каком-нибудь актере – она мне, раз, его телефон!» Я говорю: «Так это мои записные книжки!»