История Российской научно-популярной прессы в социально-культурном контексте

Вообще, появление научно-популярной публицистики, которая стала выходить на страницах газет, было встречено властью с позиций предубеждения и усилением цензорской бдительности к контенту. «Русская умственная культура в XIX – начале XX веков может считаться созданием общественной самодеятельности, – обобщал свои наблюдения В. И. Вернадский в 1912 г. – Государственная организация большей частью являлась враждебным ей элементом; бывали годы, когда даже пассивное отношение ее органов к исполнению принадлежащего ей удела было уже исторической заслугой»[27].

Характерен в этом смысле юмористический эпизод из переписки двух сановных цензоров – А. Х. Бенкендорфа и С. С. Уварова. Шеф жандармов, озабоченный охраной авторитета, чести и достоинства дворянства, 4 января 1841 г. рекомендовал министру народного просвещения 43-й том журнала «Библиотека для чтения», где в разделе «Смесь» была опубликована научно-популярная статья «Светящиеся червячки». Бенкендорф замечал: «Нельзя видеть без негодования, какой оборот дает господин сочинитель этой статьи выражению, употребляемому в программе одного из дворянских собраний». Шеф жандармов углядел в позиции журналиста презрение к дворянству.

В статье речь шла об исследованиях натуралистами светящихся червячков. Автором ее был сам издатель и редактор «Библиотеки для чтения» О. И. Сенковский, вставивший в конце статьи остроту: «Один монпельский натуралист взял ночью самку и через окно выставил ее на ладони в сад: спустя несколько минут прилетел к ней самец, как кажется, с той же целью, для какой, по словам печатной программы, учреждено и С-ое (Санкт-Петербургское. – Г. Ж.) дворянское собрание, то есть для соединения лиц обоих полов. Лишь только эти насекомые исполнили программу почтенного собрания, свет самки тот час же погас». По высочайшей резолюции редактор и цензоры получили за эту шутку строгие выговоры «впредь быть осторожнее»[28].

Эпизод свидетельствует, что ни невинное название статьи, ни ее аполитическая тема, ни ее научное содержание – ничто не ускользало от бдительного ока цензуры. Вероятно, это говорит о профессионализме контролеров публичного слова, видевших происходившие в информационном процессе общества изменения. Первая половина XIX в. ознаменовалась началом массовизации общества, созданием государственной системы журналистики. С 1830-х годов в стране организуется сеть «Губернских ведомостей». В ответ на ее появление Русская православная церковь (правда, с некоторым опозданием – с 1860-х годов) налаживает сеть «Епархиальных ведомостей». Одновременно развивается коммерческая пресса, ярким представителем которой и был журнал «Библиотека для чтения» (1834–1856)[29]. Интеллигенция России стремится обратиться со словом к более массовой аудитории. Из 75 миллионов населения страны, по мнению князя В. Ф. Одоевского, «читающих всего 100 тысяч», причем 90 тысяч из них читают «единственно “Календарь” и “Сенатские новости”»[30]. Вот почему основой всей жизни В. Ф. Одоевского (1804–1869) было просвещение всех слоев русского общества. Князь – аристократ – пытался выйти на самый широкий круг читателей, в том числе на крестьян. Он выступал как публицист-популяризатор: написал книги «Гальванизм в техническом применении», «Опыт исторического обозрения тех химических открытий и наблюдений, сделанных в последнее десятилетие, которые имеют полезное применение к сельской промышленности, домоводству и народному здравию» и др.; вместе с А. П. Заблоцким-Десятовским подготовил и издал в 1843–1848 гг. четыре выпуска сборника «Сельское чтение», где вышли 18 его статей: «Что такое чертеж земли, иначе план, карта, и на что все это пригодно», «Врачебные советы», «Что такое чистота и к чему она пригодна», «Кто такой дедушка Крылов» и др. «Сельское чтение» получило хороший отклик в обществе, переиздавалось, имело долгую жизнь.

Массовизация информационного процесса вызвала ответную реакцию властных структур. Ограждение народа от «вредной» информации – проблема древняя. Так, еще в 1681 г. Соборное постановление об учреждении новых епархий было пронизано этой озабоченностью: в нем содержался запрет на выписки из книг Священного Писания, поскольку при этом допускаются ошибки, искажения, которые «простолюдины, не ведая, принимают за истину»[31]. Такое же отношение было и к народному творчеству, лубку. Даже в середине века по распоряжению министра народного просвещения П. А. Ширинского-Шихматова от 23 мая 1850 г. «лубочные картины», не проходившие ранее никакой цензуры, приравняли «к афишам и мелким объявлениям», подведомственным надзору полиции[32].

При министре народного просвещения С. С. Уварове (занимал должность в 1833–1849 гг.) обращенная к массовой аудитории периодика удостоилась особого внимания со стороны властей. Были введены в практику правила для издателей, ограничивающие их предпринимательские возможности и книжную торговлю. Главное правление училищ решило не допускать широкого развития дешевых изданий для народа, которое, по мнению этого органа, «приводит низшие классы некоторым образом в движение и поддерживает оное как бы в состоянии напряжения», что «не только бесполезно, но и вредно»[33]. Обострение внимания к этой проблеме было связано с ростом информационного потока, который стал выходить на все большую аудиторию. Представители власти пытались решить возникавшие при этом вопросы с опережением во времени.

Проблемы народной литературы, просвещения народа приобрели в свете уваровской триады (православие, самодержавие, народность) политическую окраску. Министр в этом вопросе занимал своеобразную позицию. Он хорошо видел наметившуюся демократизацию информационного процесса. В докладе императору 10 марта 1834 г. он замечал: «…вкус к чтению и вообще литературной деятельности, которые прежде заключались в границах сословий высших, именно в настоящее время перешли в средние классы и пределы свои распространяют даже далее». В то же время в министерство от многих лиц «начали поступать прошения о позволении им периодических изданий вроде выходящих в чужих краях под названием Pe