Пара слов

Особо выделяется Хармсом ноль, противопоставляемый нулю22, который, как мы уже говорили, является обозначением несуществования: «Предполагаю и даже беру на себя смелость утверждать, что учение о бесконечном будет учением о ноле. Я называю нолем, в отличие от нуля, именно то, что я под этим и подразумеваю» («Нуль и ноль»). То же противопоставление прослеживается в дневниковой записи от 19 сентября 1933 года: «Числа в своем нисхождении не оканчиваются нулем. Но система отрицательных количеств – вымышленная система. Я предполагал создать числа меньше нуля – Cisfinitum. Но это тоже было неверно. Нуль заключает в себе самом эти неизвестные нам числа. Может быть, правильно было бы считать эти числа как некие нулевые категории. Таким образом, нисходящий ряд чисел принял бы такой вид:

… 3 – категория III

2 – категория II

1 – категория 1

О – категория О

категория двух О-ей

категория трех О-ей

категория четырех О-ей

… и т. д.

Предлагаю нуль, образующий некие категории, называть ноль и изображать не в виде удлиненной окружности 0, а точным кружком О». В этой записи Хармс также повторяет мысль из трактата «Нуль и ноль» о том, что разграничение ноля и нуля происходит не только на уровне значений, но и на уровне графики:

«5. Символ нуля – 0. А символ ноля – О. Иными словами, будем считать символом ноля круг.

6. Должен сказать, что даже наш вымышленный солярный ряд, если он хочет отвечать действительности, должен перестать быть прямой, но должен искривиться. Идеальным искривлением будет равномерное и постоянное и при бесконечном продолжении солярный ряд преобразится в круг…

7. Постарайтесь увидеть в ноле весь числовой круг. Я уверен, что это со временем удастся. И потому пусть символом ноля останется круг О».

Итак, круг – символ ноля, «самая ровная, непостижимая, бесконечная и идеальная замкнутая кривая» («О круге»). Но в то же время кривая, согласно этому трактату Хармса, – «такая прямая, которая ломается одновременно во всех своих точках». Именно бесконечное количество изменений прямой делает её совершенной. Далее процитируем тот же трактат: «О совершенстве скажу я такими словами так: Совершенное в вещи есть вещь совершенная. Совершенная вещь вызывает в нас изумление стройностью законов её образования и как она сделана. Совершенную вещь можно всегда изучать, иными словами, в совершенной вещи есть всегда что-либо не изученное. Если бы оказалась вещь, изученная до конца, то она перестала бы быть совершенной, ибо совершенно только то, что конца не имеет, т. е. бесконечно». Здесь стоит заметить, что эта бесконечность не состоит из «чего-то единого, однородного и непрерывного», ибо иначе это совершенство, по Хармсу, не могло бы существовать, потому что в таком явлении «нет частей, а, раз нет частей, то нет и целого». Мы считаем, что каждая точка, в которой ломается прямая, есть «препятствие» между этим и тем, что и позволяет ей существовать и быть совершенной. Таким образом, перед нами снова предстает «троица существования». Как мы уже упоминали, «троицу существования» и круг связывает символ креста23: «Если я скажу что круг образует четыре одинаковых радиуса, а вы скажете не четыре, а один, то мы вправе спросить друг друга: а почему?» (О круге»); «Числовое колесо имеет ход своего образования. Оно образуется из прямолинейной фигуры, именуемой крест» («Числа не связаны порядком…»). М.Б. Ямпольский отмечает, что при совмещении с крестом «круг превращается в колесо. Это превращение существенно потому, что прибавляет новое качество движения всей фигуре ноля. Теперь не только кривая изгибается, чтобы образовался круг, но круг образуется вращением радиусов, и сам он начинает вращаться подобно колесу»24. Бесконечность и движение же тесно связаны с образом воды и ее главным свойством – текучестью, которая сообщается и нолю, таким образом окончательно утверждая его в качестве символа существования.

Как мы можем видеть, философия Хармса представляет собой достаточно стройную и по-своему логичную систему (в которую так же органично встраиваются и понятия, не рассмотренные в нашей работе). Тот факт, что философская и поэтическая системы писателя не только гармонично сочетаются, но дополняют друг друга, позволяет нам – пускай и весьма осторожно – использовать разобранные в данном параграфе понятия для анализа поэтических текстов Хармса, тем более что подобный подход к изучению литературного наследия Даниила Ивановича далеко не нов в хармсоведении25.

Стоит сразу оговорить, что выводы, которые будут сделаны нами далее, не более чем опыт авторской интерпретации и не претендуют на статус единственно верного толкования хармсовских произведений. Теперь же пора перейти к непосредственному рассмотрению поэтических текстов Хармса, однако перед этим необходимо сказать несколько слов об еще одном очень важном для понимания данных произведений понятии – «словесная машина».

3. Словесная машина. Стихотворение-заговор

В первом параграфе данной статьи мы уже говорили об отношении Хармса к слову как орудию магического ритуала, орудию воздействия на реальность, меняющему (или даже создающему) мир. В подтверждение этих слов приведем запись из дневника Хармса 1931 года: «Сила, заложенная в словах, должна быть освобождена. Есть такие сочетания из слов, при которых становится заметней действие силы. Нехорошо думать, что эта сила заставит двигаться предметы. Я уверен, что сила слов может сделать и это. Но самое ценное действие силы почти неопределимо. Грубое представление этой силы мы получаем из ритмов ритмических стихов. Те сложные пути, как помощь метрических стихов при двигании каким-либо членом тела, тоже не должны считаться вымыслом. Эти грубейшие действия этой силы вряд ли доступны нашему рассудительному пониманию…». Понятием «словесная машина» Хармс обозначал как раз способ воздействия словом на реальность.

Необходимо особо отметить тот факт, что в той же дневниковой записи Хармс называет стихотворения среди четырех типов «словесных машин», ему известных, наряду с заговорами, молитвами и песнями. Последние три типа «словесных машин» могут реализоваться лишь при произнесении вслух (или пении). И. Е. Лощилов пишет: «Очевидно, что только в первом из четырех “видов” характер работы “машины” детерминирован текстом и только текстом. Остальные три предполагают участие внетекстовых элементов (сакральных, музыкальных, магических). Следовательно, полем действия “словесной машины”, по Хармсу, является не сам текст, но то особое духовное пространство, которое располагается между сознанием автора (художественным субъектом) и читателем (адресатом)»26. Тем не менее, нам кажется уместным считать, что именно чтение вслух, для которого предназначались произведения Хармса (вспомним тщательную расстановку ударений в его поэтических текстах, а также особое внимание, которое поэт уделял пунктуации, отражающей интонационное и ритмическое членение стихотворения), и есть тот внетекстовый элемент «словесной машины» стихотворения. Кроме того, мы считаем, что в творчестве Хармса, помимо «чистых» стихотворений, есть смешанные варианты «словесных машин»: являясь стихотворением по форме, они могут являться иной «словесной машиной» по сути. Так, помимо стихотворных молитв («Господи, среди бела дня…», «Господи, пробуди в душе моей пламень Твой…» и др.), мы можем найти у Хармса стихотворения-песни (иногда автор даже указывает на жанр песни, иногда делает пометки о том, как нужно читать стихотворение (например, «Наброски к поэме “Михаилы”»), или же сама структура текста – песенная), такие, как «II Михаил», «Вьюшка смерть», «Заумная песенька». Наличие в творчестве Д.И. Хармса таких «смешанных» типов, как стихотворные молитвы и «стихотворения-песни», позволяет нам предполагать существование третьего «смешанного» типа – стихотворений-заговоров (заклинаний).

22

М.Б. Ямпольский считает, что в стихотворении "Третья цисфинитная логика бесконечного небытия" (1930) через оппозицию букв "о" и "у" воспроизводится (хотя и в скрытой форме) оппозиция нуля и ноля. (Ямпольский М. Б. Беспамятство как исток (Читая Хармса). – М., 1998. – с. 306-307).

23

Безусловно, Хармса интересовал и т.н. «египетский крест» – анк, который называется также «ключ жизни». Существуют версии, согласно которым данный символ был известен не только древним египтянам, но и цивилизации Майя и скандинавам. Обозначал понятие «жизнь», ассоциировался с бессмертием и водой (рождением жизни). Ж.-Ф. Жаккар считает, что «система изображения ключа жизни понравилась поэту, поскольку здесь присутствует не только пересечение двух прямых в точке нуль (начало Друскина), но еще и развитие в положении касательной к символу нуля: кругу». (Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда / Пер. с фр. Φ.А. Перовской. – СПб., 1995. – с. 364-365).

24

Ямпольский М. Б. Беспамятство как исток (Читая Хармса). – М., 1998. – с. 305.

25

См., например: Рымарь А.Н. Поэтика Д. Хармса и А. Введенского в контексте их философских исканий Хармса; Хейнонен Юсси. Это и то в повести Даниила Хармса «Старуха». – Helsinki, 2003; Кувшинов Ф.В., Остроухова Е.Н. Сон и явь как ТО и ЭТО у Д.И. Хармса и др.

26

Лощилов И.Е. Принцип "словесной машины" в поэтике Даниила Хармса // Эстетический дискурс: Семио-эстетические исследования в области литературы: Межвузовский сборник научных трудов. – Новосибирск: Изд. НГПИ, 1991.