Страница 7 из 19
В связи с этим большевикам до нее не было никакого дела. Они прекрасно понимали, кто из Романовых опасен в плане престолонаследия, а кто нет.
В Вологду Татьяна Константиновна добровольно приехала вместе с дядей Дмитрием и детьми Теймуразом и Наташей. Она искренне считала, что Дмитрий Константинович, имевший плохое зрение, без нее пропадет, и поэтому окружила его трогательной заботой и каждодневным вниманием.
Оба Великих князя оказались в Вологде в ссылке, согласно постановлению Совета комиссаров Петроградской трудовой коммуны, в котором предписывалось всем бывшим Великим князьям, князьям императорской крови отправиться в ссылку в одну из трех северных губерний. Так Николай Михайлович и Дмитрий Константинович оказались в Вологде.
– Не волнуйтесь, Ваше Высочество, с жильем мы что-нибудь придумаем, всех разместим, в тесноте, но не в обиде, – сказал Григорьев Николаю Михайловичу.
Великого князя он поселил в одном из двух домов, принадлежавших его супруге. Дом стоял на набережной в глубине квартала, окруженный деревьями. Для знатного гостя и «свиты» были выделены две комнаты с отдельным входом на втором этаже здания. В квартире имелся даже балкон с видом на реку Вологду.
Конечно с Петербургскими дворцами это ни в какое сравнение не шло, но Николай Михайлович был все равно доволен квартирой.
Дмитрий Константинович с племянницей и детьми нашли приют в самом центре города у своих знакомых.
Вологжане, несмотря на революцию, с удовольствием приютили у себя членов еще недавно царствовавшего дома. Вряд ли они имели какую-то корысть, скорее всего, хотели искренне помочь попавшим в беду Романовым.
Через два дня тогдашний председатель Вологодского Совета Элиава, принял бывших Великих князей, пришедших на регистрацию в канцелярию новой власти. Взглянув на Романовых и выполнив необходимую процедуру, он остался совершенно безучастен к самому факту нахождения в городе ближайших родственников свергнутого царя. Еще бы, сейчас в Вологде творились дела поважнее, в городе насчитывалось в общей сложности одиннадцать иностранных посольств и миссий, причем не каких-нибудь, бывших, а настоящих, действующих дипломатических учреждений.
Ежедневно он должен был докладывать о них в Москву в правительство. В кабинетах близких к власти ходили слухи, что сюда в Вологду для ведения переговоров с представителями Антанты могут прибыть сами руководители Советского государства.
«Не дай бог!» – думал Элиава.
К середине апреля высочайшие ссыльные понемногу определились с бытом. Продукты они закупали на различных пригородных рынках по свободным, то есть спекулянтским ценам. Карточного довольствия им в силу происхождения не полагалось. Всё свободное время Николай Михайлович проводил за чтением книг и газет. Он не мог быть вне политической ситуации и живо интересовался происходящим.
– Ваше Высочество, к Вам гости, – слуга ссыльного Великого князя загадочно улыбался.
На пороге стоял высокий выбритый наголо господин с роскошными усами.
– Георгий, брат, как и ты тоже здесь?!
Удивлению Николая Михайловича не было предела. Они обнялись.
– Я полагал, что ты уже в Швейцарии, ты же давно уехал из России, как же получилось, что я вижу тебя в Вологде?
– Мне катастрофически не везет, – отвечал Георгий Михайлович, – В самый последний момент какая-нибудь нелепость губит все планы.
Бывший Великий князь сел на стул.
– Представляешь, я выехал в Финляндию летом 1917 года, сначала жил загородом на даче, потом, с наступлением холодов, перебрался в столицу, где снял номер в гостинице. В январе «красные» финны захватили Гельсингфорс. Я хотел уехать морем, на корабле в Швецию, но Аландские острова оккупировали немцы, и путь к нейтралам оказался отрезан. Потом началась эта ужасная финская гражданская война, и я оказался в «красной» части страны.
В начале марта приехали представители посольств Антанты, и я хотел вместе с ними прорваться через линию фронта к «белым». Договорился с английским генералом Пулем, и он обещал мне место в группе дипломатов. Но опять случилось нечто непредвиденное. Их поверенный, невозможный человек по фамилии Линдлей, и слушать не захотел обо мне. Какой негодяй!
Вся моя семья в Англии, моя жена, мои дочери, английский король так добр к ним, но этот Линдлей, – Георгий Михайлович покрылся испариной, – этот чванливый тип отказал мне в получении британского паспорта. Генерал Пуль вынужден был извиниться, и я снова остался при своих бедах.
Большевики отступали, начались облавы, аресты. Я имел два паспорта: официальный, по которому меня приняли бы в любой стране, где нет большевистского правительства, и подложный на имя Иванова. Этот паспорт я обычно предъявлял при обысках. Меня много раз проверяли, и никогда паспорт не вызывал сомнений. Я продолжал жить в гостинице в Гельсингфорсе и, поскольку «красные» со дня на день должны были оставить столицу, ждал, когда в город войдут войска генерала Маннергейма.
Третьего апреля очередной большевистский патруль поднял меня за полночь.
– Третьего? – оживился Николай Михайлович, – В это день мы прибыли в Вологду.
– Не перебивай, дай рассказать, это важно, – нахмурился младший брат. – Револьвер уперся мне в голову, а штык в грудь. Я, признаюсь, испытал шок. Они искали оружие, не нашли, стали проверять документы. Я спросонья протянул не тот паспорт, достал, который был ближе, поскольку думал, что генерал Маннергейм в ближайшие дни возьмет столицу Финляндии, и подложный паспорт больше не потребуется. Проверял русский, большевик из бывших студентов, он, видимо, рассмотрел фамилию, все понял и арестовал меня. Я возмущался: это произвол, я ничего не совершал, у меня есть разрешение на выезд, но ничего не помогло.
Они погрузили меня в вагон и отправили в Петроград. Представляешь, какие неприятности! А ведь именно в тот день я как раз думал переезжать из гостиницы, уже нашли комнату у одной доброй женщины, но простую, без удобств. Я поехал в гостиницу переночевать последний раз, принял ванну, поужинал в ресторане, думал, всё, с утра на новую квартиру, и, надо же, такая беда, был арестован.
– По моему, это череда глупостей, – сказал брату Николай Михайлович, – С лета была тысяча возможностей уехать в Англию, если бы ты, конечно, хотел.
– Так ничего же не угрожало до последних дней, – возразил ему младший брат, – В той же гостинице этажом выше жил Великий князь Кирилл Владимирович, его тоже проверяли много раз, и ничего.
– Я слышал на вокзале, что 14 апреля большевики оставили Гельсингфорс, – вступил в разговор генерал Брюмер.
– Я не дождался меньшее двух недель, – с грустью вздохнул Георгий Михайлович, – Все-таки позвольте мне продолжить?
– Извините Ваше Императорское Высочество, – учтиво сказал Брюмер.
– В Петрограде я был отпущен из-под стражи, так как вины никакой за мной не было, и жил на квартире у своего секретаря, пока не был вызван к председателю Петроградской ЧК Моисею Урицкому.
– Чем угрожал тебе этот сын Израиля? – спросил старший брат.
– Напрасно ты так, – обиделся Георгий Михайлович, – он хотя и продержал меня в приемной не менее получаса, но извинился и говорил учтиво.
– Я был у него трижды, – возмущенно заметил Николай Михайлович, но никакой учтивости не видел.
– Он попросил меня быть свидетелем на уголовном процессе.
– Что? – оба присутствующих, Великий князь и генерал, застыли от удивления.
– За время отсутствия мой дворец оказался разграблен, подозревали слуг, и Урицкий просил меня, как бывшего владельца национализированного имущества, опознать вещи.
– Это возмутительно, – в один голос заявили собеседники, – Надеемся, что он получил отказ?
– Суда еще не было, – ответил Георгий Михайлович, – Урицкий обещал меня вызвать. Он сказал, что вынужден отправить всех Романовых из Петрограда, так как опасается, что город захватят немцы.