Страница 10 из 19
Апрель 1918 года в новой столице Российской Советской республики Москве выдался на редкость насыщенным на события. Завершился переезд из Петрограда Советского правительства, была ликвидирована боевая анархистская организация «Черная Гвардия». В страну прибыл посол Германии граф Мирбах.
Это означало начало признания власти большевиков в государствах союзных и зависимых от немцев. Произошло и еще множество разных, менее видных со стороны, но также важных для страны событий.
В суматохе первых недель после переезда, большевистское руководство как-то не сразу осознало отсутствие в столице дипломатического корпуса стран Антанты. Рядом были только консульские работники и лояльные большевизму иностранцы, с которыми, как тогда казалось большевикам, и нужно выстраивать отношения.
Британец Локкарт, американец Роббинс, француз Садуль всем видом показывали, что дело именно так и обстоит, что вопрос о замене официальных представителей в принципе решен.
Французский посол Нуланс не смог выехать из России, теперь он сломлен и вынужден идти в фарватере политики американцев.
Американец Френсис добровольно обрек себя на политическую изоляцию в Вологде, официальных английских дипломатов в стране нет. Остальные представители европейских стран в масштабах мировой политики – не в счет. Остаются только они, пока неофициальные лица, но это вопрос времени.
Нарком иностранных дел Чичерин как-то сказал Роббинсу:
Было бы желательно, чтобы полковник имел какой-то дипломатический чин, консула, например, тогда контакты между нами имели бы официальный характер.
С этого момента Роббинс только об этом и думал. Конечно, он уже давно мечтал заменить на дипломатическом посту посла Френсиса и размышлял о его скорой отставке, для чего информировал Вашингтон о недальновидной политике посольства, необходимости скорейшего фактического признания Правительства Ленина и установления с ним коммерческих отношений.
– Затем, – настаивал Роббинс, – придет время и официальному вручению верительных грамот.
Нечто подобное говорил и писал в Лондон Локкарт. Он уже видел себя первым официальным послом Соединенного королевства в Советской России.
Садуль больше увлекался строительством вооруженных сил Советского государства и на дипломатические лавры не претендовал. Но среди этой тройки, только он по-настоящему разделял идеалы коммунизма.
Локкарт, ратовавший в донесениях за признание правительства Ленина, руководствовался только прагматическими целями – стать первым Британским послом в Советской России. Большевики для него были удобными помощниками в достижении заветной мечты. Локарт, как и Роббинс, был всего лишь карьеристом, желавшим использовать подходящий момент.
Эти трое теперь уже в Москве снова собирались вместе и вели долгие разговоры о России. Основная мысль, которую отстаивал Садуль – укрепление Красной армии, возобновление военных действий с Германией и после первых побед требование признания Советского правительства.
Самым неприятным обстоятельством в этом проекте была неуступчивая позиция американского посла Френсиса. Садуль в отсутствие своего прямого начальника посла Нуланса еще в марте ездил к нему в Вологду и пытался уговорить миссурийца пересмотреть свое отношение к большевикам в случае возобновления ими военных действий против немцев. Его визит успеха не имел. Роббинс посещал Вологду с завидной регулярностью без каких-либо признаков изменения в официальной позиции Вашингтона. Френсис попросту начал отмахиваться от предложений главы Американского Красного Креста.
– Раймонд, – как-то сказал ему Садуль, – великий француз Вольтер сказал: если бы бога не было, его следовало бы выдумать.
– Это Вы о чем? – не понял Роббинс.
– Почему бы Вам де факто не стать официальным представителем Соединенных штатов, по крайней мере, в глазах большевиков?
– Как?
– Ну не знаю, – ответил Садуль, – вариантов может быть много, – например, как бы невзначай назначить себя на должность. Консул полковник Роббинс. Звучит! Или генеральный консул, а в идеале, конечно, посол Соединенных Штатов Роббинс. Это вообще звучит превосходно, – захохотал Садуль.
– Времена сейчас тревожные, с кем-то из официальных лиц может что-то случиться, и должность станет вакантна. Кому предложат завидный пост? Тому, кто рядом, а это Вы, Роббинс. Подумайте над этим, – усмехнувшись предложил Локкарт.
– Это дурно пахнет, – возразил полковник.
– Отнюдь, – сказал Локкарт, – это запах победы, но он всегда замешан на крови.
– Я подумаю, – ответил Роббинс.
18 апреля Глава Американского Красного креста по пути из Москвы заглянул на денек в Вологду и оставил для дипломатов ящик американских мясных консервов. Для посла у него был особенный пакет – бутылка любимого Френсисом «Кентукки Бурбона». Затем Роббинс отправился в Мурманск, оттуда прибыл в Петроград.
25 апреля в редакции газеты «Новая жизнь», вытянув ноги на стуле и закурив великолепную кубинскую сигару, бывший золотоискатель рассказал корреспонденту, что он, консул Соединенных Штатов полковник Раймонд Роббинс, недавно посетил в Москве наркомат иностранных дел, имел беседу с наркомом товарищем Чичериным. Он заверил, что Америка в связи с японской интервенцией на Дальнем Востоке никаких агрессивных действий против России предпринимать не намерена и, более того, решительно осуждает японцев за вторжение.
Это была сущая правда, вот только консульского чина у полковника не было и давать такого рода интервью его никто не уполномачивал.
О реакции правительства Соединенных Штатов по поводу японской интервенции он случайно узнал в Вологде в посольстве. Визит к Чичерину полковник, разумеется, придумал, хотя кто Роббинса упрекнет, он бывал в наркомате иностранных дел много раз, в том числе и в кабинете Чичерина. Кто знает, о чем они говорили с главой наркомата!
В следующем номере петроградская газета продолжила интриговать читателей, достоверными сведениями о ближайшей отставке послов Френсиса и Нуланса, замене их представителями трудящихся и скором приезде в Россию американской рабочей миссии.
Роббинс к тому времени уже вернулся в Москву.
В Вологде в руководстве Дипломатического корпуса уже давно заметили, что несколько соотечественников фрондируют против интересов стран союзниц и, конечно, были недовольны происходящим.
Сложность ситуации заключалась в том, что формально Роббинс не подчинялся послу Соединенных Штатов, являясь руководителем общественной организации. Локкарт тоже формально руководил коммерческой миссией, а французские офицеры, помогавшие в строительстве Красной армии, выполняли приказ, отданный еще во время февральского наступления немцев. Тогда это могло хоть как-то задержать противника.
После возвращения в Россию посол Франции Нуланс потратил немало времени и сил на восстановление былого авторитета среди сотрудников военной миссии, оставшихся в России, и только благодаря ее начальнику Лаверню, получившему недавно генеральский чин, восстановил свое право отдавать приказы.
Сообщение между Москвой, где находились основные силы французской военной миссии, и Вологдой, где на вокзале проживало руководство посольства, стало регулярным. Один из офицеров военной миссии написал в те дни, что генерал Лавернь ездил к послу в Вологду решать судьбу России.
Одновременно с восстановлением политического влияния Нуланс нашел в себе одну удивительную черту. Оказывается, ему хватило каких-то девяти месяцев пребывания в России, чтобы возненавидеть все русское. Он не верил, когда ему рассказывали о героизме русских солдат на Западном фронте, сражавшихся против немцев во Франции. Нуланса раздражало все, что так или иначе именовалось русским.
Однажды он зло отчитал французского офицера, заночевавшего в пустующем купе дипломатического вагона в компании русского солдата, сопровождавшего его по делам службы. Офицеру пришлось глупо оправдываться.