Крах дипломатического «Согласия»

Но призыв остался без ответа. Служивые не могли себе представить, что при новой власти с немцем и австрияком, которых еще недавно в ходе летнего наступления били без всякой жалости, теперь надлежало мириться. Конечно, мира хотели все. За три с лишним года в окопах война не оставила камня на камне от былого патриотизма 1914 года. Большинство из первых военных призывов было убито или ранено. Пополнение, призванное по мобилизации 1917 года, значительно уступало старослужащим не только в умении вести бой, но и в желании погибать во имя победы. И таких в полку теперь большинство. Солдаты, которые хранили верность присяге и понимали необходимость сражаться до победы, молчали и поглядывали на офицеров.

А что те? Еще при Временном правительстве Керенского русский офицер был морально уничтожен. Принцип единоначалия, на котором основана любая боеспособная армия, оказался попран, установлено равенство и верховодство советов даже по военным вопросам. К чему это привело армию? Конечно к утрате боеспособности, череде поражений и угрозе развала. Устранение Корнилова довершило развал армии. Новый главнокомандующий генерал Духонин был не в состоянии обеспечить даже собственную безопасность и в конце ноября 1917 года был убит толпой.

Что ждать от новой большевистской власти в полках не знали. Надо ли стоять на позициях или можно собираться домой, было не понятно. Если же мир, так конечно, домой, но если вдруг немец попрет, тогда что?

Война сильно выкосила полковой младший офицерский состав. Взводные, ротные и даже командиры полков часто гибли на поле боя. На их место, в низовой офицерской иерархии приходили молодые, недостаточно обученные вчерашние юнкера. «Зеленые», как называли их старослужащие. Смыслов как выпускник ускоренных курсов военного училища 1916 года тоже недавно был «зеленым». Но участие в июньском наступлении в составе добровольческой ударной группы быстро сделало из него опытного командира.

Еще два года назад он учился на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета, мечтал о карьере ученого. Не закончив всего год полного курса, Иван был призван на службу и отправлен в военное училище для подготовки к офицерскому званию. Потом был фронт, наступление, и теперь подпоручик Смыслов даже представить не мог, что когда-то он был студентом, проводившим все дни в аудиториях и библиотеке.

В университет сына Ивана направил отец, зажиточный мужик-лесопромышленник из-под города Кадникова Вологодской губернии, желавший сделать из сына образованного человека, юриста. Но право было не интересно молодому Смыслову, он подал документы на историко-филологический, выдержал экзамен и поставил родителя перед фактом, что будет историком.

Отец вздохнул и согласился. Среди общественных деятелей России было немало историков. Втайне он думал, что сын когда-нибудь станет губернатором или даже министром. Летом 1917 года, когда Иван сражался на фронте, какой-то негодяй ночью подпалил дом Смысловых. Оба родителя и младшая сестра сгорели в пожаре. Сын узнал о несчастье только спустя два месяца. Поджигателя так и не нашли, хотя вся деревня косилась на дезертира, вернувшегося с фронта и грозившего всем богатеям расправой.

После Октябрьского переворота подпоручика как лицо социально близкого происхождения и геройского поведения выдвигали в новый орган власти – полковой совет, но Смыслов категорически отказался. Когда собрание офицеров приняло решение направить в Петроград делегацию, чтобы узнать о положении дел из первых рук, снова в число делегатов предложили Смыслова. Тот, подумав, согласился. Ему очень хотелось посмотреть на столицу, он не был в Петрограде более двух лет.

В некоторых полках действующие офицеры продолжали носить погоны. Они воспринимались, прежде всего, как символ офицерской чести, которая, как известно, всегда при своем хозяине. В части, где служил Смыслов, офицеры также сохранили право на погоны. Совет солдатских депутатов пошел на уступку, принимая во внимание военное время и авторитет многих офицерских чинов.

Прибыв в Петроград, делегация разделилась на несколько групп. Одни пошли в казармы полка, чтобы узнать, что говорят о мире с немцами, другие направились в Главное управление Генерального штаба. Смыслов оказался в первой группе.

В казармах в запасных ротах им сразу объяснили, что ношение погон в столице может грозить большими неприятностями, и настоятельно рекомендовали спороть их хотя бы с шинелей.

– Что за ерунда, – возмущался ротный Смыслова, – я офицер русской армии, давал присягу на верность отечеству, и оно вручило мне эти погоны как символ защитника родины.

– Вы не горячитесь, господин капитан, – отвечал ему дежурный офицер. Сам он был в одной шинели без погон и портупеи. – В эти смутные времена лучше снять погоны, чем дожидаться, когда с тебя снимут голову.

– Я не трус, – запальчиво отвечал ротный.

– Ну как знаете, – пожал плечами дежурный, – было бы предложено.

Разузнав все, что хотели, члены делегации отправились по своим делам. Смыслов поспешил в университет, где с удовольствием еще недавно постигал историческую науку и откуда был направлен в курсы по подготовке младшего командного состава. Таких как он обучали за восемь месяцев, присваивали по случаю военного времени младший офицерский чин прапорщика и отправляли в войска. Уже в полку после летней кампании 1917 года Смыслов получил и первое повышение, вторую звездочку на погон – звание подпоручика.

Он бродил по этажам, заходил в аудитории, встретил знакомого профессора. Тот, узнав в офицере бывшего студента, раскланялся, подал руку в знак уважения.

– После войны обратно к нам, – крикнул вдогонку Смыслову, – у вас большие возможности!

После университета подпоручик накинул на всякий случай на плечи башлык, чтобы не бросались в глаза погоны, поспешил на набережную, полюбовался видом на Адмиралтейство. Его путь лежал к Литейному мосту по Французской набережной. Там они договорились встретиться с ротным, чтобы провести вечер в дружеской офицерской компании.

Короткий зимний день уже закончился, стемнело, когда Смыслов увидел толпу горожан.

– Что случилось?

– Анархисты офицера убили.

– За что?

– Из-за погон.

Смыслов внутренне почувствовал что-то неладное. Он раздвинул локтями зевак. На брусчатке у парапета лежало тело его ротного. Капитан был изувечен до такой степени, что Смыслов сразу и не узнал его. Какие-то люди с винтовками подняли убитого на берег и, видимо, ждали транспорт, чтобы увезти капитана в морг.

– Фронтовик, – шептались в толпе, – защитник отечества. Разве так можно?

– Анархия – значит все можно, – отвечали им из толпы, – не угодил служивый морячкам.

Смыслов почувствовал прилив тихой ненависти.

«Кто они, эти люди, по какому праву убивают других? Что, революционный порядок это и есть право убивать без суда прямо на улице!»

– Вы бы, товарищ подпоручик, сняли погоны, не дай бог какое лихо, – услышал он где-то рядом.

– Я вам не товарищ! – огрызнулся он.

– Да вы не горячитесь, я вам добра желаю.

Смыслов обернулся. Перед ним стоял мужчина в хорошем пальто с меховым воротником, каракулевой шапке и с окладистой бородой.

– Позвольте представиться, Серебряков Василий Кириллович, домовладелец.

– Чем обязан? – Смыслов напрягся.

– Брат у меня вот такой же, воюет где-то, прапорщик. Даже лицом похож, думаю, я вам помогу, кто-то ему может быть подсобит, так вот оба и сдюжат.

Подпоручик улыбнулся, ему понравились рассуждения домовладельца.

– Ну если так, то помогайте. Погиб мой боевой товарищ, теперь надо его похоронить как положено герою, он ведь умер, не изменив присяге.

Появились дровни. Тело капитана погрузили на соломенную постилку. Смыслов подошел к людям с винтовками, видимо, патрульным, сказал, что знает покойного, и попросил разрешения его похоронить.

Патрульные покосились на торчащие из-под башлыка погоны, но ничего не сказали.

– Забирайте своего капитана, сначала за справкой на погребенье, потом куда хотите.