Смутьян

Прочитав все, что было доступно по теме Смуты: от трудов маститых столичных историков до работ вологодских краеведов, включая записки иностранцев о России начала XVII в. студент задумался. У него начало складываться некое собственное суждение. Вологда стала жертвой не разбойного нападения, а спланированного и подготовленного рейда по тылам противника. Это было своего рода наказание вологжанам за поддержку Ополчения. Но это смелое предположение еще нужно было доказать.

Петров размышлял: если поляки готовились к этому нападению, наверняка были хорошо осведомлены о делах в городе Вологде при достаточно большом по тем временам населении. В городе проживало около пяти тысяч человек, постоянно находились приезжие: кто по торговой части, кто по личным делам. Узнать, что в городе войск почти не осталось после ухода отряда к Ярославлю, было несложно. Значительную часть боевого запаса пороха и снарядов вологжане отдали для обороны Белозерска, на стенах осталась только немногочисленная стража.

В городе было много добра, свезенного сюда, в глубинку, от грабежей самыми разными людьми. Здесь застряли иноземные товары, которые прибыли в Архангельск в навигацию 1611 года и не были реализованы. По реке подходили товары и текущей летней навигации. Сухоно-Двинский торговый путь, несмотря ни на что, продолжал работать и снабжать русские земли иностранным добром.

Самой заманчивой добычей для любого «лихого человека», конечно, были ткани, вина и бочки с серебряной монетой-талерами. В России эти крупные иноземные деньги, похожие, по мнению местных, на тарелочки, называли ефимками. Обмен русских товаров на талеры давал купцам стабильный и весьма высокий барыш. Купленное серебро надлежало продавать в казну «по указной цене».

О, это был камень преткновения! Талеры были крупными тяжелыми монетами, каждая весила около 28 грамм, при том, что русская копейка имела вес 0.68 г. Большинство талеров имело хорошую пробу металла. Казна закупала ефимки по «указной» цене в 36 копеек за штуку. Передел их в русские копейки давал не только устойчивую прибыль, но и решал важный вопрос с наполнением денежного обращения наличными деньгами. Пользуясь тем, что ефимки выпускались разным странами и немного отличались по весу и пробе, приказные занижали «указную цену» на талеры, стараясь повысить прибыльность сделки, руководствуясь принципом, «как бы государевой казне прибыльнее было». Купцы хотели продавать талеры дороже. Это был нескончаемый конфликт интересов. Когда вес копейки, выпущенной в 1610 г. от имени королевича Владислава оказался легче веса монет предыдущих выпусков, они стали отказываться сдавать талеры по прежним ценам. «Указную» цену с большой неохотой пришлось поднимать.

На 1612 г. как раз и пришлась вся эта сумятица с ценами на ефимки, и большое количество иностранного серебра так и осталось в бочонках в ожидании лучшей цены. Они находились в городе в амбарах наряду с другим товаром.

Этот сюжет был частью дипломной работы Петрова и он с огромным интересом изучал все, что хоть каким-то образом касалось темы.

Однажды студента очень развеселило сообщение, как хранилось в те времена серебро. Полный бочонок назывался «беременным», половина – «полубеременным». Впрочем, «беременные» бочки могли быть с вином и другими текучими и сыпучими материалами.

Летом 1612 г. за невозможностью быть доставленным в Москву и ряд других крупных городов, все это добро осело в городах Сухоно-Двинского пути, Архангельске, Холмогорах, Устюге, Тотьме и, конечно, Вологде. Не знать об этом поляки не могли, тут и шпионов особенных не требовалось.

Традиционно в Вологду доставлялась из Сибири «ясачная рухлядная казна», т. е. меха. Это была главная европейская валюта, получше серебра, потому что имела утилитарное использование. В холодное время года меха служили одеждой и украшением. Петров прочитал, что в то время зимой снег покрывал почти всю Европу, включая Францию, и потребность в «мягком золоте» была велика.

Вологда, как город торговый, имела свое самоуправление из числа «лучших, середних и молодших людей», т. е. горожан с разной степенью достатка. Военную власть осуществляли назначенные воеводы, канцелярией управляли дьяки или «подъячие с приписью», те, кто подавал большие надежды, но по возрасту или сроку службы еще не мог быть дьяком. Воевод и дьяков часто меняли. Причина была одна, требовалось ограничить мздоимство, лишить возможности наглеть на «государевой службе».

Вообще-то тогда считалось за правило «отблагодарить» должностное лицо за решение вопроса, и на это царская власть смотрела с пониманием, требовалось только запретить «брать не по чину». Поэтому слово «посул», именуемое в позднейшем взяткой, было чем-то обыкновенным, «посулить», означало пообещать кому надо награду за содействие. Бороться с этим было бесполезно. Даже иностранцы усвоили русский обычай и, хоть сокрушались в своих мемуарах об этой напасти, но традиций не нарушали.

Духовная власть в обширной округе, именуемой Вологодской и Великопермской епархией, осуществлялась архиепископом. «Князь церкви» имел свою автономию, собственные земли, доходы, юрисдикцию. Церковь должна была следить за народной нравственностью.

Петров неожиданно для себя пришел к крамольному выводу: уже в начале XVII в. в умах жителей разделялись понятия веры и церкви, как духовной организации. Поп, как ни странно на первый взгляд, в стране, считавшей себя оплотом православной веры, уже тогда был излюбленной фигурой для сатиры. Не последнюю роль в этом позоре играли разного рода площадные артисты, именуемые скоморохами. Народ с большим удовольствием слушал их представления, от которых веяло не только неуважением к православию, но и язычеством. Петров прочитал, что одному из ближних бояр Ивана Грозного было поставлено в вину «волхование», т. е. следование языческому обычаю. Таких примеров в документах было немало.

Но, если в городах с их многочисленными приходами, население хотя бы формально было православным, то в сельской местности, где над умами властвовали традиционные верования, попа приглашали только для проведения треб: надо же кому-то крестить и отпевать. В остальных случаях обращались к другим деревенским авторитетам: знахарям, коновалам, кузнецам, старухам-повитухам. Все они были связаны с давней древней магией. Среди сельского населения оставалось немало и открытых последователей языческих верований. Церковное начальство об этом, конечно, знало, но мало что могло сделать, ведь там, где заканчивается вера, заканчивается и церковная власть.

Епархиальные начальства боролись с духовными «нестроениями»: преследовали скоморохов, сжигали «прелестные» письма, сочинения еретического характера. Особую опасность для православия представляли так называемые толкования, стремление понять по-своему священные тексты, там часто дело попахивало крамолой.

Виновные в таких нарушениях томились в церковных и монастырских тюрьмах и, скованные цепями, на деле постигали мучения за веру. Но таковых было немного.

Население в большинстве своем просто верило в Бога, не утруждая себя объяснением догматов, платило церковные налоги, возводило храмы, которые рассматривало как некую «лествицу» для общения с небесными жителями. Пантеон был не мал. Кроме Христа православные чтили Богородицу, некоторые считали ее преображением земли-матушки. Много почитателей было у божьих угодников, таких, как святой Николай Чудотворец, Андрей Первозванный, Флор и Лавр, Иасон и Сосипатр. Последние были духовными покровителями Вологды, и город не единожды был назван в источниках Насон-городом.

Многочисленные персонажи из житий святых были в почете по простой причине: кто-то из них помогал в поле, кто-то в скотоводстве, или в рождении детей.

Христианская система ценностей в православном сознании тесно переплелась с традиционными верованиями. Православные носили одежду с языческим орнаментом, пользовались услугами знахарей, любили повеселиться под скоморошьи дудки. В народном сознании произошло соединение двух религий, и высшая епархиальная власть рассматривалась, как просто власть, которой не только платятся подати, но куда, при случае, можно пожаловаться и прийти за защитой.