Я требую… свадьбу!

До сих пор Сальваторе был удовлетворен и грелся в лучах отраженной славы успехов его внука… но, возможно, теперь ему стало этого мало? Не собирался ли он объявить, что тоже хочет получить свою долю власти?

Учитывая то, что Сальваторе был помешан на контроле, такой вариант не исключался, и Айво уже решил, что, вместо того чтобы уступить, он просто уйдет.

«Ищешь повод, Айво?»

Сдвинув брови, он проигнорировал этот насмешливый голос.

На самом деле он прекрасно знал, что никогда не отступится от своего долга, как не отступился от него Сальваторе. Айво был не таким, как его отец. Или как его брат.

– Доброе утро, дед.

В восемьдесят лет Сальваторе Греко по-прежнему оставался внушительной фигурой. В его прямой спине не было немощности, но, когда он повернулся, Айво впервые подумал, что его дед действительно стар. Возможно, виноват был в этом утренний свет, который подчеркивал глубину морщин на лбу и щеках, идущих от крыльев носа до уголков твердо сжатого рта.

Сальваторе заговорил. В сильном глубоком голосе не было ни малейшего намека на возраст.

– Твой брат мертв. – Сальваторе занял свое место в кресле за антикварным столом. – Мне нужно, чтобы ты позаботился обо всем лично, понимаешь?

– О чем? О похоронах?

И все равно это казалось невозможным. Бруно – на девять лет старше его… сколько это будет? Тридцать восемь? Разве можно умереть в тридцать восемь лет?

Возмущение вызвало вспышку гнева, за которой последовало яростное неверие в происходящее.

Это, должно быть, ошибка. Да, так оно и было, какая-то страшная ошибка. Если бы его брат был мертв, он бы это почувствовал.

Глаза Сальваторе сузились, губы сжались – явное свидетельство раздражения.

– Насколько мне известно, их похоронили в прошлом месяце.

Слова эхом отдавались в голове Айво. Ему нужно было сесть. Он уже несколько недель ходил по городу и вел себя как обычно, в то время как его брат был мертв. Как он мог ничего не почувствовать?

Айво покачал головой и еще раз прервал деда:

– В прошлом месяце?

Сальваторе молча смерил его взглядом и протянул руку к хрустальному графину, стоявшему на серебряном подносе рядом с двумя низкими стаканами.

Наполнив один стакан на три четверти, он толкнул его через стол – стакан с легким скрипом скользнул по его идеально отполированной поверхности.

Айво покачал головой, не увидев в этом жесте ничего, кроме презрения.

Много лет назад он понял, что его дед на не способен на сочувствие. Эмоциональные реакции в глазах Сальваторе были слабостью, которые нужно было изучить и использовать. Не случайно со временем лицо Айво приобрело непроницаемое выражение.

То, что началось как средство самозащиты, теперь стало его второй натурой.

– Ты сказал – их? – Мозг Айво начал функционировать, но он не знал, хорошо ли это. Чувство утраты ощущалось буквально каждой клеткой, как он поклялся больше никогда не чувствовать. После ухода Бруно он остался один, и осознание того, что рассчитывать ему больше не на кого, заставило его закрыться. И вот теперь эти дремлющие чувства снова пробудились к жизни, затуманивая его острый ум.

– С ним была… эта женщина.

– Его жена. – Айво сделал ударение на этом слове, когда в его голове возник ее неясный образ.

Айво только раз видел женщину, с которой ушел его брат, и с тех пор уже прошло четырнадцать лет. Наверное, ее глаза все же не были такими синими, но память об этом ярком цвете осталась с ним даже после того, как его обида прошла.

В конце концов, именно Саманта Хендерсон лишила Айво старшего брата, которым он восхищался, и будущего, о котором он мечтал.

Не сразу, но он вернется за ним, обещал Бруно, когда Айво умолял брата не уезжать. Сколько ему понадобилось времени, чтобы понять: Бруно уже никогда не вернется?

«Дурачок», – насмешливо произнес голос в его голове, когда Айво подумал, как наивен он был тогда. Бруно просто говорил то, что ему хотелось услышать. На самом деле он и не думал за ним возвращаться. Он бросил его.

Все люди в жизни Айво вели себя так: сначала его отец, потом Бруно. Человек, который хотел бы постоянно подвергать себя такому разочарованию и боли, должен быть дураком, а Айво им не являлся.

Айво не хотел ставить себя в положение, когда кто-то мог обладать властью причинить ему боль. Он не искал любви; любовь будила чувства, лишая мужчину целостности.

До этого момента избежать заражения любовью было не трудно. Намного легче, чем уклониться от сексуальных контактов. Таким образом, жизнь свободна от любви, но не от верности.

Его дед никогда не требовал любви, но требовал преданности, и Айво считал это справедливым. Сальваторе был единственным человеком, кто пришел за ним туда, единственным, кто никогда не притворялся тем, кем он не был.

Старик был дьяволом, но не прятался за маской святого. Бруно был его любимым внуком. Его наследником.

Айво, который боготворил брата, это устраивало.

Однако все почему-то считали, что когда-нибудь он взбунтуется, и, пока он рос, на его случайные неудачи, хотя они и не оставались безнаказанными, смотрели как на нечто почти ожидаемое. Говорили, что он похож на отца и, вероятно, унаследовал и его слабости.

До Айво доходили эти слухи, и он решил, что докажет: все ошибаются. Да, его отец был слабаком, потому что только слабак может лишить себя жизни из-за женщины и оставить двоих детей сиротами.

Возможно, его мать была особенной – так говорил Бруно, – но Айво ее совсем не помнил. А отца он просто не позволял себе помнить, он презирал его.

Для Бруно все было иначе – он чувствовал себя избранным. Нет, это не просто – для наследника Сальваторе планка была поставлена высоко и неудачи не допускались. Он должен оправдывать все ожидания, и, возможно, именно поэтому, когда он бросил Сальваторе вызов, последствия оказались такими ужасными.

Сальваторе сам выбрал невесту для своего наследника. Союз казался выгодным. Невеста была единственным ребенком и наследницей огромного состояния. К тому же с достойной родословной, что для Сальваторе было не менее важно. Он любил говорить о родственных связях, подчеркивая, что Греко, чью родословную можно было проследить на несколько веков, уже давно входили в элиту Европы.

Айво исполнилось пятнадцать лет, когда его брат ушел, чтобы жить с женщиной, которую любил. И тогда он понял, что все слухи были неверны. Это не Айво, а Бруно унаследовал слабости их отца. Это он не мог жить без страсти и одержимости женщиной.

Но зато мог жить без чести и без своего младшего брата.

Бруно предал его, но тем не менее продолжал существовать в каком-то холодном и мрачном месте на Шотландских островах.

Но теперь он был мертв. Это казалось невероятным.

– Тебя никто не информировал? – Айво прижал палец к морщине между бровями, пытаясь усвоить то, что сейчас услышал.

– Разумеется, меня информировали. Мне сообщил эту ужасную новость адвокат твоего брата. И да… сестра той женщины прислала письмо… написанное от руки… очень неразборчиво, – добавил он, презрительно хмыкнув.

Айво покачал головой, ощущая смесь всепоглощающего гнева и чувства вины одновременно.

– Так ты знал? – На его шее задергался какой-то мускул. – И до сих пор не счел нужным сказать мне?

– Какой был в этом смысл, Бруно?

Казалось, Сальваторе не заметил, как он его назвал, тяжелые веки опустились на горящие темным огнем глаза.

– А тебе не приходило в голову, что я мог захотеть поехать на похороны?

Поехал бы он?.. Но теперь он этого никогда не узнает, подумал он с горькой иронией.

– Нет, не приходило. Все было кончено много лет назад, когда он перестал быть твоим братом… – Губы старика скривились. – Ты ведь не лицемер, правда?

Айво медленно поднял голову, его темные глаза остановились на лице Сальваторе: сейчас оно казалось мертвенно-бледным; только подергивающийся на подбородке нерв придавал ему жизни.

Он покачал головой, словно желая проснуться.