Страница 17 из 27
– Ты давно здесь торчишь?
– Не знаю, – ответил он, доставая из заплесневелой груды в углу найденное на помойке пальто. – Она к ланчу дохлебала остатки виски, подаренного на крещение.
Он протянул ей сухое пальто. Кэтрин сняла свое хорошее зеленое, надела мужское из харрисовского твида[34]. Оно пахло ланолином и по́том, но хрустящая сухость грубой шерсти была приятна на ощупь. Лик достал с полки над фотографиями девиц старую коробку из-под печенья и протянул ей. Они сели на самодельный диван. Он нежно обнял ее за плечи, забрался к ней под пальто – каждому досталось по рукаву, и они в таком виде устроились, прижавшись друг к другу.
Кэтрин вытащила из коробки кусочек торта. Она почувствовала вкус тростникового сахара в сиропе, который так любила ее бабушка, и ей сразу стало лучше.
– Я сегодня ничего не ела. Некого было посадить на телефон, и мистер Камерон обещал принести мне сэндвич, когда вернется с ланча. Но не принес. А я, понимаешь, не хотела ему напоминать, чтобы он не знал, как задел мои чувства.
– Чувства для слабаков, – проговорил он таким ненавистным для Кэтрин голосом да́лека[35].
Кэтрин высунула голову из воротника и холодно посмотрела на него.
– Игра в прятки для трусов.
Длинные застенчивые ресницы опустились на его порозовевшие щеки. Он с самого детства был таким ранимым мальчиком – обидеть его ничего не стоило. Кэтрин снова засунула руку под ткань плесневелого пальто, обняла брата, почувствовала его ребра под школьным джемпером.
– Извини, Лик. Столько страхов натерпелась, пока тебя нашла. Я промокла, перепугалась до смерти, и мои новые сапожки погибли.
– Сюда нельзя надевать ничего нового.
Она притянула его к себе, своего брата, который был на два года младше нее и уже на фут выше. Она зарылась влажной макушкой под его широкий подбородок и позволила себе тихонько поплакать, постаралась выпустить из себя злость на гопников с их ножом для разделки рыбы.
– Ты здесь весь день прятался?
– Ну. – Его вздох прошел по ней. – Я тебе говорил. Она проснулась, и я уже за мультиками почувствовал: что-то будет. Ее так трясло – просто ужас, и она попросила меня приглядеть за малявкой, пока она сходит в магазин… – Он замолчал.
Она знала: брат смотрит перед собой в никуда.
– Она напилась в пабе?
Его глаза снова остекленели.
– Нет. Я… я так не считаю. У нее был виски, потом, думаю, она прикупила где-то еще и хлебнула в лифте, когда возвращалась.
– Ну да – на такой высоте ужасно сухо. – Кэтрин облизала липкие пальцы, положила коробку.
– Да, она, похоже, помирала от жажды, – печально сказал он. Они надолго замолчали. Лик снял верхнюю фарфоровую челюсть и потрогал себя за щеку, словно искусственные зубы натирали ее. Агнес, которую достали постоянные походы к дантисту, убедила его к пятнадцатилетию удалить его слабые и начиненные алюминиевыми пломбами зубы.
– Что – все еще болит? – спросила Кэтрин, радуясь тому, что ее зубы оставались на месте.
– Да. – Он снял слюну с протеза и вернул его в рот.
– Прости, Лик, я жалею, что оставила тебя сегодня. – Она нежно поцеловала брата в щеку.
Эти нежности зашли слишком уж далеко. Он обхватил ее лицо руками и отвернул в сторону.
– Отстань от меня, уродина. И потом – никогда меня не жалей. Меня уже достало расстраиваться из-за этого говна.
Лик расстегнул мешковатое пальто и вылез из него на холод. Он натянул рукава школьного свитера на пальцы и стер с лица поцелуй сестры.
Глядя на него, Кэтрин подумала, что Лик, если бы не его крупный кэмпбелловский нос, выглядел бы сейчас как двенадцатилетний парнишка. Она смотрела на его длинные пальцы, изящные и тонкие, как у часовщика, эти пальцы все время теребили нос, постоянно проходили по всей его длине, досаждали ему, измеряли его, а потом ему сочувствовали. Он убрал руку от носа.
– Перестань пялиться.
Лик вышел из освещенной части берлоги в темноту.
Кэтрин подобрала черный альбом для набросков. Лик снова вернулся к рисованию. Она листала страницы с замысловатыми эскизами красоток в бикини, расположившихся на капоте мускулистого «Феррари» или оседлавших крылатых виверн[36]. Рисунки Лика были не хуже, чем обложки рок-альбомов: прекрасно переданный мир стыдливой фантазии. Мускулы, сухожилия и обнаженные красотки в конечном счете сменились точными, по линейке вычерченными архитектурными планами и зарисовками деревянных изделий, техническими чертежами футуристических зданий и более мелкими, детализированными изображениями проигрывателей, а на одном рисунке она увидела самодельный мольберт. Она не помнила такой минуты, когда бы брат не держал карандаш в руке.
Она гордо улыбалась про себя, когда Лик возник из темноты и выхватил альбом из ее рук.
– Я что-то не вижу, чтобы на альбоме было твое сраное имя.
Он задрал джемпер и засунул альбом под ремень джинсов.
– Лик, я думаю, ты очень талантливый.
Он презрительно фыркнул, высунув язык, и снова исчез в темноте.
– Я серьезно. Ты станешь блестящим художником, а я выйду замуж, и, мы оба прекрасно понимаем, что дадим деру из этой помойки к чертовой матери.
Из темноты раздалось шипение.
– Иди в жопу. Я знаю, ты собираешься меня бросить. Видел я, как ты строила глазки этому оранжистскому хую. Я знаю, ты хочешь бросить меня, чтобы я один на один с нею разбирался.
– Лик, ты можешь выйти на свет, чтобы я тебя видела?
– Нет, мне здесь нравится.
Кэтрин вытерла волосы рукавом пальто и задумалась на секунду. Она все еще боролась со страхом, который поселили в ней гопники.
– Жаль, я пришла сюда, чтобы раздеться и для тебя сразиться с гигантской крылатой змеей.
Он вышел из темноты, качая головой.
– Можешь не беспокоиться. Я предпочитаю рисовать сиськи побольше.
Кэтрин передернуло, но она сказала:
– Включи воображение.
– У меня нет достаточно тонкого карандаша, чтобы передать их замысловатую мини-а-тюр-иа-затив-ность.
Они сердито посмотрели друг на друга с серьезными выражениями на лицах. Кэтрин первая скривилась и сделала вид, что ее сейчас вырвет на старое мужское пальто. Лик сделал то же самое, и вскоре они уже оба плавали в луже воображаемой блевотины. Кэтрин увидела, как робкая улыбка вернулась на лицо брата, и пожалела о том, что теперь это случается так редко. Лик заметил ее испытующий взгляд и сказал:
– Чо уставилась-то?
Кэтрин попыталась смягчить выражение своего лица, чтобы не прогнать брата назад в тень.
– Так что, мамуля была в агрессивном настроении или скорее в плаксивом, когда ты ушел?
Он пожал плечами.
– Висела весь день на телефоне, искала Шага. Я сразу понял, что это может плохо кончиться.
– Почему?
– Она пила так, словно хотела оказаться где-то в другом месте.
– Шумела?
Он отрицательно покачал головой.
– Скорее грустила, чем шумела.
Кэтрин вздохнула.
– Бля. Нам нужно вернуться домой. Кажется, там случилась какая-то фигня.
– Нет уж. Я спер достаточно еды, чтобы остаться на ночь.
Он уже наполовину скрылся в темноте.
– Ты простудишься и помрешь.
– Вот и хорошо.
– Ну же, Лик. Ты староват для игры в домики.
Это было подло с ее стороны, и она знала, что не возьмет верх, если будет продолжать в таком духе. Природа наградила ее братца легендарным упрямством, он мог смотреть на тебя и не видеть, оставлял вместо себя одну оболочку – склевывай ее сколько хочешь. Кэтрин не хотела встречаться с матерью один на один. Она не хотела возвращаться домой в темноте без брата.
– Пожалуйста. Я за тобой пришла. Даром, что ли, твои дружки-токсикоманы ко мне под юбку заглядывали. – Она жалостливо прикусила губу. – У них рыбный нож, Лик. Они меня за сиськи хватали.
Тут Лик страшно разозлился. Внезапная сила этих его вспышек ярости всегда пугала ее и втайне доставляла удовольствие. Они всегда приходили незаметно и проявлялись грубо, и малейшее оскорбление могло превратить медвежьи шутки в медвежью ярость.
34
Харрисовский твид – единственная ткань, находящаяся под защитой британского законодательства. Харрис-твид жители Внешних Гебридских островов Шотландии изготавливают вручную. – Прим. ред.
35
Да́леки – внеземная раса мутантов из британского научно-фантастического телесериала «Доктор Кто» (1963 г.).
36
Виверна – мифологическое существо, во многом сходное с драконом, но, в отличие от геральдического дракона, имеющее одну пару лап и одну пару крыльев. – Прим. ред.