Страница 15 из 23
– Отец, – вмешался в разговор вождя с пленником его сын Анзар, до этого стоявший в стороне. – Что прикажешь сделать с этим римерианцем? Отвезти его в Каву? Или расправиться с ним немедленно?
Повелитель ашесов задумался. Морщины, которыми был испещрен его лоб, стали еще глубже. Старший Каэно покачал головой:
– Нет, сын.
– В таком случае, он может стать заложником, – настаивал Анзар. – Чтобы получить назад своего полководца, Владыка пойдет на уступки. И прежде всего вернет нам Анаис – ей не место среди клятвопреступников и лжецов.
– Сын, разве ты не слышал, что сказал римерианин? Они бросили его, оставили умирать под стенами…
– Я убежден, что он лжет, отец. Римерианин просто сбивает свою цену! – недолго наблюдавший за сомнением на лице Вождя, вспылил Рир. – Он один из Аскуро, отец! Его семья сделает все, чтобы заполучить назад своего Первого Воина. А как же наши погибшие братья? Те, которых заманили в ловушку и предательски убили по время молитвы? Их люди нарушили священное право и напали на обращающихся к Богам и Вечным Силам! Мы обязаны почтить память убитых. Обычай велит нам исполнить обряд священной мести и пролить кровь виновных!
– Ни я, ни мои люди на вас не нападали, – с полным спокойствия достоинством ответил Альентэ, обратившись к молодому воину в черном. Но тот, переключив внимание на Тансиара, смерил его взглядом:
– Тогда кто вырезал наших соотечественников, явившихся к вам с миром, чтобы стать свидетелями на свадьбе моей сестры?
Значит, посольства больше нет. Вот и причина, почему ашесы напали первыми. Если, конечно, то, что говорят пепельные, правда.
– Мне это неизвестно, – ответил Тансиар.
– Первого Воина Вечного Царства не сочли нужным известить о расправе? – со злым сарказмом переспросил пленника Анзар.
«Выходит, что не сочли», – согласился про себя Тансиар, обдумывая открывающиеся детали и стараясь соединить концы.
Римерианин сохранял хладнокровие и уверенность, но Анзар не верил ни единому его слову, да у сына Вождя и не было причин ему доверять – Рир всю свою жизнь воевал против вот таких вот двуличных потомков Вечности, славившихся сладкими речами, которые чаще были приправлены не медом, а ядом.
– Твои люди действовали без твоего ведома? – допытывался молодой Каэно. – Какой же ты после этого Альентэ?
– Я повторюсь, – лицо Тансиара стало жестче, – что мои люди были при мне. Кто убивал ваших – я не знаю.
– Они приехали на свадьбу твоего брата после приглашения из Эбена. Они поверили слову Владыки Врат Вечности!
– Значит, это была ловушка, – закономерно предположил Аскуро. – И, насколько я могу судить, весьма удачная… А ваши послы оказались столь же наивны, сколь и глупы.
– Ты!!! – не выдержал Рир. Щека младшего воина нервно дернулась, глаза зажглись ненавидящим огнем, и Анзар стремительно повернулся к Вождю. – Отец! Позволь мне… осквернить руки в нечестивой крови!
Рир коротко и громко скомандовал:
– Стража! – Пепельные в миг заполнили палатку Вождя, взяв его с сыном в полукруг, и стали теснить пленника к выходу.
– Ты не можешь, сын мой, – пребывая все в той же странной задумчивости, ответил Вождь.
– Но почему? – видно было, что Анзар сдерживался из последних сил. – Небытие побери, почему?!
Анзар схватил римерианца за руку, с презрением сжав пальцы на локте.
– Не торопись, – Асид-Ахди тяжело вздохнул и посмотрел на сына, а затем тихо проговорил. – Сперва выслушай, что скажет та, которую не обмануть. Кровь, как и Вечность, всегда права.
И тут Рира словно что-то остановило, нежно, но твердо, а потом отбросило назад, но пальцы, сцепленные на руке пленника, он все-таки сумел не разжать. Слух уловил едва различимый, похожий на журчание ручья голос. Его невозможно было не запомнить, не услышать, не узнать.
– Erman erei, in ese liorin ove lio, ese sienin en liim ereo. Nor entarrir ove lio nie manor, nie armet. Carinrir lio, vei carinei ereo. Rimerianum an meriti[43]. Отныне и навсегда вы братья. Вы оба.
Сознание угасло, а когда Анзар пришел в себя, он сидел на подушках в дальнем конце палатки, стражи будто и след простыл, а отец мирно разговаривал с Темным.
– Ты был серьезно ранен, но теперь исцелен, – говорил отец.
– Могу я узнать, кто это сделал? – дерзости в голосе пленника поубавилось, словно Темный понял для себя что-то очень важное.
– Какое это имеет значение, римерианин?
– Я должен знать.
Анзар видел и слышал как будто в тумане, но воспоминание об услышанных словах вынудило его открыть отяжелевшие глаза. Это была она! Его сестра! Как такое возможно? Получается, она не хотела, чтобы Темный погиб? Не желала ему смерти? Вечность! У него не получается даже рукой пошевелить… Что это с ним?
– Хорошо, – согласился отец, – я скажу, но что это изменит?
– Истина всегда меняет многое.
– Ты прав. Мы смогли помочь тебе, потому что почувствовали в тебе нашу кровь. В свое время я знал Владыку – ты мудрее него. Жаль, что я отдал дочь не тебе.
Он что-то такое помнит… все тело болит, но он плывет, как на волнах, а перед собой видит зеленые глаза. Ее глаза. Темно-зеленые тяжелые серьги качаются, густые смоляные волосы чуть шевелит ветер… Он тянется к знакомым чертам, пытается коснуться их, но его укладывают назад, на искусно вышитые причудливыми узорами подушки.
– Анаис… была здесь? – сам не веря тому, что говорит, спрашивает Тансиар.
– Нет.
– Но я видел женщину… со смарагдовыми глазами! Таких глаз больше нет ни у кого на свете, только у нее!
– Ты прав, – коротко и понимающе улыбается Асид. – Таких, как они, больше не найти. Но ты видел не мою дочь. Это была Дарара Каэно, ее мать. Это она излечила тебя. Никому другому подобное оказалось бы не под силу.
Так это была не Анаис, а ее мать… Сурима, почитаемая всеми ашесами правительница Тьерны, любимая Дочь Вечности.
– Но зачем? – Темный не выносил жалости и не принимал чужой помощи. Он был горд, как тысяча халуптов[44], этот Сын Вечности.
– Как я уже говорил, в тебе есть наша кровь, римерианец. И когда-нибудь, когда ты будешь нуждаться, она поможет тебе. Твой браслет едва не помешал Суриме – тот, кто надел его на тебя, не хотел, чтобы ты излечился от ран. Но снять его Дочери Вечности оказалось не под силу – ибо узы, связавшие тебя, держат крепче смерти. Вернее, снять бы она, конечно, его бы сняла, но, став свободным, ты бы в тот же миг умер. Сурима решила по-другому…
– Я могу спросить у тебя? – Тансиар пытался осмыслить все, что услышал, но выходило это из рук вон плохо.
– Спрашивай, о чем хочешь.
– Что с моими людьми? Они все убиты?
– Жизнь возвратилась к тому, которого ты защитил своим словом и своим мечом. Ты не мог сделать для него больше. Остальных вернуть мы не в силах – ушедшие один раз, уходят навсегда.
– Им и вправду лучше было умереть… – Взор Первого Воина был непреклонен. – Впрочем, как и мне.
– И даже тому, кому ты дал обещание сделать его своим нареченным братом?
Лицо Чиаро в секунду преобразилось. Он нахмурился, сузив серые глаза. Глаза цвета пепла – он не думал об этом раньше.
– Твой друг жив, – уверил его Вождь ашесов, подтвердив свои слова кивком.
– Но я видел… – попытался возразить воин.
– Что ты видел?
– Твои воины пронзили его своими фалькаттами! – Чиаро не хотел вспоминать, но картинка сама всплыла в памяти. – У меня на глазах!
– Что еще ты видел? – мягкий внимательный взгляд. Ну откуда это странное чувство? Отец никогда не смотрел на него так. Никогда! А мать? Матери он не помнил.
– Массимо упал, после этого ранили меня… Выходит, если Сурима вылечила одного, значит, она могла вылечить и другого!
– Не вылечить, – уточнил Асид-Ахди, – а вернуть к жизни.
– Но разве такое возможно?
– Данные клятвы должны быть исполнены. Иначе зачем они тогда вообще нужны? – улыбнулся Каэно.
43
(лаэт.) Брат мой, когда ты посмотришь на него, ты увидишь в нем меня. Не подними на него ни руку, ни оружие. Люби его, как любишь меня. Римерианин один достоин.
44
Земной аналог – верблюд.