Нежность ее губ

Попал ко мне счастливою порой,

пусть мы и бьёмся с Лигой безвозвратно,

портрет одной блондинки юной, знатной…»

***

-Никогда я не буду Вашей!-кричала Габриэль быстрыми шажками спускаясь с лестницы.-Вы не имеете никакого права претендовать на меня! Мой отец ничего Вам не должен!

-Я сказал Вам, дорогая, что Вы уже моя.-ухмыльнулся Генрих Наваррский склонившись чуть вперед с лестничных перил.-кстати,-вынув из-за пазухи яблоко он продолжил.-я лишу всех чинов Вашу семью, и тогда Вы будете ползать в моих ногах, умолять все вернуть обратно.-хруст.-и да, Ваш любовничек тоже попадет под мою горячую руку и лишится своей головы. Может быть, именно этого Вы ждет?

-Вы чудовище!-простонала возмущенно Гариэль.-гореть Вам синим пламенем, проклятый гугенот! Не быть католической деве Вашей фавориткой, гнусный король!

«Своей бесцеремонностью знакомства

богиню он обидел, отпугнул.

Теперь пора впадать в низкопоклонство,

чтоб вымолить прощение в углу.»

Аккуратно приоткрыв двери замка, я скинула с головы капюшон, и почувствовав спиной, как меня коснулась тонкая, женская рука, я на секунду вздрогнула. Но почувствовав терпкий, цветочный парфюм с нотками дурно пахнущей лилии, я обернулась, и увидела ее. Улыбка схожая с уходящей луной, и эти зеленые глаза самой хитрой кошки. Диана облизнулась, но спустя секунду кинулась мне на шею крепко обняв. Не ожидав от самой себя, я сомкнула ладони на ее спине, и уткнувшись в нежную шею, спокойно выдохнула. Впервые за эти шесть месяцев.

-Графиня Монсоро,-тихим голосом произнесла я.

-Виктория,-Диана поклонилась.-Вы заставили меня скучать, а это, поверьте, но удается единицам. Вы вернулись?

-Да. Надеюсь, что навсегда…-прошептала я.

Резкий хлопок дверью привлек мое внимание. Это была миловидная девушка, что однажды сыграла мне на руку. Габриэль вся клокотала от злости все проговаривая и проговаривая какие-то слова себе под нос. Увидев нас с Дианой, она подошла ближе, и так же крепко обняла меня.

-Грязное, бестактное животное!-выкрикнула она в сторону лестницы ведущий в королевские залы, где любит заседать король.

Кажется, я вернулась как раз во время.

«…идти на крайний риск, чтоб прошмыгнуть

туда, куда теперь закрыт ему был путь!

Ему разобраться бы в любовных ранах

и милое услышать вновь сопрано.

Всё остальное в жизни – просто муть»

Глава 19

Но не горда и не спесива,

Чиста, как утренний рассвет…

Мне схождение с ума сейчас сродни обычной жизни, где я остаюсь страдать в одиночестве холодных стен замка. Наверное, если бы тогда я с ним не заговорила, то ничего бы не произошло, и сейчас, чувствовать боль было бы не так скверно. Я хотела бы на секунду все вернуть…оказаться в Англии, где на секунду прикоснуться к ладоням Алистера. Многие говорят мне, что мешает вернуться в Англию? Что мешает мне вновь все вернуть назад? Может быть, жизнь в Англии и не была такой ужасной, как ее видела я? Нет. Все в этой стране было чужим для меня: воздух, атмосфера, люди и даже король, что заставлял краснеть меня из-за своей теплоты. Любовь Алистера похожа на сладкий мед, что медленно тянется от ложки своими чарующими волнами по широкому блюду.

На секунду я представила, как прошел бы день нашей свадьбы, который наступил бы завтра. Тишина церемониального зала нарушает только дыхание людей, что пришли поддержать нас в этом новом начинании. Король, благословив наш земной союз просить произнести слова верности, клятвы преданности, и я, сдерживая слезы крепко сжимаю руку своего супруга, что отводит взгляд понимая, как интимен тот процесс слов к которому нас обязывают. Королева Англии приподнимает мою вуаль, и аккуратно касается тонкими пальцами моего подбородка, чтобы посмотреть в глаза той, кто клялась ей в преданности королевского титула, а после следует только резкая пощечина, как цена наказания моей непокорности, разочарование Алистера, и мое позорное клеймо предательницы страны. Тогда-то меня и уносит муссон сквозь все нарастающее и убывающее в моей жизни. Теплый муссон поникших ожиданий.

От суматошного утра до не менее суматошного вечера меня разделяло только письмо Алистера. Мне было стыдно, и быть может, от того оно прожигало мне ладони, словно резко вырванная крапива из детских рук. Печать королевского двора Англии, и его красивый почерк «Виктории». Несколько аккуратных движений и сложенный в три раза лист разворачивается. Я смотрела на бумагу и не видела букв, только его «Люблю Вас до безумия» в конце заставляло биться сердце быстрее прежнего. Как? Как он может продолжать любить меня после такого гадкого по всем меркам поступка? Постепенно я начала видеть отдельные буквы, что в последствии и собрались воедино, в слова.

«В моей ненавистной для Вас стране, люди любят говорить «Птицы одного оперения собираются вместе». Виктория, так почему же мы с Вами должны быть птицами разного полета? Почему вместо того, чтобы вить наше семейное гнездышко, мы должны быть перелетными? И мне писать Вам не следовало, но и не писать я не могу. Да что там писать…Боже, я не могу не о чем думать. Кроме Вас. Вы моя одержимость, Вы словно моя новая религия, что сделать мне, чтобы уговорить Вас, моя милая, вернуться в Англию? Что я могу сделать? Только скажите, только попросите, да черт с ним, повелите мне, и я сделаю. Все, что сможет способствовать Вашему возвращению. В ту ночь, когда мой король Генрих сообщил, что Вы, моя дорогая, покинули Великобританию променяв ее на Лувр, то скажу честно, но возненавидел Вас всем сердцем, как и всех женщин мира. Я хотел сорваться и сам лично навестить Францию, чтобы Вы смогли почувствовать мою боль. Хочу ли я убить Вас? Безусловно да, но не так сильно за столь низкий поступок, как хочу, чтобы Вы решились связать со мной жизнь В Англии. Виктория, прошу Вас, не давайте мне отрицательный ответ. Подумайте еще раз, и знайте, что я всегда буду ждать Вас здесь. Сколько бы времени не прошло, и сколько бы не потребовалось. Мое сердце, мой разум, моя душа будет с Вами, как и Вы со мной. Думаете, что я не чувствую, как Вы страдаете? Думаете, что я не могу почувствовать, как болит Ваша душа? А если так, то зачем ломать наши жизни ради свободы? Подумайте, прошу Вас снова. Люблю Вас до безумия, Виктория…»

Мне хотелось бы все исправить, только некоторые вещи я не способна изменить. Бросить снова Лувр, чтобы успокоить душу дипломата? Но почему тогда он не идет на уступки мне? Я взяла бумагу, и зная, что мой ответ ему не понравится, начала писать свое письмо…

«Говорите поговорками? Что же, у нас в нелюбимой Вами Франции тоже есть одна очень интересная людская мысль «Любовь приближает расстояние». Только почему-то Вы не хотите помочь мне любить Вас больше. Я не в силах дать Вам отрицательный ответ, но только как мне быть? Как мне быть, Алистер? Я до безумия хочу быть Вашей, до дрожи кончиков пальцев хочу любить Вас, но только взаимно ли это? Я буду Вашей супругой, буду Вашей женщиной, буду Вашей подругой, напарницей и другом, сестрой и матерью, но только в Лувре. Дадите ли Вы мне отрицательный ответ, мой милый? Люблю Вас сильно, и скрывать не стану, тоскую до боли в груди. Просить возвращаться во Францию не стану, ибо Вы должны сами решить, что для Вас важнее : я или же Ваш король.»

Поздней ночью, когда в замке уснули все слуги, кроме тех, кто предаваясь любовным утехам забывали про правила тишины, а король пытался утолить голод в объятьях очередной прелестницы, я аккуратно вышла из своих покоев, и накинув на голову капюшон, покинула холодные стены Лувра. На улице на редкость холодно, но малышка Габриэль так отчаянно хотела со мной встретиться, что отказать я была просто не в силах. Это так забавно, ибо после меня появилась она, как девушка, что достойна дать отпор напыщенному королю, и не боится казаться не такой, как все. Наверное, наше душевная схожесть делает нас ближе друг к другу. С тех пор, как графиня Монсоро ушла от своего старого мужа, она стала проводить больше времени со мной. Откровенно говоря, мне нравилось ее общество, как человека, что понимает меня лучше, чем я сама. Дуновение холодного ветра скинуло с моих волос тяжелый капюшон обветрив бледное лицо до естественного румянца.