Нежность ее губ

Вы дарите правду слепому творцу»

Прежде чем ветер снова вырвал из моих рук лист бумаги, я успела прочитать одну строчку: «И старый аббат прочитает молитву

На любовь королевы, задует свечу »

Мои щеки загорелись румянцем, и я не могла понять, как простой человек, может писать обо мне такое? Виктория медленно обошла стол, и подойдя ближе ко мне, она коснулась левой ладонью столешницы деревянного стола чуть прижимая меня ягодицами сильнее к нему, а правой, прикоснувшись к низу моего живота, она скользнула выше и остановила движение ладони так, что она с точностью повторяла очертание моей груди. Я дрожала, и только мои губы, что нервно приоткрылись, постепенно становились холоднее от моего частого дыхания. Отчетливо ощущая ее колено между ногу, я облокотилась обеими руками о стол.

-Воспевает Марго и страсть и борьбу…-прошептала поэтесса блуждая по моему телу своей горячей ладонью.-Дворец открывает ей снова мечту.

-ВИКТОРИЯ!!!-послышался в коридоре голос королевы-матери.-где Вы, где Вы этакая мерзавка?

Поэтесса резко встала рядом со мной. Ее руки мягко скрестились под грудью, и мне казалось, что ее дыхание оставалось таким же ровным, как и до этого. Королева-мать появилась быстро в гостиной держа в сжатой руке клочок бумаги, которые через секунду был брошен поэтессе в лицо. Она и бровью не повела. Казалось, что все эти возмущенные крики моей матери поэтесса либо не замечает, либо не обращает внимание на то с каким рвением королева-мать пытается вывести ее на чистую воду, но только для себя. Я всегда знала, что ей наплевать на государство, как на таковое, но она не упустила бы никогда момента, чтобы сыграть в подлую, двоякую игру против нынешнего короля, важного герцога. Скорее всего, ей просто нравилось это ощущение власти, кои давали ей проигрыши великих королей, да что там королей…людей. Виктория поймала в воздухе витающий, скомканный листок бумаги.

-Как это понимать?-королева-мать скрестила руки под грудью, и практически скалясь от злости, она не сводила взгляда с поэтессы.

-Хм.-девушка облизнулась.-Вы уже перехватываете мои письма, королева?-улыбнулась Виктория.-что же, красит ли Вас это, моя Вы любопытная?

-Я спросила Вас, как это понимать?-ее оскал становился все более звериным.-я не терплю мятежников, терпеть не могу предателей, а Вы, кажется, плетете интриги за моей спиной. Как же я должна расценивать Вашу верность?

-Вы все время забываете некоторые, очень важные нюансы.-поэтесса облизнулась.-я не клялась Вам в верности, ибо не являюсь Вашей подручной, фрейлиной или же вертихвосткой Вашего эскадрона.-Виктория незаметно подмигнула мне.-а интриги,-ее ладонь обвила талию моей матери.-так и Вы за моей спиной плели не мало интриг, покушений, но только все это вышло Вам боком.-прошептала девушка.-надеюсь, мы поняли друг друга?

-Дайте мне веский повод, и Вы будете первой кто попадет в мою немилость.-королева-мать развернулась, чтобы уйти.

Как только она поднялась в свои покои, а мы с Викторией остались наедине, поэтесса наполнила свой стакан сидром, и отпив небольшой глоток, она начала мурчать себе под нос одну из тех задорных песенок, что любит петь королевский квартет. Я раскрыла письмо, что оставила Виктория на столе и удивленной склонила голову на бок. Ей писал мой муж. Почему?

«Смеюсь от души, духовная Вы затейница. Представляете себе пылающее лицо этого глупца Генриха, когда он, выламывая двери в мою спальню, не застает в ней де Сов, Вас или же какую-либо другую красавицу Парижа? Я подумал, что он хочет найти в моих покоях шабаш, а он рассвирепел из-за какого-то письма, которое, по его словам, должны были уличить меня в измене Франции. Вам определенно стоило видеть этого разгневанного подлеца, что прячется за юбкой королевы Екатерины. Знаете, одна мысль о том, что Медичи так активно пытается пропихнуть своих детей на престол заставляет меня злорадно улыбаться. Вот только в одном мы с Вами очень схожи – это забота о прелестной Маргарите нашей королеве Наваррской. Мое сердце, как и Ваше, обливается кровью, когда я понимаю, что она всего лишь пешка в руках ферзи, но только Вы же сделаете свой неповторимы ни одной фигурой ход конем?»

-Виктория,-шепотом позвала поэтессу я, сжав ладонью письмо.-почему Вы осуждаете меня с Генрихом и о чем он так благодарить Вас?

-Благодарит за то, что я предупредила этого неуклюжего гасконца о планах Вашего брата.-девушка отпила глоток напитка.-а по поводу обсуждаем, то это делаем все королевство, но задевают Вас только наши разговоры?-удивилась девушка.-разве мы говорим что-то плохое?

-Нет, но просто, что если Вы и мой муж плетете свои шифрованные заговоры против меня? А под заботой подразумевается предательская подножка?

Виктория подняла на меня свой взгляд, и я содрогнулась. Она молча встала, собрала свои листы с поэмой, и опустошив до конца стакан, поэтесса направилась к выходу, совершенно игнорируя мои вопросы, мои крики, и я готова провалится сквозь землю из-за той злости, что сейчас заставляет мои кулаки сжиматься в настоящей ярости. Что она себе возомнила? «Виктория!»-грозно, топнув ногой позвала я свою капризную, своенравную фрейлину, и к моему великому удивлению, она остановилась, и медленно повернулась ко мне, но сохраняя дистанцию длиною в две вытянутые руки. Я не могла поверить, что она позволяет себе такую наглость по отношению ко мне. Если она думает, что я буду бегать за ней, и упрашивать поговорить со мной, то она ошибается. Нет, она очень сильно ошибается! Я королева Наваррская должна бегать за каждой, кто воротит от меня своим хвостом!

***

Ближе к вечеру, когда палящее солнце скрылось за высокими кронами деревьев, и подул прохладный воздух, мы с Гиймо все же отправились на прогулку, где я хотела просто рассказать ему о своих тревогах, но стоило ему сжать мою ладонь своей рукой, как я поняла, что не смогу поведать ему о разрывающих меня изнутри чувствах. Боже, как же я хочу сейчас сжать ладони своего супруга, и скрывая зареванных глаз просто говорить, рассказывать, ведать ему обо всем, что скопилось за эти дни, а после обнять крепкое тело, поцеловать щеку и прошептать, что люблю его своей странной для всех любовью. Я знаю, он все понимает.

Мы уходили глубже в лес, и постепенно временное пристанище скрывалось за высокими деревьями. Это, наверное, странно, но на эту прогулку я не надевала корсажа, ибо подумала, что хоть я и королева, но при параде постоянно быть не обязана. Так взяв под руку своего молодого фаворита, я старалась делать шаг в такт его. Смеркалось, и спустя пол часа мы вышли на поляну, где крутой спуск вел к мелим деревушкам. Вдруг, Гиймо резко впивается в мои губы, и я таю от сладкого поцелуя, коим он наградил сейчас меня.

Почему я иду на риск ради удовольствия? Потому что горю от желания быть любимой. М устроились на расстеленной моховой поляне, и я скинула платье оголяя свое беззащитное тело. Гиймо застонал от одного только вида меня обнаженной. Опустившись на колени, он крепко обнял своими ладонями мое бедра, и широко раздвинув заставил покраснеть меня, словно я крестьянка, что была избрана для ласки знатным графом. Высунув свой острый язык, лютнист развел в стороны лепестки моего цветка, что плотно скрывали его сочащуюся сердцевину. Где-то на ветке пели певчие птицы вечера, а я, прикусывая сжатую в кулак ладонь, не могла поверить, что решилась снова стать порочной.

Его ласки становились все настойчивее, грязнее, грубее, и я сдалась. Не в силах справиться со своим телом, я просто подалась его ощущениям, что оседали комом нарастающего желания там…внизу живота, и требуя своего выхода, становились все сильнее. Откинувшись на толстое дерево, я закрыла глаза, и вздрогнула от воспоминаний, как моя фрейлина жадно ласкала себя в тот раз. Мой бутон реагировал все сильнее на каждое прикосновение, но вдруг лютнист остановился, и я открыла глаза.