Герой

Старичок-лекарь продолжал проговаривать свои мысли вслух, одновременно исследуя меня: щупал пульс, втыкал тонкие серебряные иглы, и я не чувствовал при этом боли, проверял амулетами, пару раз вогнал в меня заклинания, которые я не успел разобрать. Если бы я мог перейти на магическое зрение, было бы проще их понять.

Лекарь покружил по фургону, к сожалению, я не смог рассмотреть, что он там делал, а потом подошел, и в ворохе его бессмысленных слов я сумел разобрать приказ раскрыть рот. Я замотал головой.

— Он понимает меня, определенно понимает, конечно же он понимает. А значит, слышит и мыслит. Осталось лишь, чтобы заговорил. Нужно, чтобы глупый мальчишка раскрыл рот, я не собираюсь ему вредить, не сейчас, мне же так и не сказал тот глупый человек, можно ли ему вредить. Нужно, чтобы он выпил, и я развяжу его, сниму веревки. Веревки ведь только мешают, кровь приливает к рукам и ногам, мышцы затекают, очень неудобно.

Я открыл рот, он быстро влил какое-то зелье, захлопнул нижнюю челюсть, нажал в область горла, и жидкость проскользнула внутрь.

Старичок снова упорхнул, приговаривая:

— Слышит и всё понимает. Думает и доверяет. Конечно, я сниму веревки, почему бы и не снять веревки, ведь руки и ноги уже будут бесполезны. А с веревками как бы я смог снять с него одежду и проверить досконально? Хорошо бы, он оказался им не нужен. Давно уже не было провинившихся, слишком давно, все стали послушными, все стали внимательными, а у меня набралось уже пять новых рецептов. Целых пять рецептов. Нужно же на ком-то их проверить.

Я дернулся, попытался пошевелить пальцами рук, ступнями. Они словно онемели. Я их чувствовал, но почему-то не мог двигать. Я моргал, открывал рот, дышал, но всё, что ниже шеи, не слушалось.

Лекарь снял веревки, усадил меня, прислонив к деревянной стенке фургона, подпер сбоку небольшим сундучком, а затем раздел, оставив лишь нижние штаны. Поскреб когтистым пальцем татуировку на плече и меленько захихикал.

— Какая интересная штука, очень интересная. Если проверить ее по архивам да по городам, легко будет узнать, кто таков этот мальчишка, но не знатный, точно не знатный. Какой знатный человек позволит поставить клеймо на своего ребенка? А раз не знатный, его отдадут мне, конечно, отдадут. Молодой господин не захочет ссориться со стариком, который нянчил его с детства и лечил его разбитые коленки. Молодой господин знает, что от старика Фучжана никто не уходил. Но ведь я могу и сейчас кое-что на нём проверить? Раз мальчишка решил молчать, так будет молчать, а если заговорит, кто будет слушать его бредни про старика Фучжана? Им интересны лишь всякие глупости.

Я засомневался, а настолько ли хороша идея молчать.

Следующие несколько часов оказались весьма занимательными. Старик не стал пытать меня или отпиливать конечности, он лишь проверял некоторые теории насчет человеческого тела. Он снова втыкал иглы, порой смазывал их в каких-то жидкостях, вонзал пальцы в самые неожиданные точки и наблюдал за реакцией тела, в основном, через проверочную Ки, хотя то приспособление с головы он так и не снял. Иногда я начинал чувствовать отдельные пальцы и даже шевелил ими, один раз дернул ногой, едва не попав по лекарю, порой меня тошнило, раза три я терял сознание.

Я был игрушкой в руках сумасшедшего старика.

И всё это время я не прекращал попыток ухватить свою Ки и заставить ее работать. Ни заклинания, ни массивы не подчинялись мне. Я мог лишь выпускать ее, но не более того.

Наконец-то ход повозки замедлился, старик засуетился больше прежнего, натянул кое-как на меня одежду, снова связал.

— А руки и ноги? А зачем ему руки и ноги? Еще немного, и они начнут работать. Но разве они нужны ему? Ему скоро и голова не понадобится.

Снаружи бегали лупоглазы, разговаривали люди, кто-то утробно порыкивал, шелестела ткань, громыхала посуда, потянулись запахи готовившейся еды. Я лежал на полу лекарского фургона и думал, как лучше поступить. Если верить словам старика Фучжана, меня в любом случае ждала лишь Пропасть. Но, может быть, молодой господин окажется добрым и пощадит меня? Хотя бы на пару дней.

За мной пришли довольно поздно, снаружи совсем стемнело, а к конечностям вернулась подвижность.

Тот же пятидесятиталанный мужчина спросил Фучжана:

— Ну что, он может говорить?

— Может говорить, может говорить… Язык у него на месте, горло в порядке, дисбаланса Ки я тоже не заметил, но что у него в голове? Может, он забыл, как разговаривать. Может, он захотел забыть. А может, просто хочет молчать. А может, не хочет, но боится.

— Как всегда! Ничего ты не знаешь. И почему тебя еще держат на службе?

Воин легко вытащил меня наружу, снял веревки с ног и сказал:

— Веди себя прилично. Молодой господин хочет тебя видеть. Если вдруг решишь заговорить, то там будет твой последний шанс.

Он развернул меня спиной к повозке, и я замер от удивления.

Что я ожидал увидеть? Привычный привалочный лагерь. Веревки с охранными амулетами по границам, ряд сияющих камнесветов, несколько кипящих котлов. В стороне распряженные лупоглазы. Словом, всё то, что я видел в караване Джин Фу.

Сейчас же передо мной предстал настоящий городок. Вольготно раскинулись огромные шатры размером с дом, на их стенах разевали рты диковинные узорные драконы, и когда от порывов ветра ткань колыхалась, казалось, что драконы шевелились и вот-вот могли сойти на землю. Было светло как днем, огромные амулеты с сотнями камнесветов горели на высоких шестах, расставленных по всему лагерю. Солдаты расположились где-то снаружи, не мелькая на освещенных местах, животных тоже видно не было. Между шатрами раскинули длинные бамбуковые коврики так, что можно было ходить по лагерю хоть босиком. По этим дорожкам сновали слуги в традиционной одежде, слышался женский смех, играли на музыкальных инструментах. Пробежал служка с подносом, уставленным пышными цветами. Я не сразу сообразил, что это были какие-то изысканные блюда, подаваемые в таком виде.

Перед шатрами стояли роскошные резные паланкины с шелковыми занавесями, а рядом стояли носильщики в ожидании приказов. Почему-то меня окончательно сбили с толку именно паланкины. После целого дня поездки в повозке, пусть даже самой большой и комфортной, неужели не захочется пройтись своими ногами, почувствовать траву и подышать чистым воздухом? Неужели кто-то добровольно влезет в эту коробчонку, чтобы его протащили три шага до соседнего шатра?

— Господин Вужоу, разрешите потревожить ваш покой. Привели того человека, которого мы подобрали днем.

Полотно слегка приподнялось, оттуда выглянула миловидная девушка. Я еще больше опешил. Лицо у нее белое-белое, брови черные, будто прорисованные рукой искусного каллиграфа, глаза красиво очерчены, капризный крошечный ротик. Подчеркивая хрупкость фигуры и изящность шеи, на ее голове красовалась массивная прическа с гребнями и драгоценными подвесками.

— Проходите скорее, господин Вужоу заждался уже, — прозвенел ее голосок.

Мы вошли внутрь, но не увидели господина. Шатер был настолько велик, что в нём отделили помещение для ожидания. Девушка прошла вперед, сообщила о нашем приходе, и лишь затем мы удостоились высочайшей чести полюбоваться молодым господином Вужоу.

Сначала мне показалось, что я каким-то чудом перенесся в покои самого императора. Я, конечно, никогда их не видел и даже не мог представить, как они выглядят, но вряд ли император живет еще роскошнее. Мебель из драгоценных пород дерева, инкрустированная золотом, серебром и заполненными кристаллами. Шелковые ковры устилали полы. Охранные амулеты, замаскированные под фигурки птиц, животных и растений, стояли повсюду. Тут были амулеты, которые поддерживали нужную температуру, влажность, свежесть. Амулеты, которые насыщали воздух ароматами цветов. Амулеты, отпугивающие насекомых. Возможно, я не догадывался о назначении половины из них, ведь магическое зрение без кристаллов и амулета мне было недоступно.

Справа стояла высокая расписная ширма, за которой, по-видимому, сидели музыканты и негромко наигрывали спокойную мелодию.