Василий Темный

Сбивчивый рассказ новгородских и псковских летописей о Грюнвальдской битве, по-видимому, является результатом сокращения какой-то не дошедшей до нас летописной повести о разгроме Ордена в 1410 году.

Особым сюжетом следует выделить участие смоленского полка в Грюнвальдской битве. Ян Длугош рассказывает о том, как в разгаре битвы литовские полки дрогнули и стали отступать. Положение спасли стойкие смольняне. «В этом сражении русские рыцари Смоленской земли упорно сражались, стоя под собственными тремя знамёнами, одни только не обратившись в бегство, и тем заслужили великую славу. Хотя под одним знаменем они были жестоко изрублены и знамя их было втоптано в землю, однако в двух остальных отрядах они вышли победителями, сражаясь с величайшей храбростью, как подобало мужам и рыцарям, и наконец соединились с польскими войсками; и только они одни в войске Александра Витовта стяжали в тот день славу за храбрость и геройство в сражении...» (9, 102).

Существует мнение, что смоленскими полками командовал литовский князь Лугвень (Лугвений) Ольгердович (9, 204). В пользу этого мнения можно вспомнить и большой опыт Лугвения в командовании русскими полками, полученный им на новгородской службе, и его вовлечённость в борьбу Витовта за Смоленск в 1395—1404 годах. В описании Яна Длугоша некоторые полковые хоругви носили имена литовских князей. Среди этих князей Длугош называет «Сигизмунда Корибута, Лингвеновича Симеона, Георгия» (9, 91). Этот Георгий, очевидно, Юрий, сын Лугвения. Легко угадываются три хоругви смоленских войск — хорутвь князя Лугвения, хоругвь полка смольнян и хоругвь воинов из Вязьмы — смоленского удела.

Грюнвальд ослабил немецкое влияние в регионе, но усилил влияние победителей — Польши и Литвы. Для Руси особую опасность представляла литовская экспансия. Противостоять ей можно было только соединёнными усилиями русских земель и княжеств. Политическая ситуация в регионе усложнялась отсутствием единства между двумя боярскими республиками. Давно минуло то время, когда Новгород называл Псков «братом своим молодшим». Теперь «старший брат» относился к младшему с холодным цинизмом. Когда на Псков обрушивался очередной набег рыцарей, псковичи умоляли новгородцев о помощи, но помощь не приходила. Псковичам оставалось только надеяться на собственные силы и горько сетовать на эгоизм «старшего брата».

Лишённые поддержки Новгорода, псковичи искали её в Москве. Великий князь Московский и Владимирский традиционно признавался великим князем и в Новгороде. Обычно он приезжал в Новгород для вступления «в должность», после чего уезжал обратно в Москву, оставляя на Волхове в качестве наместника одного из своих младших братьев. Этот московский порученец налаживал дружеские отношения со Псковом и иногда помогал псковичам в борьбе с Орденом. Так постепенно складывался московско-псковский союз, плодом которого в конечном счёте стал поход псковичей на Новгород в ходе Московско-Новгородской войны летом 1471 года.

Грюнвальдская битва неоднозначностью своих последствий напоминает Куликовскую. Вожди польско-литовско-русского войска — король Владислав-Ягайло и великий князь Литовский Витовт — не сумели в полной мере воспользоваться плодами своей победы. Со времён польского хрониста Яна Другоша считается, что Грюнвальд не стал концом Тевтонского Ордена из-за ошибок и медлительности короля Владислава. Другое объяснение — неудачная осада Мариенбурга, столицы Ордена. Как бы там ни было, но эта война с Орденом, как и война Дмитрия Донского с Мамаем, принесла союзникам не только военно-политическую, но и нравственную победу. Миф о непобедимости могущественного врага был развеян.

Явленная в Грюнвальде мощь польско-литовского союза воодушевляла польского короля Владислава и великого князя Литовского Витовта на новые победы. Повод для новой военной кампании — на сей раз против Новгорода и Пскова — найти было несложно. Приговором для Новгорода и Пскова стало жестокое слово «измена»... Обе боярские республики, изменив прежним договорам, уклонились от участия в войне с Орденом в 1410—1411 годах. Такую политику при желании можно было объявить предательством и нарушением прежних договоров. С этим обвинением и пошли Ягайло с Витовтом походом на Новгород...

Зимой 1411/12 года, в то время, когда московский великий князь Василий находился в Орде у хана Зелени-Салтана (Джелал-ад-Дина), Ягайло и Витовт отозвали из Новгорода своего «опекуна», литовского князя Лугвения Ольгердовича, и предъявили городу тяжкие обвинения в нарушении договора о дружбе. В воздухе запахло новой войной. Новгородцы поспешно выгнали из города жившего там на положении «политического эмигранта» князя Фёдора Смоленского — сына лютого врага Витовта последнего смоленского князя Юрия Святославича. (В 1404 году Смоленск после долгой борьбы был захвачен Витовтом и вошёл в состав Великого княжества Литовского). Оправдываясь перед великим князем Василием и польским королём, новгородцы ссылались на свои мирные договоры с Орденом.

Литовско-польские демарши на сей раз, однако, не привели к новой войне западных соседей с Новгородом. Вот что рассказывает летопись о событиях 1412 года:

«О размёте (разрыве. — Н. Б.) королю Ягайло и Витовту с Новым городом.

А король Ягайло и князь великий Витовт и Лугвень вскинуша на Новгород грамоты взметные января 2 ркуще, что “были естя нялися нам, только к нам сложат немцы и вам было к немцам сложите такоже, а с нами быта за один, и мы о том к вам посылали панов Немира и Зиновия братошича, встоите ли в том слове, и вы им отвечали: Новгород того не может учинити, как есмя с литовским мирны, так и с немцы, мы князя Лугвеня выяли к себе от вас, а с немцы есмя мир вечный взяли, и с Угры, и с всеми нашими граничными мирны есмя; а своё слово забыли естя, как нам изнемалися, да ещё ваши люди нам лаяли, и безчинствовали и погаными нас звали, ещё же над тем приняли естя нашего ворога княж Юрьева сына Святославича князя Фёдора”, а Лугвень сложил целование к Новгороду, рек: “А я с королём и с Витовтом один человек”. Князь же Фёдор рече к Новгородцам: “О мне с Витовтом розмирия не дръжите”, и отьеха в немцы» (29, 161).

Поездка Василия I в Орду была сильным и своевременным дипломатическим ходом. Москва дала знать Литве, что в случае новой войны вся мощь увядавшей, но всё ещё сильной Орды будет на стороне Москвы. Для Литвы напоминание о битве на Ворскле (12 августа 1399 года), где Витовт и его союзники были разгромлены Тимур-Кутлугом, сыграло роль ушата холодной воды. На время все успокоились и занялись мирными делами.

Глава 10

НА КУРГАНЕ

Среди традиционных политических установок, которые оставляли своим наследникам первые московские князья, ключевой была дружба с Ордой. Конечно, слово «дружба» здесь несколько условно. Симбиоз Руси и Орды — загадочная формула Л. Н. Гумилёва. Скорее это было беспрекословное подчинение, слегка приукрашенное обязанностью ордынцев защищать свой «русский улус» от западных соседей — Литвы и Польши. Время от времени в летописях мелькают сообщения о совместных русско-ордынских походах. Но степные покровители и соратники приносили Руси больше вреда, чем пользы. Не вникая в подробности владельческой принадлежности той или иной территории, оказавшейся на их пути, татары грабили и жгли всё подряд. Князья изо всех сил старались провести «союзников» мимо своих земель и поскорее отправить их обратно в степь.

Случалось, что русские князья ходили на войну вместе с татарами (Андрей Городецкий, Фёдор Чёрный). Ходили они на Северный Кавказ, возможно, и по иным дорогам. По сути это были искатели ханской милости и богатой добычи в далёких краях.

Василий I хорошо знал печальный опыт совместных с татарами походов. Он уклонялся от этих «союзников» всеми силами. Но был и другой опыт — дипломатический. Со времён Александра Невского великие князья шантажировали своих строптивых сородичей нашествием татар. Эта угроза заставляла принять требования Москвы даже «суровых и непокоривых» новгородцев. Сложнее было запугать фактически независимое от Орды Великое княжество Литовское. Но и тут ордынская карта имела немалую силу. С этой целью Василий I летом и осенью 1412 года и ездил в Орду.