Василий Темный

В Северо-Восточной Руси в эти годы ясно заметна смена поколений правителей крупнейших княжеств. Эпоха великих бойцов закончилась. Дмитрий Донской сошёл со сцены раньше всех — 19 мая 1389 года. Судя по всему, его свалила какая-то тяжёлая болезнь. В августе 1399 года настала очередь вечного соперника Дмитрия Донского — князя Михаила Александровича Тверского. Неутомимый боец, он прожил долгую жизнь и умер 26 августа 1399 года в возрасте 66 лет.

Старая Тверь с достоинством покидала историческую сцену. В 90-е годы XIV века вражда Москвы с Тверью заметно поутихла. Тохтамыш ясно дал понять тверскому князю, что Орда окончательно отдаёт великое княжение Владимирское Москве. Тесное сотрудничество Твери с Литвой закончилось ещё с кончиной Ольгерда в 1377 году. Двенадцать сыновей Ольгерда перессорились между собой. Любимец отца Ягайло, получив великокняжеский трон, унаследовал и зависть своих многочисленных братьев.

Подобно Ивану Калите, Михаил Александрович Тверской объединил свой уход из мира с уходом от власти. За несколько дней до кончины он покинул дворец и принял монашеский постриг. Судьба напоследок дала ему достойное утешение — участие в торжественной встрече присланной в Тверь из Константинополя иконы «Страшный суд». Тема иконы была весьма актуальной. Согласно многим древним пророчествам, по истечении седьмой тысячи лет должен был произойти Страшный суд. Этим подарком патриархия отблагодарила благочестивого князя за щедрую милостыню, посланную им в Византию. Какой-то тверской книжник составил пространную повесть о кончине великого князя Михаила Александровича, исполненную церковной риторики и восхвалений княжеского благочестия.

Что думал Василий Дмитриевич, слушая рассказы о благочестивой кончине старого врага их семьи? Безусловно, Москве выгодны были распри, которые неизбежно должны были начаться в Твери между сыновьями и племянниками умершего. Традиционная политика Москвы состояла в том, чтобы поддерживать князей Кашинских — младшую ветвь Тверского княжеского дома — в их борьбе с правящей в Твери старшей ветвью потомков святого князя Михаила Ярославича Тверского. Так оно и вышло.

Не зная причин, мы берём из летописи одни только голые факты. Иван Тверской, наследник трона, придя к власти, велел своим боярам отказаться от клятвы верности младшим князьям — Василию Кашинскому и Ивану Кашинскому. Обиженные князья обратились с жалобой на произвол Ивана Тверского к матери — княгине-вдове Авдотье. Она пыталась примирить сыновей, но успеха не имела. Между тем вдова князя Бориса велела своим боярам присягнуть на верность Ивану Михайловичу.

Тверская усобица пошла своим обычным порядком, то разгораясь, то затихая, словно следуя за движением какого-то неведомого маятника...

Борьба с лишёнными престолов суздальско-нижегородскими князьями была не только в военном, но и в моральном отношении очень трудной для Василия I. Тохтамыш за немалую мзду дал ему ярлык на Суздаль и Нижний Новгород, но это не меняло сути дела. Главная сложность состояла в том, что мать Василия I княгиня Евдокия была дочерью Дмитрия Константиновича Суздальского. Его сыновья Василий Кирдяпа, Иван и Семён доводились ей родными братьями, а великому князю Василию Дмитриевичу — дядьями. Расправа с близкими родственниками всегда была тяжким грехом и напоминала об участи святых братьев Бориса и Глеба.

Политические притязания в те времена всегда подкреплялись аргументами религиозного характера. Уход Тимура объясняли покровительством Богородицы Московскому княжескому дому. Но свои чудеса были и у соперников Москвы. Летописи сообщают, что весной 1401 года в Суздале были найдены спрятанные в тайнике в стене городского Рождественского собора Страсти Господни. Было объявлено, что эти святыни привёз из Константинополя архиепископ Дионисий, занимавший суздальско-нижегородскую кафедру в 1374—1385 годах. Этот энергичный иерарх принимал активное участие в борьбе вокруг митрополичьей кафедры и в связи с этим неоднократно посещал Константинопольскую патриархию. Во время одной из этих поездок он был схвачен в Киеве местным князем Владимиром Ольгердовичем и умер в тюрьме. Полагали, что святотатство князя (заточение епископа) совершено было по настоянию жившего тогда в Киеве митрополита Киприана — соперника Дионисия в борьбе за Киевскую митрополичью кафедру.

Вся эта тёмная история вызывает много вопросов. Имя Дионисия служило знаменем утраченной независимости Суздальско-Нижегородского княжества. Но зачем было Дионисию прятать святыни? И почему их нашли именно весной 1401 года? И кто был инициатором этой акции — Москва или Суздаль? И в какой мере обнаружение святыни было случайным, а в какой — нарочитым?

Так или иначе, но по распоряжению Василия I святыни были торжественно перенесены из Суздаля в Москву. Московский князь знал, как важно поднять дух народа религиозным действом. И на этот раз древние святыни призваны были воодушевлять народ для отражения ожидаемого нашествия Орды. Битва на Ворскле 1399 года неизбежно должна была повториться новым нашествием татар на Москву. Так оно и случилось. Несколькими годами позже, в 1408 году, всю Северо-Восточную Русь опустошило нашествие Едигея. Но Москва уцелела. Народ верил, что Страсти Христовы в 1408 году спасли Москву, как спасла её икона Владимирской Божией Матери от нашествия Тимура в 1395 году.

Вот сообщение Симеоновской летописи об этих событиях:

«В то же лето изъобретены быша страсти Господа нашего Исуса Христа, ихже некогда принесе боголюбивыи епископ Дионисии Суждалский из Царяграда, премногою ценою искупив я, и многою верою и любовию приобрете я, и великим трудом оттуду принесе я. Потом же неколико время в граде Суждали съхранены быша в каменой стене церковной, заздани быша. Сея же весны обретены быша, и несоша их на Москву. Сретоша же их честно с кресты весь чин священническыи, и весь градъ» (29, 149).

Так из чудесных происшествий, из воодушевления церковных процессий рождалась вера в особую историческую миссию Москвы — непобедимого православного Третьего Рима.

Глава 6

СМОЛЕНСК

«На первом плане в княжение Василия Дмитриевича стоят, бесспорно, отношения литовские», — утверждал С. М. Соловьёв (104, 377). Сложный, противоречивый характер этих отношений ярко проявился в истории борьбы за Смоленск.

Старый Смоленск, подпоясанный крепостной стеной — творение зодчего Фёдора Коня, — привольно раскинулся на береговых холмах Днепра. Город увенчан словно парящим в воздухе гигантским Успенским собором. Заросшие вековыми клёнами и липами овраги таят в себе кости врагов, покушавшихся на честь города. Поляки, литовцы, французы, немцы... Ну а если разрыть два-три древних кургана, рассеянных по смоленским лесам, откроются такие древности, от которых начинают трястись руки у бывалых археологов.

Смоленское княжество в XI—XII веках поставляло кандидатов на киевский «золотой стол». Положение на пути из Варяг в Греки давало Смоленску особое значение. Это был город-купец и в то же время город-воин. Но, как ни странно, история Смоленска в эти далёкие века известна гораздо хуже, чем история какого-нибудь сравнительно небольшого городка Северо-Восточной Руси.

Батыево нашествие пронеслось над Русью как грозовая туча. Был ли Смоленск задет движением монгольских орд? Письменные источники об этом молчат. Здесь есть какая-то тайна. На неё намекает красивая древняя легенда — Повесть о Меркурии Смоленском. Прекрасный юноша, похожий на благородного рыцаря Айвенго из романа Вальтера Скотта, усердно помолившись Богородице, разгоняет толпы язычников-татар и спасает город от беды. Действительность была, конечно, не столь романтичной. Однако факт остаётся фактом. В летописи нет сведений о том, что татары захватили город. Возможно, они обошли Смоленск стороной. Было ли это связано с его военным могуществом или ещё с чем-то — неизвестно. Но так или иначе, разорения, постигшего Владимиро-Суздальскую Русь, Смоленск не испытал. Или не захотел рассказать об этом потомкам...