Страница 10 из 19
Но едва она наполнила чашку черным напитком, уютно обложившись подушками и размышляя почитать ли ей «Травник», «Сказания о древних людях» или «Любовные похождения баронессы в стране драконов», как явился отец.
Родитель хотел устроить разнос еще вечером, но при виде усталого вида дочери, отложил разговор до следующего дня. Дэйре не хватило какого-то часа, чтобы обдумать произошедшее и заготовить правильные ответы.
К счастью, ответов не понадобилось – отец был не в том настроении, чтобы слушать, ему нужно было выговориться. Очевидно, он уже побывал «ушами» у герцогини-матери. Дэйра со всем соглашалась, так было больше шансов выпроводить родителя побыстрее и заняться завтраком. Есть хотелось просто зверски.
Сказать о незнакомце на Синей Горе и его загадочной смерти шанса не представлялось – отец был поглощен родительским гневом, и Дэйра решила отложить все странные истории на потом.
Отругав дочь за неподобающее поведение и, потребовав от нее идеального послушания на сегодняшнем пире, герцог перешел к теме, которую девушка и хотела, и боялась одновременно – к Нильсу. Ей с Томасом давали месяц, чтобы они превратили донзара в лучшего оруженосца за все времена Эйдерледжа. По истечении срока Нильса либо, действительно, сделают оруженосцем, либо вернут обратно в реку. Попеняв напоследок дочь за потерю коня, ценность которого Лорны все равно понять не в силах, герцог ушел, оставив Дэйру с невеселыми мыслями.
Едва она зачерпнула ложкой истекающий медом творог, как в спальню ворвался разъяренный Томас. Брат вставал на рассвете, чтобы рисовать утреннее солнце, ложился после полуночи, чтобы рисовать звездное небо, и только боги знали, как он умудрялся выглядеть бодрым.
Схватив с кровати-стола плюшку и макнув ее в шоколадный сироп, Томас принялся нервно расхаживать от окна к окну, меряя комнату длинными шагами. К своим семнадцати он уже догнал отца и, похоже, собирался посостязаться с Норадом, начальником замковой охраны и главным верзилой Эйдерледжа. Булка в рот Томасу так и не попала, зато шоколадные брызги равномерно покрыли ковер, повторяя движения молодого маркиза.
– На новый год ты подарила мне бело-золотую шибанскую свинью, дорогая сестра, – размахивал плюшкой брат, – и я, будучи оболтусом, повелся на этого милого свиненка, который тогда был ростом с кошку, а сейчас занимает отдельные покои и слишком много места в моем сердце, чтобы я отдал его на кухню. Летом мне пришлось забрать у тебя щенка крысолова, потому что ты едва его не убила, проснувшись не с той ноги и приняв его за чудовище. А теперь ты спихнула мне донзара, который еще и опальный к тому же!
– Нельзя сравнивать свинью, собаку и человека, – поморщилась Дэйра. Животные всегда доставляли ей неприятности. Бароны, виконты и другие знатные вабары Эйдерледжа сговорились дарить молодой маркизе на дни рождения разных тварей, вероятно, посчитав, что у дочки герцога есть все, а редкие звери всегда в цене. Но свинья Дэйру кусала, а крысолов гадил в сундуки с платьями, поэтому тварей пришлось насильно передаривать брату.
– Нильс тоже займет место в твоем сердце, – миролюбиво произнесла она, не находя силы на ругань с братом. – Отец поручил его подготовку и мне, я тебе помогу.
– Что значит, ты мне поможешь? – взорвался Томас. – Да он целиком и полностью твоя задача! Какой, к черту, оруженосец? Я даже рыцарем становиться не собираюсь. Делай, что хочешь, но моим слугой он не будет! Мне вообще слуги не нужны, я против того, чтобы один человек служил другому, я за равенство и…
– Еще слово, и тебя будут жестоко пороть на конюшне, – невозмутимо заявила Дэйра, отправляя в рот дольку яблока. – Я все папочке расскажу. И про циркачей, и про монашек. Мне поверят, тебя отлупят, а потом до нового года запрут безвыездно в замке, я сама эту идею отцу и подскажу.
Такие разговоры с братом Дэйра не любила, но порой они были необходимы. Узнавать слабости друг друга было их с Томасом привычкой, вот только Дэйра свои промашки скрывала тщательнее, и брату редко удавалось подловить ее на чем-то серьезном. История с циркачами была давней, но Дэйра напоминала о ней брату каждый раз, когда ей что-то от него было нужно.
В одиннадцать лет Томасу начали преподавать уроки философии, он как всегда извлек из них что-то свое, проникся идеями вольномыслия и однажды ночью попытался сбежать с цирковой труппой, которая, выступив в Эйдерледже, направлялась в Горан, чтобы оттуда отправиться в плавание по миру. Дэйра узнала о побеге брата раньше отца, с помощью слуг предупредила циркачей, которые еще стояли лагерем у города, и Томаса, который выдавал себя за донзара, поспешно вернули – также в тайне от родителей. Никто не хотел проблем со вспыльчивым герцогом, для которого слова «честь» и «гордость» были важнее человеческой жизни. Честь семьи была спасена, и Томас, поостыв, даже сказал Дэйре спасибо, хотя она и подозревала, что брат никаких угрызений совести не испытывал и лишь затаился до удобного времени.
А с монашками и вовсе получилось банально, но не менее позорно, если бы история получила огласку. Вабары не имели права пачкать себя любовными связями с низшими сословиями; герцог из Хальмона даже лишил сына наследства за интрижку с дочкой молочника. Благо, у того герцога было восемь сыновей, можно было поучить всех на примере одного. Томас был в Эйдерледже единственным наследником, поэтому Дэйра благоразумно промолчала, когда год назад застукала брата с четырьмя сестрами Амирона в постели. Свидание она тогда Томасу испортила, ворвавшись в комнату и устроив истерику. Монашки приняли ее за невесту, потому что бежали быстро и рискованно – через окно. Брат тогда едва Дэйру не поколотил, но в последний момент одумался и стал просить ни о чем отцу не рассказывать. С тех пор он был у нее на крючке. Томас, конечно, не перестал гулять ни с донзарками, ни с монашками, которые каждый месяц приезжали молиться в замковую капеллу – самую большую в округе, но научился тщательно прятаться, и это Дэйру устраивало. Каким бы паскудным не было иногда поведение у Томаса, он был ее братом, и его позора перед семьей она не хотела.
– Какая же ты змея! – от души произнес Томас и, наконец, успокоившись, сел на подоконник. – В общем, ты дала слово – сама будешь из Нильса оруженосца лепить. Если он выживет, конечно.
– Мне сказали, что с ним все в порядке, – осторожно заметила Дэйра, слегка напрягшись.
– Кто сказал? Маисия? – фыркнул брат. – Да она с тебя пылинки сдувает. Вот я помру, к примеру, буду лежать трупом, а лекарка твоя скажет, что у меня всего лишь простуда, и я скоро встану на ноги – лишь бы тебя не волновать. Плохо твоему Нильсу.
– Он не мой, а твой, – Дэйра перешла на серьезный тон и положила обратно на тарелку хлебец с сыром. – Что там опять случилось?
– Случилась холодная осенняя речка, в которой твой парень пробыл слишком долго, – съязвил Томас. – У него сейчас лихорадка и, кажется, воспаление легких, как считает Маисия. Если выживет, он, как минимум, неделю будет болеть, потом еще неделю поправляться – и это в лучшем случае. В худшем – проваляется месяц. И что мы скажем отцу? Замечательно, папик, мы так рады, наш Нильс поправился, но он еще по-прежнему никто? Кстати, как ты себя сама чувствуешь? И почему у здорового деревенского парня воспаление легких, а у тебя отменный аппетит и даже голова не болит?
Дэйра вдруг поняла, что больше не голодна. А вернее, аппетит пропал также внезапно, как запели голоса позади сидящего на окне Томаса. Звуков города на такой высоте слышно никогда не было, а значит, голосили знакомые призраки, жившие в ее голове. В последнее время, они появлялись исключительно перед крупными неприятностями.
– Я что-нибудь придумаю, – сказала она, поднимаясь с постели и игнорируя вопросы брата о здоровье. – Слово даю. А теперь проваливай, пожалуйста. Мне одеться надо. Хотя постой. Ты не знаешь, этот папин гость, Амрэль Лорн, он у нас надолго?
– Отец молчит, мать тоже, – пожал плечами брат. – На кухне говорят, что он привез чагарскую дань, хотя странно, конечно. Чтобы сами Лорны дань ханам передавали? Такого раньше не было. Кстати, мне он тоже не нравится. Сказал, что у меня кривая перспектива, и горизонт завален. Тоже мне знаток. Походил по салонам и выставкам и уже художником себя мнит.