Ананд

Последующие несколько дней я была одержима мыслями о „разнообразии половой жизни“ и о пролетарской морали, предписывавшей всю себя отдавать коллективу9. Примеряла мысленно эти революционные идеи к себе, к моим отношениям с Женечкой, но как-то ничего не складывалось. Попробовала представить, как воспримет эту новую реальность мама, но быстро поняла, что для нее такой коммунизм будет шоком. Мама была бесконечно далека от мыслей о „разнообразии половой жизни“, и даже со Степаном Васильевичем они спали раздельно. Правда, тот по слабости здоровья и сам никаких прав на мою маму не предъявлял. Как тут быть?

Может, с Мишкой поговорить? У него комсомольский стаж больше. Вот только застенчивым каким-то стал. На переменах и при встречах на улице опускает глаза, краснеет. Вероятно, неравнодушен ко мне, но напрямик сказать трусит, а косвенно выразить чувства, не нарушив при этом восьмой заповеди Залкинда, невозможно. В принципе он парень неплохой – с прибамбасами, но честный, и я решилась.

Как-то в середине мая мама послала меня в магазин за хлебом. Очередь была на час с лишним. Я увидела перед прилавком Мишку, протиснулась к нему вплотную и попросила отоварить мою хлебную карточку, сказав, что у меня к нему срочный разговор, но не для посторонних ушей.

Отоварив карточки, мы с буханками хлеба выбрались наружу. На улице начинал накрапывать дождик. Мишка пригласил для разговора пойти к нему домой. Мы пошли. Его родителей и братьев дома не было – все работали во вторую смену. Мишка раздул сапогом самовар, заварил в чайничке смородинные листья с кипреем, достал из застекленного шкафа чашки с блюдечками, мы сели за стол и приступили к чаепитию.

– Ты читал брошюрки из той папки? – спросила я, отхлебнув из блюдечка ароматный чай.

– А то как!

– Да так, что я плохо себе представляю, что такое „разнообразие половой жизни“ и как в этом деликатном вопросе можно исходить из интересов коллектива.

Мишка радостно оживился, затем напустил на себя умный вид и, прищурив глазки, поинтересовался:

– Ты что, плохо изучала речь Ленина на Третьем съезде РКСМ?

– Учиться, учиться и еще раз учиться коммунизму, – отрапортовала я.

– Просто так учиться – ничему не научишься. Ленин говорил, что учебу надо не отрывать от практики, – назидательно поправил он меня, достал из кармана записную книжечку, полистал и процитировал: – „Одно из самых больших зол и бедствий, которые остались нам от старого капиталистического общества, – это полный разрыв книги с практикой жизни“10.

Полистал дальше и извлек еще одно ленинское:

– „Коммунист – значит общий. Коммунистическое общество – значит все общее“**11. – Закрыл книжку и уже от себя расшифровал: – Заводы и фабрики пролетариат сделал общими в октябре семнадцатого. Сейчас крестьяне отвоевывают у кулаков землю, чтобы объединиться в колхозы. Следующий этап, который тоже давно назрел, – половая революция. Мы знаем, что семьи – главное препятствие на пути к коммунизму, потому как каждая семья заботится о своем благе более чем о тех, кто живет за стенкой, и в конечном итоге – более чем о благе родины и освобождении всех стран от ига капитализма. Улавливаешь суть?

– Мне кажется, у каждого человека должно быть гнездышко, в котором можно отдохнуть, а потом с новыми силами работать ради общего блага.

– Гнездышко – это мещанство! Из гнездышек надо вылезать, жить интересами коммуны. Половая жизнь – важнейшая часть межчеловеческих отношений. Половая революция покруче Октябрьской – тут винтовками не обойтись. Если мы застрянем на теориях и не перейдем к практике, к раскрепощению половых отношений, ликвидации семей, будущие поколения нам этого никогда не простят!

Он замолчал. Я сидела на стуле, не поднимая на него глаз, не зная, что возразить, и тоже молчала.

Мишка встал из-за стола, подошел ко мне сзади, наклонился, неожиданно обнял вместе со спинкой стула, ухватил ладонями за груди, припал губами к уху и прошептал:

– Пора переходить к практике.

По моему телу разлилась легкая истома, но что-то более тонкое в глубинах души с ужасом прокричало: „А как же Женечка Будылин?“ Я встрепенулась, вырвалась из рук Мишки и, вскочив со стула, ударила его с размаху ладонью по щеке.

Он отпрыгнул назад, защитил лицо локтем правой руки и с обидой прокричал:

– Я к тебе по-товарищески, со всей душой, а ты… Ты ко мне как мещанка к хахалю!

Я пошла к дверям и на ходу пояснила:

– Извини, Миша, я люблю другого. Безнравственно любить одного, а обниматься с другим!

– Нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата12, – услышала я уже в сенях. – А ты ставишь личное над классовым. Во мне все горит, мешая мысли и парализуя работу! Я должен разрядиться, чтобы вновь обрести ясный ум и способность работать для общества. Бросать меня в таком состоянии – не по-комсомольски!

Я остановилась, обернулась. Он, опасаясь заработать очередную оплеуху, продолжал защищать лицо рукой, при этом не двигался и смотрел на меня с мольбой, как на икону. А когда по его щеке покатилась слеза, я не выдержала, подбежала, думая ограничиться братским поцелуем, но Мишка обрадованно подхватил меня на руки, бросил на кровать, навалился сверху, стиснул все тело…

Дальше случилось то, что когда-нибудь случается с каждой девушкой. Потом он расслабленно перевернулся на спину, потянулся за лежавшей на подоконнике пачкой папирос, увидел вдруг пятна крови на простыне и уже не жалобным голосом, а с обидой раздраженно скомандовал:

– Быстро сними простынь и замой все под рукомойником!

Я спрыгнула с кровати, оправила на себе измятое платье, обернулась к Мишке, показала ему дулю, выбежала в сени, схватила оставленную там на полочке свою буханку и выскочила на улицу…»

Надежда замолчала, собираясь с мыслями. Костер догорел. Она поднялась с бревнышка, огляделась по сторонам, обернулась к Ананду:

– Извини, но уже начинает смеркаться.

Потянулась, тряхнула головой, разбросав по плечам волосы, и подвела итог:

– Доскажу завтра.

Оставив прошлое позади, надела на руки брезентовые рукавицы, выкатила толстой веткой из потухшего костра горячие камни и совком стала переносить их по одному в келью. Ананд тоже поднялся, намереваясь помочь, но усилившаяся боль в бедре заставила его снова сесть. Управившись с камнями, Надежда помогла ему спуститься, устроиться на ложе, приложила к ушибам новые холодные компрессы и, поцеловав в щеку, поднялась наружу. Со своего ложа Ананд с непонятно откуда навалившейся на него тоской молча наблюдал, как узкое отверстие входа закрывается укладываемыми сверху ветками. Потом она ушла. Спустя пару минут ветки зашуршали, потревоженные не то зверем, не то птицей, и все стихло.

Глава 3. Продолжение исповеди

На следующее утро Надежда опять пришла одна, принеся с собой узелок с приведенной в порядок одеждой страдальца, бидончик с молоком и маленький мешочек с гречкой.

Ананд в нарушение ее рекомендаций снова самостоятельно выбрался наружу, заготовил хворост для костра и, не отходя далеко от кельи, успел насобирать целый котелок черники. Увидев свою спасительницу, он, запахнув плотнее вокруг тела одеяло, прихрамывая, подошел к ней, поклонился в пояс и протянул до краев наполненный ягодами алюминиевый котелок. Она хотела было поругать этого легкомысленного индуса за нарушение постельного режима, но, взглянув на его улыбающуюся физиономию, передумала: коль выздоровление идет столь быстрыми темпами, может, преподававший на курсах оказания первой помощи фельдшер не совсем был прав, предписывая неподвижность при травмах конечностей? Приняв котелок, она передала ему узелок с одеждой, высыпала чернику на лоскут чистой материи и пошла к ручью за водой. Ананд переоделся, одеяло отнес в келью.

9

«Буржуазная мораль требовала: все для любимого человека. Мораль пролетариата предписывает все для коллектива» (А. Коллонтай).

10

Из речи Ленина на III съезде РКСМ

11

Там же

12

Из речи Ленина на III съезде РКСМ