Крест

Наконец-то закончился учебный год. На летние каникулы всех детей, начиная с первого, по десятые классы переводят из здания на воздух в парк. В парке построены десять открытых павильонов для каждого класса. Павильон имеет две боковые стены и крышу. Обе продольные стороны открыты. Только у одной, где стоят наши кровати, имеется тяжелый брезентовый тент на случай дождя или сильного ветра. Все три летних месяца мы на открытом воздухе. Организм постепенно привыкает к сквознякам, холодным ночам, мы закаливаемся.

В парке очень красиво. Дорожки асфальтовые, наши кровати на колесиках хорошо едут. Ходячие катают на кроватях тех, кто лежит. Повсюду цветы: розы, каллы, петуния, львиный зев, георгины.

Между деревьев – гипсовые скульптуры. Теперь я со стороны могу рассмотреть наше здание. Стараюсь подробнее расспросить у взрослых о его истории. Узнаю, что барон Сергей Павлович фон Дервиз выкупил у мелкого стекольного заводчика земли. Он был из соседнего поместья Старожилово. Барон знакомится со знаменитым архитектором Фёдором Шехтелем и договаривается с ним о постройке дворца. В конце 19-го века у деревеньки Кирицы вырастает романтический замок. По затейливости это один из ярчайших примеров подобных построек в России. Здесь всё связано с ландшафтом. Барон хотел видеть настоящий рыцарский замок. Архитектор постарался угодить заказчику. Огромный парк украшали скульптуры из древнегреческой мифологии. (После революции они были утеряны). Красивые гроты, каскад лестниц, беседки – всё было подчинено романтической теме. Сохранилась беседка на одной из террас. На её куполе подняли головы каменные рыбы в металлической чешуе. Внимание привлекает угловой балкон дворца. Его держит огромный орёл на распростёртых крыльях. Недалеко от замка в овраге построен арочный мост. А на границе бывшего владения сохранились готические ворота. Много позднее, когда начну ходить, я увижу всю эту красоту сама. Девочки будут брать меня на экскурсию по территории.

Специалисты утверждают, что замок спасло от разрушения то, что он был отдан в 30-е годы под детский санаторий. Каменная сказка была подарена детям – будущему страны. Несмотря на тяжёлое хроническое заболевание, многие сотни детей, которых санаторий поднял на ноги, стали настоящими людьми. Он дал образование будущим врачам, профессорам, астрономам (с одним из них я переписывалась), учителям, рабочим. Нас не только лечили, но и воспитывали, учили жить и правильно общаться друг с другом, то есть, прививали правила поведения в обществе. Советское правительство заботилось о здоровье людей, отдавая под лечебные учреждения лучшие дворцы. Ведь лечат не только лекарства, но и красота, окружающая больных. Несколько тяжёлых лет пришлось провести мне в прекрасном месте, которое действительно помогало отвлекаться от страданий. Но настоящее богатство всё-таки составляли взрослые, окружающие нас.

Вечерами, когда стемнеет, наши кровати свозят к натянутому между деревьев белому полотну, и мы смотрим кино. Вообще, жизнь с наступлением каникул не останавливается. Воспитатели не оставляют нас наедине с болезнью ни на минуту. Летние дни полностью направлены на закаливание. Поэтому после завтрака мы принимаем воздушные ванны. Открытое солнце противопоказано, и нас вывозят под тень деревьев, где рассеянный свет, убирают одеяла. Но на мне ещё одно – гипс. Мне надоел этот толстый панцирь. Под ним очень чешется немытое тело. Я линейкой скребу под гипсом, где она достаёт, но она очень короткая. Тогда начинаю стучать по нему, надеясь, что хоть так успокою себя.

Но всё равно я наслаждаюсь тёплым воздухом, который ласково обдувает моё лицо и руки. Кровати девочек стоят на одной половине павильона, а кровати мальчиков на другой. После воздушных ванн – второй завтрак. Больным туберкулёзом положено усиленное питание. Кормят нас шесть раз в день, как и в туберкулёзном санатории Владимира. На завтрак, например, каша, картошка с сарделькой и два яйца. То есть целых три блюда. Затем второй завтрак из печенья или плюшки, и молока. Обед из трех или четырех блюд. Затем полдник. Ужин не менее обильный и всегда с мясом или рыбой, а перед сном обязательно кефир с булкой. Это были шестидесятые годы, когда в обычной жизни, говорят, невозможно было купить печенье ребенку, а белый хлеб был дефицитом. Но мы этого не знали и не ощущали на себе. Нам часто давали черную и красную икру. Ананасы я впервые попробовала тоже в санатории. Они мне не понравились, и я их отдавала. Круглый год у нас были свежие овощи и фрукты. Витамины, сироп шиповника постоянно стояли у каждого на тумбочке. Однажды на ужин нам дали пирожки с мясом. Мальчишки стали кидаться ими друг в друга. И мы увидели, как заплакала наша няня Полина. «Вы неблагодарные, – говорила она. Не знаете, что наши дети уже давно не видят белого хлеба, а вы играете в него словно в мяч». И воспитатель с сестрами стали рассказывать нам, что делается за стенами санатория. Мы жили в замкнутом пространстве, словно в монастыре. Не знали, как и чем живут наши семьи далеко от нас. Думали, что в стране так же сытно, как в санатории. Оказалось, назревает что-то непонятное. Нас лечили, учили, кормили, ухаживали за нами, развлекали, а мы не задумывались о серьезном. Это были последние месяцы правления Н.С. Хрущева. Воспитатели рассказывают о политике в стране, а мы не можем представить, как будем жить в том, непривычном для нас мире взрослых, где всё так сложно.

А пока мы наслаждаемся бездельем: занимаемся своими делами. Я, как и раньше, много читаю. Кто-то играет в шахматы, шашки. Кто-то гуляет по парку. Некоторые рисуют модели платьев, мечтают стать модельерами. В общем, каждый занят своим любимым делом.

Поскольку санаторий наш был всесоюзного значения, к нам часто приезжали делегации иностранных студентов. Доктора показывали условия, в которых живут и лечатся тяжёлые больные, рассказывали о методах лечения. А они ходили по парку, удивлялись окружающей красоте, махали нам руками, улыбались и о чём-то тихо переговаривались.

В те годы было повальное увлечение переписываться с иностранными детьми. В «Пионерской правде» печатались адреса детей из разных стран. Мы выбирали ребят по общим интересам и писали о своей жизни. Я переписывалась с девочкой из Венгрии. В социалистических странах изучали русский язык, и нам было легко общаться. Она писала, что отец её пограничник, а мать ткачиха. Ева (так звали девочку), любила петь, и была участницей большого детского хора. Однажды она пригласила меня в гости. Я написала, что лечусь в санатории и не могу воспользоваться приглашением. Собрала небольшую бандероль с немудрёными украшениями, игрушками, которые попросила купить воспитателей. Деньги мне высылали родители на мелкие расходы. Она написала, что ей очень понравились колечки. И не могла понять, почему я так долго нахожусь в санатории. Ведь все знают, что больше трёх недель в санатории не лежат. Я, как могла, объясняла, конечно, не уточняя свой диагноз. Одна девочка писала мальчику из Китая. Он прислал ей книгу в тонком переплёте. Тогда мы впервые увидели книги, оклеенные блестящей плёнкой, какие стали издавать у нас много позднее. Прислал ей разные тканые флажки с изображением Мао Цзэдуна. Нас поразило двухстороннее изображение китайского вождя на толстых шёлковых тканях. Вскоре их переписка резко прервалась. Стали портиться отношения с большим соседом. Увлечения наши не отличались от интересов здоровых детей. Только мы были ограничены болезнью в свободе. Не могли пойти или поехать куда хотим, физически не могли заниматься, чем хотим.

С началом учебного года нас снова перевели в здание. За летние месяцы палаты отремонтировали, обновили. Повеселел Голубой зал. У малышей на первом этаже был Зеленый зал, а у старших, на втором этаже – голубой. Стены зала были расписаны на темы покорения Северного полюса. Преобладали бело-голубые тона снега и моря в росписи, поэтому его и называли – Голубой зал. Стены Зелёного зала были расписаны на темы джунглей, где преобладал зелёный цвет. На столике в зале стояла радиола со стопкой пластинок. Здесь же нам показывали кино. Кровати свозили рядами вплотную друг к другу, чтобы уместились все.