Волчья тень

Но я не одна.

Женщина, заговорившая со мной, находится там, где секундой раньше стоял Джо. Она напоминает мне Нокомис, Белую Бизониху, однажды показавшуюся мне в Большом лесу. Я уверена, что это она, хотя никогда не видела ее с человеческим лицом. Очень уж велико сходство, а никого другого, подобного ей, я в жизни не встречала. У незнакомки лицо круглое, как полная луна, а вокруг плывет кудрявое облако густых темных волос. На бронзовом лице древние как сам мир глаза: далекий и таинственный взгляд, полный тепла, исходящего из бездонной глубины.

Между тем мы уже не в расселине. Кругом стоят башни-деревья Большого леса или очень похожие на них. Только кажутся еще старше, еще необъятнее – если такое возможно. Окутанные тайной стволы мерцают внутренним светом.

Я возвращаюсь взглядом к женщине. В ее глазах – тот же свет. Она улыбается, и холодок страха, ползший у меня по спине, мгновенно исчезает. Но теперь я уже не так уверена, что вижу Нокомис. Я уже ни в чем не уверена.

– Кто… кто ты? – вырывается у меня.

Ее спокойная улыбка становится чуть шире.

– У меня нет имени, дитя, хотя мне давали множество имен. Если хочешь, думай обо мне как о духе, вызванном Вороном, чтобы дать жизнь первому лесу – вечной чаще, с которой начался мир.

– Значит… ты все-таки Нокомис!

Она качает головой:

– Вернее назвать нас сестрами. Она – земля. Я – лес. Есть и другие, подобные нам… в первом океане, в первой реке, в первом холме.

– Почему же у нее есть имя, а у тебя нет?

– И у нее нет имени. Ее только называют Нокомис.

– Вы не любите имен?

Она пожимает плечами:

– Мы не замечаем имен, и они не приковывают нас к одному состоянию бытия. Мы, видишь ли, постоянно меняемся – не что-то одно, но многое в одном. Бывало, меня называли Тайной и Судьбой. Бывало, Белой Оленихой. – Она опускает взгляд к лежащему между нами телу моей сестры. – А иногда называли Выбором.

Теперь я вспоминаю ее первый вопрос. Слова, перенесшие меня из расселины, где я стояла среди других, сюда, в место древнее и глубже всех, какие я повидала в стране снов.

Ты уверена в своем выборе?

Встав на колени рядом с сестрой, я поднимаю принесенный Тоби венок и прижимаю его к груди. Женщина садится с другой стороны от тела, двигаясь легко, как опускающееся на землю облако, неподвластное земному притяжению.

– Ты интересуешься, считаю ли я, что поступаю правильно? – спрашиваю я.

– Если хочешь.

Ответ звучит непонятно, но я не спрашиваю, как его понимать, а просто качаю головой. Я ощущаю в себе странную раздвоенность и осознаю, что она возникла с той минуты, когда в расселине появились псовые. Боль за сестру – как волна цунами, застывшая надо мной, готовая обрушиться. Но пока что она вне меня, и я, ощущая ее, могу в то же время разговаривать с незнакомкой, вместо того чтобы скорчиться под ударом горя и утонуть в нем.

– Не знаю, правильно или нет, – говорю я. – Там… где мы были сейчас… они мне сказали, что она делала страшные вещи. Но все равно я должна так поступить. Потому что однажды я уже бросила ее. Если ей можно помочь, как я могу снова от нее отвернуться? Каждый заслуживает, чтоб ему дали вторую попытку, разве не так?

Я пытаюсь прочесть ответ в ее глазах, но тайна, которая кроется в них, становится еще глубже.

– Может, и так, – отвечает она, – но каждый ли сумеет ею воспользоваться? Ты думаешь, твоя сестра сумеет?

Я гляжу на неподвижное лицо Рэйлин, на ее веки, испачканные кровью.

– Я… не знаю, – говорю я.

– И еще, – продолжает она, – ты должна решить, заслуживает ли второй попытки также твой брат?

– Нет! – вырывается у меня. – То, что он сделал с нами, – чистое зло.

– Но ведь и он не родился плохим? Ты сама сказала: плохим не рождается никто.

Я закрываю глаза. Она меня запутала.

– Мне кажется, ты стараешься меня отговорить, – говорю я.

Она качает головой:

– Я хочу только, чтобы ты осознала, почему делаешь такой выбор. – Помедлив, она добавляет: – Ты прощаешь сестре все, что она сделала?

Я мотаю головой:

– Это не мне прощать – это между ней и теми, кому она причинила зло. Я могу простить только то, что она сделала со мной, и надеяться, что и она меня простит.

– А если не простит?

– Не важно. Я все равно ее прощаю.

– А что, если я скажу тебе, что она станет насмехаться над тем, что ты сделала этот выбор?

– Дело не в том, что подумает она или кто-то еще, – отвечаю я, – дело в том, что я должна сделать.

Я снова смотрю на Рэйлин, провожу пальцем по ее щеке. Кожа уже остывает.

– Зачем мы здесь? – спрашиваю я. – Зачем ты перенесла нас сюда?

Женщина сидит по другую сторону от тела сестры. В ее глазах сияет свет.

– Ты – свет, который я видела на вершине дерева Большого леса, – говорю я, не дав ей времени ответить на первый вопрос.

– Я – из того света, – отзывается она. – Назвать себя этим светом может только сама Благодать.

– Ты позволила мне сорвать ветки. Зачем? Почему мне? Почему Тоби не сумел добраться до них без моей помощи?

– Ты тоже из этого света, – говорит она. – Мой свет и в тебе.

То самое, о чем всегда толковал Джо. Хотела бы я знать, знаком ли он с этой луноликой женщиной, в глазах которой сияет свет соборного леса?

– И Софи… – начинаю я. Она качает головой:

– Софи – дочь другой моей сестры… ты же знаешь. Я видела твою картину.

Она имеет в виду «Обретение потерянной матери». Я нарисовала ее после первого приключения Софи в сказочном мире. Женщина с лицом полной луны, все тело ее тонет в мягком золотистом сиянии. И она обнимает Софи. Я хотела, чтобы картина напоминала Софи о том, что она нашла в том мире, но она, хоть и повесила картину у себя в спальне, по-прежнему отвергала мысль о волшебстве в собственной крови.

В самом деле, женщина, сидящая передо мной, как родная сестра похожа на женщину с моей картины, но как мне это удалось, понятия не имею.

– Софи – волшебный дух, рожденный в человеческой оболочке, – говорит женщина. – Лунный свет, удержанный плотью. Но в нас с тобой другой свет. Можно сказать, мы родные друг другу.

При этих словах все во мне замирает. Просыпается издавна знакомое чувство. Сколько раз я представляла в детстве, что родители мои – ненастоящие. Не могут быть родными. Потому что родных детей ведь любят, разве не так?

Я откашливаюсь:

– Ты хочешь сказать, я подкидыш и…

Не дав мне договорить, она качает головой:

– Нет, я хочу сказать, что одарила тебя. Тебя и твою сестру.

– Но зачем?

Я сама себе напоминаю заевшую пластинку. «Зачем, зачем, зачем?..» Но не спросить не могу.

– Я была в том дереве, под которым ты любила лежать в детстве, – говорит она. – Слушала сказки, которые ты рассказывала. Видела веру, просыпавшуюся при этом в глазах твоей сестренки. И уверенность в истинности этих сказок – в твоих глазах. Я узнала в вас родные души и одарила вас светом.

– Обеих?

Она кивает:

– Ты вполне оправдала мои ожидания, но твоя сестра… – Ее голос переходит во вздох. – Я поняла, что надо ждать беды, когда она сожгла дерево. Но подобный дар, единожды данный, нельзя взять назад.

Я вспоминаю, как ездила в Тисон вдвоем с Джорди – столько лет назад. Как пусто стало у меня в сердце при виде почерневшего пня, оставшегося от любимого друга детства.

И это сделала Рэйлин?

– Свет, которым я тебя наделила, – продолжает моя собеседница, – может принести великую радость. Но может стать и бременем, потому что требует, чтобы тот, кто обладает им, превзошел самого себя. Одаривая им таких, как ты, я надеюсь, что и вы поступите так же. Что пронесете его туда, где темно, и передадите другим. – Спокойная улыбка опять освещает ее лицо. – Ты, раз отыскав дорогу из темноты, уже не сбивалась с нее. Не многим это удается. Люди так легко забывают, что во всем есть душа, что все в мире равно. Что волшебство и тайна – часть ваших жизней, а не истории из книжек, забытых в детской, которые перечитывают только ради бегства от жизни.