Страница 8 из 13
В столичную панк-тусу ребята с Кутузовского особо были не вхожи и в местах обитания панков не тусовались. Так что представление о панковской моде они могли черпать только по фильмам вроде «Авария – дочь мента», сюжетам в молодежных передачах на телевидении, из черно-белых копий иностранных музыкальных журналов или пересекаясь с панкотой в офисе «Рок-лаборатории» в Старопанском переулке. Было понятно, что у панка должна быть косуха и майка Sex Pistols, а лучше две. Еще в почете была обувь, которая потом вошла в неформальный сленг как «гады». В начале девяностых это называлось «хайкинг», от английского hiking boots. Высокие армейские ботинки на шнуровке.
– Мы довольно быстро сообразили, что помимо экстремальной панковской моды есть еще мода умеренная, повседневная, – говорит Дмитрий Спирин. – Поэтому от дерматиновых косушек мы отказались, купив себе человечьи, из мягкой качественной кожи. Тогда же, вместе с гранжем, в моду вошли клетчатые фланелевые рубашки дровосека и бейсболки.
С мерчевыми майками было очень туго. Родного мерча не было, и приходилось довольствоваться тем, что предлагала «Рок-лаборатория», печатавшая левые майки. Но и они были в дефиците. Если удавалось урвать футболку Sex Pistols, Exploited или Ramones, то это уже было большое счастье, а уж какого она размера, было неважно. Поэтому все носили майки на несколько размеров больше. Отдельной проблемой было найти штаны-узкачи. Это был отдельный шик. Во-первых, Ramones ходили в узких джинсах, а во-вторых, они очень сексно уходили вовнутрь ботинок на шнуровке. Запихивать джинсы в ботинки, чтобы они пузырились сверху, считалось полным отстоем, и так делали только говнари. Чуваки узнали, что в кооперативных ларьках на Дорогомиловском рынке продаются клевые женские джинсы-стрейч. Если взять размер побольше, то они точняком налезали на худые подростковые жопы. Но первое время ходить в таких штанах было о-о-очень неудобно. В женских моделях гульфик тесноват, а парни были хоть и молоды, но тестикулы у них уже были как у больших.
Переход с нарядов сумасшедших бомжей на нормальный, качественный шмот требовал денег, которые где-то надо было зарабатывать. К этому времени по Москве повсеместно открывались коммерческие ларьки, торгующие всем, от сигарет и бухла до кассетных магнитофонов. Торговые палатки стали приметой того времени. Для того чтобы установить такую точку, достаточно было иметь саму будку и возможность наполнять ее товаром. Все, бизнес готов. Согласование с властями носило очень условный характер или отсутствовало вовсе. Налоги тоже никто не платил. Главное было не забывать отстегивать часть выручки криминальным структурам, которые тут же образовались вокруг первых коммерсантов. Старшие товарищи по району начали открывать ларьки, а парни стали работать у них ночными продавцами. Так можно было совмещать работу с учебой и занятием музыкой. Но начинающие предприниматели вели дела очень расслабленно, практически не контролируя сотрудников. Такие условия логично открывали перед продавцами широкие возможности для дополнительного заработка. Во-первых, можно было ставить «ночные цены». Это десятипроцентная наценка после полуночи. Естественно, вся разница шла сразу в карман продавца. Второе – это продавать свой товар. Можно было принести пять бутылок водки и реализовать их вместо хозяйских. Учет товара тоже был очень условный. В журнал писались какие-то левые цифры, и если твой сменщик с ними соглашался, то можно было выдыхать. Значит, на сегодня прокатило. И да, за это еще платили зарплату!
Еще один способ заработка – это всевозможная фарца. Торговать пытались всем, чем только можно, учась у старших товарищей по району, многие из которых начинали «утюжить» еще в те времена, когда за это давали уголовку по статье «Спекуляция». Кутузовский находится не так далеко от Арбата, а значит, и от потенциальных иностранцев. На матрешки, хохлому и военные кокарды у них можно было выменять джинсы и другие дефицитные импортные товары.
В начале девяностых в России появились первые секонд-хенды. Ношеные вещи завозили в страну огромными партиями по линии гуманитарной помощи из США и Европы. В условиях, где любые импортные вещи считались большим дефицитом, секонды стали хорошим способом пополнять гардероб приличными шмотками.
– Мой старший приятель Дима Юров мне как-то говорит: «Скорее бежим в красный уголок ДЭЗа, туда сегодня завезли американский секонд-хенд. Надо успеть, пока не разобрали все самое ценное», – рассказывает Дмитрий Спирин. – Я и слова-то такого не знал. Мы действительно были одними из первых. Когда мы пришли, там ковырялись только какие-то невменяемые бабки. Дима меня учил, как отличать фирменные вещи от ширпотреба: «Это берем, это не берем. О! Ни хера себе! Это же Levi’s 507, почти целый. Берем!» Клубные пиджаки, джинсовки и прочий крутой шмот продавался на вес.
Люди просто не понимали ценность этих вещей. Естественно, все это потом задвигалось на районе по рыночным ценам.
Мама Дениса Рубанова поддерживала увлечения сына и всячески старалась использовать административный ресурс для продвижения его группы. Например, нарулила им выступление в Центральном доме работников искусств на какой-то цирковой тусовке. Это было довольно странно, потому что перед ними выступали жонглеры и дрессированные собачки, а в зале явно недоставало любителей жесткого минималистичного рока. Предполагая, что контент может кому-то не понравиться, Рубан выманил местного звукача из каморки, а Пэп оперативно проник на его место и закрылся изнутри. Потапов выкрутил ручки громкости на максимум и держал оборону, невзирая на попытки сотрудника культуры ворваться назад. Уже на второй песне зрители потянулись на выход, таща за собой ошалелых детей. На сцену выбежал конферансье, тепло поблагодарил музыкантов за прекрасный концерт, но настоял на том, чтобы группа доиграла в следующий раз.
В какой-то момент с чуваками связался Алексей Суздальцев, тогдашний менеджер «НАИВа», и спросил, можно ли его группе поселиться к ним на базу? По какой-то причине «Новые арлекины и вольтижеры» не могли больше репетировать на своей базе и искали новое место. Парней дико взбодрила возможность делить репетиционное время и тусовать со своими кумирами. Плюсом к приятной компании шел хороший аппарат и барабанная установка Майка Полещука.
– С появлением группы «НАИВ» в нашу жизнь пришли и наркотики, – вспоминает Дмитрий Спирин, – потому что их барабанщик Миша Полещук был увлеченным полинаркоманом. Казалось, что он был готов вдохнуть, вколоть, съесть и любым другим способом потребить в себя все, что могло торкнуть. Миша был первым человеком, который предложил мне накуриться.
Как только наивовцы завезли свой скарб, Миша Полещук сказал, что ему надо здесь повозиться пару дней. Сделать проводку, дополнительный свет и привести помещение в порядок. Через какое-то время он действительно довел подвальную комнату до ума, все скоммутировал, починил и даже сделал некоторую звукоизоляцию, задрапировав стены тканями. Под потолок он подвесил флаг Фестиваля молодежи и студентов 1985 года. Новый аппарат выдавал плотный, хорошо читающийся звук. Хозяева подвала были в восторге.
– Миша достает из кармана штакет и говорит: «Ну раз все круто, то это надо отметить», – рассказывает Дмитрий Спирин. – Для меня это был серьезный вызов. Тот самый случай, когда «нормальный пацан» просто не может отказаться. Тут все сошлось в одну точку: это наши кумиры, на которых мы хотим быть похожими, это прикольный Миша, с которым я лично очень хотел бы дружить. Но я тогда отказался, а Рубан накурился. У Дениса никогда не было ресурса отказаться и показаться в чем-то неопытным. Любое предложение он принимал так, как будто он делал это уже двадцать раз. Я же не хотел пробовать наркотики, потому что боялся стать наркоманом.
– Майк был классный чувак, его не брало даже электричество, – говорит Юрий Ленин. – Дядька пробовал контакты на язык. Говорил: «Мне не нужен индикатор. О! Вот тут фаза». Но он подсадил Сида и Рубана на эту дурь. Я раз попробовал, но меня не цепануло. Потом, когда чуваки уже вошли во вкус, я видел, во что они превращаются по накурке, и начал против этого сильно возбухать.