Хранители смерти

– Хорошо. А что нужно будет в эти два дня делать вашей группе? Я вижу две очевидные задачи. Во-первых, необходимо провести повторный осмотр квартир погибших. Кто проводил осмотр в первый раз?

– Квартиры Бушуева и Востокова осматривали другие сотрудники, – ответил Ганчук. – Тогда никто из нас еще не был подключен к этому расследованию. А потом… Жилище Овчинникова осматривал капитан Волобуев, квартиры Зверевой и Любарской – мы с лейтенантом Полудиным.

– Понятно. Теперь поменяйтесь: пусть квартиру ученого осмотрит майор, а капитан отправится к актрисе и владелице гостиниц. И распределите, кто осмотрит дома Бушуева и Востокова. Я хочу, чтобы вы внимательно осмотрели дома тех троих, у которых, по-видимому, ничего не пропало. Неужели прямо-таки ничего? Нет ли каких-нибудь странных моментов? Вот. Это одно дело. А второе – надо проследить судьбу сокровищ, похищенных у Востокова и Зверевой. Здесь мотивы преступлений налицо: бандиты убили владельцев коллекций, чтобы завладеть ими и продать. Не на полочку же они их себе поставили? Следите, не появились ли этот фарфор и иконы на рынке. Вот вам задачи на ближайшие два дня. Пожалуй, и на больший срок хватит. Теперь я хочу спросить, нет ли у кого-нибудь из вас собственной версии случившегося? Пусть даже сумасшедшей, такой, которую вы не решаетесь высказать? Если что-то такое есть, скажите, смеяться не буду и другим не дам.

После последних слов сыщика участники группы переглянулись. Несколько минут царило молчание, и Гуров уже решил, что безумных версий ни у кого нет, но капитан Волобуев внезапно произнес:

– Я хочу сказать, товарищ полковник. Если вы не возражаете, конечно.

– Я же сказал, я готов выслушать любую версию, – настойчиво повторил Гуров. – Сейчас, на начальном этапе, когда у нас нет ни одной зацепки, можно себе позволить такую роскошь, как безумные идеи. Говори, капитан.

– Наверное, прозвучит странно то, что я сейчас скажу, – начал капитан, запинаясь и волнуясь, – но у меня из головы не выходит одно обстоятельство: все жертвы так или иначе связаны со сферой культуры. Бушуев – художник, Любарская – актриса, Овчинников – ученый, гуманитарий, Востоков и Зверева собирали произведения искусства. Что, если в нашем городе орудует маньяк, свихнувшийся на всем, что имеет отношение к культуре? Даже не маньяк, а маньячка, ведь свидетель Рубцов видел выходившую из подъезда женщину. Допустим, у этой тетки возникла мания величия, а жертвы ее не оценили. И все, готово…

– А как в эту гипотезу укладываются коллекции, похищенные у Востокова и Зверевой? – спросил Гуров.

– Да, тут у меня нестыковка, – согласился капитан. – Но можно предположить, что у этой женщины есть сообщники. И в одних случаях – с Бушуевым, Овчинниковым, Любарской – она действовала в одиночку и ничего у них не взяла, а в других – с Востоковым и Зверевой – только намечала жертвы, а исполнителями были другие.

– Фигня полная, – высказался о версии подчиненного майор Ганчук. – Известно, что среди маньяков нет женщин, там одни мужики. И потом, что это за мания величия такая? В какой области мания? В живописи? В театре? Или в изучении Древнего Китая?

– Да, тут у меня тоже нестыковка, – признал поражение капитан и скис.

Однако Гуров ободряюще взглянул на него.

– Да, как рабочая версия эта гипотеза не годится. Но мне кажется, что какое-то зерно истины в ней есть. Действительно, все жертвы имеют отношение к культуре. Это не может быть случайностью. Вполне возможно, что убийца тоже имеет отношение к этой сфере. Скажем, он неудавшийся художник. Или актер. Тут есть над чем подумать. Но чтобы думать предметно, нужно познакомиться и с художниками, и с актерами, и с учеными-гуманитариями. Так что мне нужен список, о котором я говорил… Что ж, если других безумных идей нет, я с вашего, Илья Григорьевич, позволения объявляю совещание нашей группы закрытым. Давай, майор, поднимемся в твой кабинет, и ты мне нарисуешь нужные телефоны и адреса.

Глава 4

Спустя несколько минут в руках у Гурова был список, в котором значилось два с лишним десятка имен. Проглядев его целиком, сыщик решил начать свои поиски с самого начала, то есть с друзей художника Игната Бушуева.

На первом месте стоял друг художника, Петр Брательщиков. Кроме того, в списке были указаны две подруги Бушуева – Катя Антошкина и Люда Сайко, две бывших жены, четверо взрослых детей и еще трое друзей.

– Что ж, пусть первым будет Брательщиков, – решил сыщик и набрал его номер.

Дозвониться ему удалось не с первой попытки. В трубке он услышал звучный баритон, спрашивающий, кто его беспокоит. Гуров представился и объяснил, с чем связан его звонок.

– Но ваши, то есть наши местные пинкертоны меня уже спрашивали, – возразил собеседник. – Все, что я знаю, я им уже рассказал. А нового с тех пор ничего не появилось.

– Мне необходимо самому выяснить все обстоятельства дела, – принялся терпеливо объяснять Гуров. – К тому же «местные пинкертоны», о которых вы говорите, пока что топчутся на месте. Может, наша с вами беседа и не даст мне многого, но встретиться нам необходимо.

– Хорошо, хорошо, я не против, – живо отозвался художник. – Я просто предупредить хотел, чтобы вам времени не терять. А если времени не жалко и дело Игната вас и правда интересует, приходите ко мне в мастерскую. Знаете, где это? Улица Красных Комиссаров, дом двадцать три.

– Я найду, – пообещал Гуров.

Он спросил у майора Ганчука, как добраться до мастерской Брательщикова, и тот охотно объяснил дорогу. Заодно Гуров попросил выделить ему служебную машину.

– А то разъезжать мне придется много, – пояснил он. – Неудобно каждый раз вызывать такси.

Он получил в свое распоряжение сравнительно новую «Гранту», сел за руль и, следуя указаниям Ганчука, быстро отыскал мастерскую.

Мастерская художника располагалась на втором этаже старинного и довольно обшарпанного дома. Дверь была наполовину открыта, звонить и стучать не требовалось. Гуров вошел в мастерскую и попал, так сказать, на «дно жизни». Вокруг на стенах висели картины, изображающие неприглядные стороны действительности. Здесь можно было увидеть семейные ссоры, пьяные драки, бомжей, сбившихся в кучку у входа в магазин в поисках тепла и подаяния. Выписано все это было, надо сказать, талантливо, с большой силой, так что Гуров невольно задержался возле одной из картин с изображением мальчика, сидящего в квартире у окна и с тоской глядящего на улицу.

– Что, нравится? – услышал он за спиной уже знакомый баритон, который только недавно слышал в телефоне.

Обернувшись, сыщик увидел высокого, выше его самого, мужчину с характерной внешностью, выдающей человека творческой профессии, – густая борода, волосы почти до плеч. Кроме того, характерными чертами внешности художника были пронзительные синие глаза и крупные сильные руки с большими ладонями. Брательщиков был в рабочей куртке, заляпанной краской, – видно, он только что оторвался от работы.

– Да, сильная картина, – отозвался Гуров. – Могу сказать, что да, она мне нравится. Но почему все такое мрачное? Совсем не видно пейзажей. А люди у вас на полотнах сплошь несчастные и одинокие. Почему так?

– Да, березок и речушек вы здесь не увидите, – кивнул Брательщиков. – И красавиц, которые катаются на лодочках, здесь тоже нет. Красивенькие картинки пусть всякие мазилы пишут, которые выставляют свои поделки возле рынков. Я себя считаю художником, я создаю искусство, а оно составляет одно целое с жизнью. Такое направление называется соцарт – может, слыхали?

– Да, слышал, – ответил Гуров. – Не буду с вами спорить, я в искусстве совсем не разбираюсь, да и задачи у меня другие. Как я вам уже сказал по телефону, мне необходимо найти убийц вашего товарища Игната Бушуева и еще нескольких людей. И я надеюсь, что вы мне с этим поможете.

– Что ж, задача хорошая. Я бы эту сволочь своими руками задушил! Пойдемте присядем, я вам чайку налью, под чаек и поговорим. Вы не против?