42

Этот день разделил жизнь на до и после. Сломал мечты, разрушил планы, лишил смысла. И число 42 действительно стало ответом на многие вселенские вопросы: Как жить дальше? Что будет? Что важнее всего в жизни? О чем нужно беспокоиться? К чему нужно стремиться? И что нужно ценить?

Мне провели 3 операции на позвоночнике, но врачам так и не удалось полностью восстановить функции спинного мозга, слишком сильный был удар. Хорошо помню, как врач долго разговаривал с мамой, как мама плакала, а потом очень долго объясняла мне, что теперь наша жизнь изменится.

Но ещё до разговора с мамой я поняла: что-то не так. Когда очнулась после третьей операции, не могла пошевелить пальцами ног: не чувствовала их. И как бы ни старалась, не получалось заставить пальцы шевелиться. И когда мама в слезах говорила о том, что я стала инвалидом и нужно быть сильной, и что жизнь продолжается, я не хотела слушать. Я не понимала, почему я должна быть сильной и отказываться от полноценной жизни. Почему это произошло именно со мной? Я не готова была это принять.

До аварии у нас с мамой были очень напряженные отношения. Я всегда хорошо училась, у меня не было проблем с одноклассниками, но с родителями были натянутые отношения. Мне казалось, что они не понимают меня. Что я одна против всех. Родители устарели, и не могут понять мои интересы, увлечения и всё-всё запрещают.

И сейчас, она мне говорит, что я должна быть сильной. Ага, конечно, легко говорить, когда ты стоишь на ногах. Я не хотела ни с кем разговаривать. А все лезли с расспросами. Особенно бесил этот жалостливый взгляд врачей, медсестер и родственников, которые приходили навестить меня. Он так и говорил: «Ой, бедняжка, такая молодая, красивая, и теперь не сможет ходить. Как же так?».

После таких визитов я ещё больше погружалась в состояние отвращения к себе и к людям вокруг.

Глава 4 Другая жизнь

После выписки мы уехали в Москву на реабилитацию. Мама все время плакала, что выводило меня из себя. Как будто мне было легче. Это же я теперь не могла ходить, а не она. Я злилась, но старалась не показывать это маме. Хотя иногда все-таки срывалась на грубость. И потом злилась ещё больше на себя, что не смогла сдержаться.

Реабилитационный центр был на окраине Москвы в лесном массиве. Наверное, все больницы строят именно в таких местах, чтобы как будто бы было легче болеть. Но место никак не влияет на внутреннее состояние человека. Ведь пока ты видишь мир только серым, он таким и будет. И это никак не зависит от того, на какой именно мир ты смотришь из окна.

– Привет! Ты новенькая? – бодрым голосом спросила меня девушка, и прервала мои мысли о том, что место никак не может повлиять на меня, и что здесь ещё хуже, чем в больнице. Кругом одни колясочники.

– Привет, – тихо сказала я. Может девушка поймет по моему голосу, что я не настроена общаться.

– Я тебя раньше здесь не видела, ты недавно приехала?

– Да.

Я стала рассматривать эту девушку, было интересно, почему она такая веселая и навязчивая. На вид ей было лет 17 или 18, у неё были ярко-розовые волосы и большие голубые глаза. Она напомнила мне Мальвину из сказки про Буратино, только с розовыми волосами. Платье струилось по её телу, то ли из шелка, то ли из атласа. На ногах были туфли. И мне даже показалось, что она сделала себе макияж.

Чем больше она задавала вопросов, тем меньше мне хотелось разговаривать. Хотела сказать: «Ты не видишь, мне плохо, пожалуйста, ничего не спрашивай». Но у девочки была так жизнерадостная улыбка. Она обескураживала своей легкостью, и мне не хотелось её обидеть.

Буквально заставила себя говорить с ней. Это далось мне очень нелегко. Но в процессе диалога стало легче. Я даже стала задавать сама какие-то вопросы, чтобы узнать о ней больше. Её звали Вера, и она здесь уже не первый раз. Вот её история.

«Я родилась в маленькой деревне. Родители очень хотели девочку. Они ждали и верили, что так и будет. Поэтому и назвали меня Вера. И, конечно, их счастью не было предела. До 6 месяцев все шло хорошо, и мои родители не знали, что со мной что-то не так. Я не сидела в положенные 6 месяцев, не начала ползать и не пошла в год. Врачей в деревне, которые смогли бы поставить диагноз, не было. Родители всерьёз беспокоились. Решили, что нужно уехать в крупный город. Искать объяснение, что со мной происходит. Оказалось у меня генетическое нарушение, при котором мой спиной мозг не сформировался так, чтобы обеспечить меня двигательной активностью. И когда родители уже не смогли носить меня на руках, в нашем доме появилась коляска.

Я никогда не знала, что такое двигать ногами. Не чувствовала босыми ногами пол и не бегала с ребятами во дворе. Сначала я не понимала, почему все дети ходят, бегают, а я только сижу. Родители долго разговаривали со мной, объясняли, утешали. Но ничего не помогало. Я плакала, плакала, плакала. Однажды даже хотела прекратить свои (как тогда мне казалось страдания).

Дома никого не было, я нашла лекарства, которые пила мама. Уже хотела проглотить все таблетки разом, но тут в коридоре послушался звук открывающегося замка.

– Верочка, это я.

И я не смогла. Стала плакать. Мама вбежала в комнату и побледнела. И больше всего меня тогда поразило, что она не стала кричать и ругать меня. А просто сказала: «Девочка моя, я так хотела подарить тебе жизнь. Ты прости меня, что она не такая как у всех. Я так люблю тебя. Просто знай это». Она обняла меня, и тогда мне стало так совестливо. Я молчала, плакала. Больше мы не говорили об этом. И папе не стали рассказывать.

Как-то в очередном приступе жалости к себе я переключала каналы и случайно увидела передачу о людях с ограниченными возможностями. Они делали невероятные вещи: занимались спортом, получали медали на Олимпиаде, делали уникальные игрушки руками. Я стала искать информацию в интернете, читать, смотреть документальные фильмы. И поняла, что если провести всю жизнь жалея себя, то можно не заметить, как она прошла и вообще не жить. И потом эта мысль стала все крепче оседать в моем сознании. Очень медленно, но я училась искать вещи, которые мне доступны, которые могут приносить удовольствие.

Она еще долго рассказывала мне, как искала занятия по душе и то, что в дальнейшем могло приносить ей доход. Плела из бисера, вязала и шила игрушки. Теперь она вяжет очень красивые шапки, шарфы и снуды и продает их по всей стране.

Мы стали общаться с Верой. К слову, она единственная, кто не раздражал меня тогда. Она не смотрела на меня с жалостью, не спрашивала о том, как я оказалась в кресле. Мы просто общались, как обычные девчонки. Вера много рассказывала о себе и своих увлечениях, я больше слушала. В какой-то момент я поняла, что меня теперь ждет другая жизнь, но все же жизнь. И я стала спрашивать Веру о том, как она справляется с бытом и теми вещами, которые сейчас уже не кажутся такими легкими и привычными. Кто как ни она мог бы мне рассказать обо всем.

Вера ничего не скрыла, не приукрасила. Она говорила, как тяжело было учиться выполнять самые элементарные действия из-за неудобств. Пришлось сделать ремонт в квартире и расширить все дверные проемы, чтобы она могла спокойно проезжать. Родители опустили часть кухонной мебели, чтобы она могла готовить и греть еду.

Я не хотела думать о том, как я буду готовить сама себе, или одеваться и перемещаться по квартире. Только сейчас пришло осознание, что теперь мне жить с этим всю оставшуюся жизнь.

Глава 5 Новая жизнь

Первый раз я засмеялась, когда кто-то из медсестер рассказал ну очень смешной анекдот. Мы с Верой были на процедурах, а медсестры разговаривали между собой, как будто кроме них больше никого не было. Анекдот был матершинный, не буду его вам рассказывать. И то ли сама ситуация меня рассмешила, то ли просто настроение было хорошим. Но в тот день я решила поговорить с мамой:

– Мам, мы можем поговорить?

– Да, конечно.