Солнце полуночи

Элис уселась за свой компьютер в нише неподалеку от них, и я услышал, как запели оживающие мониторы. Она разрабатывала модели для гардероба Розали, но сама Розали сегодня не присоединилась к ней, чтобы, как обычно, висеть над душой и диктовать особенности покроя и цвета, пока Элис водит по сенсорному дисплею. Вместо этого Розали с мрачным видом развалилась на диване и принялась гулять по каналам на плоском экране, безостановочно переключая их со скоростью не меньше двадцати в секунду. Я слышал, как она размышляет, не сходить ли в гараж и не повозиться ли с ее «БМВ».

Эсме наверху мурлыкала над какими-то чертежами. Она всегда работала над чем-нибудь новым. Наверное, дом по этому проекту она построит для нас следующим или через один.

Высунувшись из-за выступа стены, Элис принялась одними губами беззвучно перечислять следующие ходы Эмметта, сидящего на полу спиной к ней, – подсказывала Джасперу, который с невозмутимым видом отрезал путь любимому коню Эмметта.

А я впервые за такое долгое время, что мне стало совестно, направился к изумительному роялю, стоящему у лестницы.

Я мягко пробежался по клавишам, проверяя настройку. Она была все еще идеальна.

Наверху карандаш замер в пальцах Эсме, она склонила голову набок.

Я заиграл первую фразу мелодии, которая сама явилась мне сегодня в машине, и с удовольствием убедился, что она звучит даже лучше, чем в моем воображении.

«Эдвард опять играет», – радостно думала Эсме, ее лицо осветилось улыбкой. Встав из-за чертежного стола, она на цыпочках прокралась на верхнюю площадку лестницы.

Я добавил к первой фразе вторую, гармонично сочетающуюся с ней, вплел в нее мелодию.

Эсме удовлетворенно вздохнула, присела на верхнюю ступеньку и прислонилась головой к балясине. «Новая песня. Сколько же времени прошло. Какая чудесная мелодия».

Я не мешал мелодии развиваться в новом направлении, сопровождая ее аккомпанементом.

«Эдвард опять сочиняет?» – подумала Розали и в приливе острого раздражения сжала зубы.

В этот момент она отвлеклась, и я увидел все, что скрывалось под верхним слоем ее негодования. Понял, почему я вечно вывожу ее из терпения. Почему она думает об убийстве Изабеллы Свон, не испытывая ни малейших угрызений совести.

У Розали все было замешано на тщеславии.

Музыка вдруг оборвалась, я невольно рассмеялся и оборвал эту внезапную вспышку веселья, зажав ладонью рот.

Розали метнула в меня злобный взгляд, ее глаза блеснули оскорбленно и яростно.

Эмметт и Джаспер тоже обернулись, я услышал замешательство Эсме. Она мгновенно спустилась и замерла, переведя взгляд с меня на Розали.

– Играй дальше, Эдвард, – после напряженного молчания подбодрила меня Эсме.

Я заиграл снова, отвернувшись от Розали и изо всех сил стараясь сдержать ухмылку, которая сама собой расплывалась у меня на лице. Розали вскочила и бросилась из комнаты, и злости в ее порыве было больше, чем смущения. Но и смущение чувствовалось отчетливо.

«Скажешь кому-нибудь хоть слово – убью как собаку».

Я снова подавил смешок.

– Что такое, Роз? – окликнул ее Эмметт. Розали не обернулась. С прямой, как палка, спиной она направилась прямиком в гараж и заползла под свою машину так, словно рассчитывала там и похоронить себя.

– В чем дело? – спросил меня Эмметт.

– Без малейшего понятия, – соврал я.

Эмметт отозвался недовольным бурчанием.

– Играй, играй, – настаивала Эсме – мои пальцы снова остановились.

Я исполнил ее просьбу, она подошла и встала у меня за спиной, положив руки мне на плечи.

Песня звучала приятно, но казалась незаконченной. Я пробовал добавлять проигрыши, но все было не то.

– Очаровательно. У нее есть название? – спросила Эсме.

– Пока нет.

– А сюжет? – в ее голосе сквозила улыбка. Музыкой она наслаждалась, и мне стало совестно за то, что я так долго не подходил к роялю. Вел себя как эгоист.

– Это… пожалуй, колыбельная. – Тут мне удалась одна из музыкальных связок. Из нее легко вытекала следующая фраза, обретая собственную жизнь.

– Колыбельная, – повторила Эсме самой себе.

А сюжет у этой мелодии и вправду был, и как только я понял это, она сложилась сама собой. В ней девушка спала в узкой постели, и темные волосы, густые и непослушные, разметались как водоросли по ее подушке…

Элис дала Джасперу возможность сражаться своими силами, подошла ко мне и села рядом на банкетку. Звенящим, как музыка ветра, переливчатым голосом она спела на пробу вокализ двумя октавами выше мелодии.

– Мне нравится, – негромко оценил я. – А если вот так?

Я добавил к мелодии ее тему, мои руки запорхали по клавишам, собирая воедино детали, слегка изменяя их и придавая пьесе новое развитие.

Она уловила настроение, подстроилась к нему и запела.

– Да. Идеально, – кивнул я.

Эсме пожала мое плечо.

Но я увидел и финал – теперь, когда голос Элис взмывал над мелодией и уводил ее в другом направлении. Я понимал, как должна закончиться эта песня, потому что спящая девушка – уже совершенство, и любое внесенное в нее изменение было бы неправильным, прискорбным. Песня вела к этому осознанию, снижались темп и тон. Голос Элис тоже зазвучал ниже, приобрел торжественность, достойную эха под высокими сводами собора в отблеске свечей.

Я сыграл последнюю ноту и уронил голову на клавиатуру.

Эсме погладила меня по голове. «Все будет хорошо, Эдвард. Все сложится как нельзя лучше. Ты заслуживаешь счастья, сынок. Судьба перед тобой в долгу».

– Спасибо, – шепнул я, жалея, что не верю в это. Как и в то, что мое счастье имеет значение.

«Любовь не всегда приходит в удобной упаковке».

Я невесело засмеялся.

«Из всех живущих на этой планете ты, возможно, наиболее приспособлен к решению таких сложностей. Ты лучше и умнее всех нас».

Я вздохнул. Каждая мать того же мнения о своем сыне.

Эсме все еще переполняла радость оттого, что в моем сердце наконец-то пробудились чувства, как бы велика ни была вероятность трагедии. Она уж думала, что я останусь одиноким навсегда.

«Она непременно полюбит тебя в ответ, – вдруг подумала она, застав меня врасплох неожиданным поворотом мыслей. – Если она умница. – Она улыбнулась. – Но ума не приложу, как остальные могли быть такими тугодумами, чтобы не догадаться, насколько завидная ты добыча».

– Перестань, мам, ты вгоняешь меня в краску, – шутливо отмахнулся я. Невероятно, но ее слова подняли мне настроение.

Элис засмеялась и заиграла одной рукой «Сердце и душу». Усмехнувшись, я дополнил простенькую мелодию аккомпанементом. А потом побаловал ее исполнением «Палочек для еды».

Она рассмеялась, потом вздохнула.

– Как бы мне хотелось узнать, почему ты смеялся над Роз, – призналась Элис. – Но я же вижу: ты не скажешь.

– Не скажу.

Она щелкнула пальцем мне по уху.

– Не балуйся, Элис, – упрекнула Эсме. – Эдвард ведет себя как джентльмен.

– Но я хочу знать.

Я засмеялся – так жалобно она это произнесла.

– Послушай, Эсме. – Я заиграл ее любимую песню, безымянное посвящение любви между ней и Карлайлом, свидетелем которой я был столько долгих лет.

– Спасибо, дорогой. – Она снова пожала мне плечо.

Для исполнения хорошо знакомой пьесы сосредоточенность мне не требовалась. И я задумался о Розали, которая до сих пор буквально корчилась от унижения в гараже, и незаметно усмехнулся.

Недавно открыв для себя могущество ревности, я отчасти жалел Роз. Гнусное чувство, что и говорить. Безусловно, ее ревность была намного мелочнее моей. Прямо из поговорки «собака на сене».

Интересно, как сложились бы жизнь и характер Розали, не будь она всегда самой красивой в своем окружении. Стала бы она счастливее – и не настолько самовлюбленной? Более отзывчивой – если бы красота не всегда была ее главным достоинством? Гадать без толку, заключил я, потому что с прошлым покончено, а самой красивой Роз была всегда. Даже будучи человеком, она постоянно купалась в лучах собственного совершенства и восхищения всех вокруг. Не то чтобы она возражала. Напротив, восхищение она ценила превыше всего. И в этом отношении ничуть не изменилась, когда стала бессмертной.