Потерянный сочельник

Maudit

Потерянный сочельник

I

Здесь ничего и никого нет. Ни жизни, ни смерти. Только гармония, рисующая широкими мазками пустоту вокруг Него. Гармония, выстраивающая крепостную стену красоты, одновременно притягивающая к Нему липкие взгляды подонков и восхищенные взоры художников. Нет никого. Ни преподавателя, читающего скучную лекцию по социологии СМИ, ни Его наивных однокурсников, предполагающих, что их существование что-то большее, чем серый фон, оттеняющий Его совершенство. Нет и Тома Трюмпера, пытающегося прожечь взглядом черную водолазку с высоким горлом, тесно облегающую Его шею, сводящую с ума россыпью крохотных родинок, пробуждающую потаенные звериные инстинкты даже у самых благоразумных насекомых, по недоразумению, считающих себя людьми… Нет никого…

– Господин Трюмпер, мы не мешаем вам витать в облаках? – скрипучий голос профессора Ригера вырвал Тома из мечтательного плена, – подозреваю, что материал моей лекции вряд ли может конкурировать с фантазиями в вашей голове, но все-таки, если вы заинтересованы в получении диплома журналиста, я попросил бы вас вернуться к нам и сосредоточиться.

– Хмм… прошу прощения, господин профессор, я очень внимательно вас слушаю, – сопроводив ответ бронебойной улыбкой, парень слегка постучал ручкой по едва начатому конспекту.

– Да?.. Тогда, может быть, расскажете мне, о чем я только что говорил?

– Ээээммм…

– Господин Остхофф, не мешайте господину Трюмперу самовыражаться, вполне возможно он хочет поразить присутствующих глубиной своего интеллекта, – попытка Тома прочесть подсказку на лице Тиля, имитирующего с помощью разных гримас азбуку Морзе, с треском провалилась.

– Наверное… с большой долей вероятности, – Том зажмурил левый глаз, сжал кулаки и мысленно перекрестился, – я почти уверен, что вы говорили об информационных дисфункциях…

– Неплохая попытка, молодой человек, но не угадали, – Ригер устало тряхнул седой шевелюрой и решительным движением закрыл лежащую на кафедре папку, давая понять, что лекция завершена, – настоятельно рекомендую вам в дальнейшем уделять больше внимания профильным дисциплинам. Я, конечно же, понимаю, что на носу Рождество, но учебный процесс пока никто не отменял… Итак, господа, это все. Насколько я знаю, у вас была последняя лекция на сегодня. С вами мы теперь увидимся только в следующем году… Я желаю вам счастливого Рождества и Нового года. На каникулах сильно не балуйтесь. До встречи в январе.

Через мгновение академическая тишина качнулась в сторону, уступая место гомону счастливых студиозусов, и аудитория начала превращаться из музея восковых фигур в оживленный муравейник. Том широким жестом сгреб тетради и книги себе в рюкзак, поправил связанные в хвост брейды и подошел к замешкавшемуся Тилю. Друг что-то усиленно искал в телефоне.

– Ну что? Дозвонился?

– До Винса и Макса – да. До Эриха пока нет, но, возможно, у него сейчас лекции. Мне Джит говорила, что у биологов сегодня чуть больше пар, чем у нас. А ты красавец… Еще бы заснул на лекции у Клеща, – Тиль убрал телефон в карман и внимательно посмотрел на друга, – это хорошо, что он сегодня в благодушном настроении. Что на тебя нашло?..

– Да так… Проехали, – Том поморщился, рассказывать, чем он был занят на паре, не хотелось.

– Проедем, когда тебя из универа исключать будут. За неуспеваемость.

– Ты преувеличиваешь. У меня ни одного хвоста за этот семестр нет. Подумаешь, задумался…

– Ты не просто задумался. Тебя таким задумчивым поймал на своей лекции Ригер-Клещ. Ты же знаешь, что он ничего не забывает?.. Вот увидишь, в январе он тебе припомнит.

– Ладно, мамочка, ты только меня не ругай. Я и так уже боюсь…

Парни вышли из аудитории последними. По величественным коридорам Гамбургского университета мощными волнами радости растекалось предвкушение завтрашнего сочельника. Стены были украшены праздничной мишурой и блестками, а в атмосфере носился коварный запах имбирного печенья, глинтвейна и хвои. На лицах студентов присутствовала заметная за километр печать каникул, предстоящих вечеринок и множественных алкогольных возлияний. Гранит науки, чуть надгрызенный с одного края, одинокий и брошенный, скучал где-то на задворках университетской жизни. И создавалось ощущение, что до него нет дела даже самым добросовестным преподавателям.

Молчаливый Трюмпер шел чуть позади Тиля, не устающего комментировать почти все, что происходило вокруг. Скорость жизни увеличивалась на глазах, и блондинистая голова друга, циркулирующая на уровне груди Тома, едва успевала вертеться в разные стороны, чтобы успеть зафиксировать контакт со знакомыми девчонками и парнями.

– Курт, Густав, мы сегодня вечеринку у Тома устраиваем, приходите будет весело… Девчонок берите… Ирма, приходи сегодня к Тому, мы вечеринку сегодня мутим… Пит, давай сегодня к Тому… Ха, бухлишко точно лишним не будет… Девчонки, ждем вас сегодня у Тома, будут танцы… Да нет, мы без задней мысли, просто приходите, будет весело… Мартин, у Тома будешь сегодня?.. А что так? Так ты ее с собой бери и не парься… Ждем тебя…

К тому моменту, когда парни подошли к раздевалке, Тому начало казаться, что на вечеринку приглашен весь цвет немецкого студенчества. Возможно, кто-нибудь другой был бы уже в шоке от этого, но Трюмпер давно смирился со своим крестом. Год назад, когда родители подарили ему на совершеннолетие квартиру, его жизнь почти навсегда потеряла интимность. Любые выходные или каникулы сопровождались теперь обязательным публичным весельем с участием половины факультета. По большим же праздникам – таким как Рождество – всегда была вероятность того, что в его скромном жилище может побывать весь университет.

Нельзя было сказать, что это так уж сильно напрягало Тома. Он совсем не был угрюмым ботаником, закрывшимся в башне из слоновой кости. До поры до времени его вполне устраивал подобный образ жизни, где жаркие объятия девчонок скрашивали ночи, а утро встречало недопитыми за вечер коктейлями. Но какое-то время назад на парня начали нападать периоды жесточайшей меланхолии, и потребность побыть наедине с собой становилась совершенно нестерпимой. В такие моменты Тому особенно сильно хотелось убить Тиля Остхоффа с его повышенной коммуникабельностью, и только уважение к долгим годам дружбы спасало последнего от расправы.

– Смотри… Этот пидарас опять до Каулитца докапывается, – Тиль сделал чуть заметное движение головой в сторону двух фигур, расположившихся возле главного входа в университет, в стороне от общей массы людей. Обе принадлежали однокурсникам Тома и Тиля – Биллу Каулитцу и Генриху Эккерту. Первый – стройный, высокий брюнет с длинными волосами, уложенными в аккуратную прическу – явно безуспешно пытался отвязаться от неприятного разговора с коренастым парнем с угреватым лицом и бритой наголо головой.

– Вот ведь сука, всех уже достал…

– Давай подойдем, – Остхофф решительно двинулся в сторону конфликтующих парней, и Том не мог не залюбоваться отчаянностью друга. Невысокий и близорукий, скрывающий свои любопытные серые глаза за очками с большими диоптриями, Тиль никак не мог рассчитывать на победу в силовом противостоянии с Эккертом, которого за глаза в университете называли злобным кабаном. Если бы не друзья, регулярно прикрывающие пятую точку Тиля от неприятностей, острый язык парня, несомненно, уже бы довел своего обладателя до беды.