Радиомолчание

Понимание пришло мгновенно.

— Быстрее! — Командир указал на коридорные проёмы. — Оттуда простреливается вход!

Застрекотали пули, и их разделило. По одну сторону Никиту, по другую Егора и Пустынника. Разведчик схватил связиста за шиворот и втащил в тёмное зево складских помещений. Андрианов не успел: его расстреляли в упор сквозь решётку-арматуру.

— Насреддин! — в бессилии крикнул паренёк. — Товарищ капитан!

Шестьдесят секунд. Они переступили черту молельного зала: все в зелёных одеждах под лесной камуфляж, в чалмах и арафатках. На плечах неизменные чёрные повязки с белой вязью. Какими бы истинными радикалы себя ни считали, в этом монастыре неверными были они.

Боль Сулайманова джихадисты встречали гоготом; полные мучений крики ласкали извращённый слух. Но, как показалось наблюдавшему из-за стены эмиссару, в последний миг вопль сменился презрительным смешком. Пустынник вовремя потянул на себя Егора и вжался сам. В следующую секунду молельный зал, Насреддина и окруживших его террористов посекли металлические осколки из оставленного у двери военного рюкзака. Запасной план, припомнил разведчик, и он сработал.

Боевики долго не осмеливались войти. Пустынник отделил пустой магазин, с ужасом заметил, что разгрузка пуста. Складские помещения завалило при взрыве колокольни. Жестокая ирония! Последний магазин оставался у автомата Егора. Связист протянул оружие, но эмиссар пренебрежительно махнул рукой: а смысл?

— Скажите. — Повзрослевший за утро парень, только что вкусивший кровь, боль и утрату, прислонился затылком к холодной стене. Его лицо затянули сажа и кровавая корочка, однако всё это скрывала коридорная темнота.

— А? — Пустынник вопрошающе кивнул, но и это ушло во мрак.

— Что за проверка на верность?

Казалось, настолько неожиданный вопрос должен был сорвать взвинченные в бою нервы, но разведчик остался спокоен. Ладонь легла на кобуру и извлекла пистолет. Предохранители, а их было два, выключены, патрон дослан в патронник. Верная «Гюрза» готовилась к выходу на прощальный акт. Южный театр проигран и сожжён. Обращён в пепел.

— Её звали Варвара Петрашевская, — тихо произнёс Пустынник. — Худенькая, невысокая и ужасно доверчивая. Восемнадцать лет, почти ребёнок, а вляпалась в такую историю… Возраст романтики и первых симпатий, но её упорно обходили стороной. Однажды вот появился «единственный и неповторимый». Влюбилась по уши, да ещё взаимно. Счастье, да? Хм… Варя была слишком наивной, что заподозрить ложь, и слишком простой, чтобы лгать. По своей натуре не могла отказать любимому. Её попросили распространять листовки джамаатов, на то время подпольных; Варя пошла и сделала. Разумеется, сразу попала к силовикам. — Пустынник прислушался к окружению: пока что тишина. — Я свернул ей шею вот этими руками. Такая она: проверка на верность. Убийство по первому приказанию. В чём провинилась девочка, мне сказали уже после. Каждый эмиссар ходит с таким грузом, чтобы помнить, кому присягал. Потому что таких, как я, вязать можно только кровью. Зло всё это…

Сквозь витающую в воздухе пыль проступили новые силуэты. Пустынник и Егор одновременно вынырнули из-за стены и открыли огонь по проходу. Грохот «калаша» и хлопки «Гюрзы» слились в единый поток, прерывающий жизни подступающих к входу врагов. Один, два, восемнадцать. Остановилась затворная рама пистолета, также смолк и автомат. Беспорядочно стреляли по молельному залу; о кладку ударилось что-то тяжёлое. Оно катилось, издавая нелепый скрежет, и остановилось лишь напротив коридора. Граната, понял Пустынник. Сработавшая.

Их волочили по земле, таща чуть ли не за волосы. Глаза жгло неимоверно, в голове звенело, но боль всё же медленно сходила на нет. Раньше джамааты никогда не пользовались светошумовыми. Пограничник и эмиссар получили шанс, но мог ли он дать хоть что-то? Скорее, только отягчал предсмертные муки.

Их поставили в ряд на колени, вдавили под кадыки лезвия ножей. Холодная сталь намертво вперилась в кожу, выпустив пару бурых капель. Болота не узнать: вокруг лежали истерзанные трупы, кровь заливала каждый квадратный метр, стреляные гильзы сотнями усеивали мокрую глину. К вони топей прибавился запах пороха и пота немытых тел. Солнце только-только стремилось к зениту. Со стороны тумана тянулась вереница всё новых людей в зелёном камуфляже. Похоже, джамааты и правда объединились. Значит, власть окончательно перешла в руки шейха Мухиддина.

К Пустыннику склонился боевик: тот самый переговорщик, обещавший неверным войну. На его смуглом лице сиял победный триумф.

— Я говориль, вафат алькуффар скоро. Мы похожий. Ты такой же убийца, как мы, но неправедный. Твой лицо висеть на стене шейха. Он обещаль золото за твой голова. Я дам ему твой голова.

Лезвия ещё сильнее вдавили в плоть. Боевик смеялся и благодарил бога за победу над неверными. Южный театр сожжён. «Интересно, что об этом скажут в Генштабе», — подумал напоследок Пустынник.

Грязь на чалме посланца разбавил разорвавшийся под черепной коробкой мозг. Миг, и ослабла хватка у горла эмиссара. Он только повернул голову к онемевшему от происходившего вокруг ужаса Егору, как увидел, что кара настигла и другого палача. Тихие хлопки откуда-то сбоку; всё новые мёртвые тела. Один из боевиков открыл беспорядочную стрельбу по топям, но и его «успокоили». Издали доносился рёв и с каждой секундой он приближался. Разведчик и связист жались к земле, пока повсюду свистели пули. Здесь защитники были в относительной безопасности. Неожиданно из-за монастыря один за другим выехали четыре бронеавтомобиля.

— «Тигры!» — на радостях крикнул ликующий Егор. — Вы видите?! «Тигры!»

На крыше каждой из машин застучал автоматический гранатомёт, сминая бегущих по тропе террористов. Они устремились назад, к пелене, занавесу, но гранатам было всё равно. Из машин высыпали автоматчики: в чёрной униформе, масках и шлемах. Выстроившись в одну шеренгу, они подняли легендарные А-545: редкость в войсках Управления; оружие спецназа.

— Огонь на поражение! — раздалось из-за спин солдат.

Грохот тридцати автоматов превратился в настоящий залп. Боевики падали в болота, и если их сразу не убивала пуля, то обязательно завершала дело коварная вода. К оглушающему грому прибавились хлопки: подошли снайперы с бесшумными «Винторезами». Свинцовый циклон уносил людей целыми группами, а одна мясорубка неожиданно перетекла в другую. Теперь на куски разрывало джихадистов.

Пустынник поднялся, огляделся по сторонам. На окружавших его солдатах не было распознавательных знаков. Навстречу ему вышел человек, чьё лицо не скрывалось за маской. Ёжик тёмно-русых волос, квадратные скулы, недобрый хмурый взгляд. Это он отдал приказ стрелять. Местный командир, как заключил про себя Пустынник.

— Вы из Генштаба? — Он медленно двинулся навстречу; измученные ноги отказывались слушаться. — Почему так долго? Почему?!

И остановился под прицелом двух десятков автоматов.

— Ты так ничего и не понял, эмиссар? — с расстановкой спросил командир. — Не нужны вы Генштабу. Бросили вас и возвращаться не собирались.

Разведчик чудом устоял: дыхание перекрыло, голову раскалывало, вакуум в сердце только рос.

— Должен представиться: капитан гвардии Александр Авакумов, первый черносотенский истребительный батальон. Временное правительство свергнуто, Федерация упразднена. Вы находитесь на территории Новой региональной империи. Слава самодержцу Алексею!

В воздух поднялись десятки зажатых в руках автоматов. Случилось то, чего не ожидали и через год, но в то же время ждали с благоговением. Алексей Нехлюдов установил новую власть.

— Вот теперь мы наведём порядок, — продолжил черносотенец, — и заново всё заберём. Эй, парень! — Он подошёл к ошарашенному Егору и похлопал того по плечу. — Приказ императора Алексея: доставить защитников южной границы к Его Высочайшему Величеству. Садись в машину.

Связист растерянно посмотрел на эмиссара. Пустынник кивнул и успокаивающе улыбнулся. Егор медленно поплёлся к «Тигру»; один из бойцов открыл перед ним бронированную дверцу. Разведчик было двинулся следом, но Авакумов заградил ему путь.