Крестоносец

После обеда мы с моим товарищем по несчастью (или счастью, это как поглядеть) отправились забирать щит. Доминика мы обнаружили во дворе, там он как раз и любовался в данный момент своим творением. Мы встали рядом, и я невольно поёжился — слишком уж жутковатый вид был у головы святого Януария. В таланте художнику было не отказать, он достаточно правдоподобно изобразил отсечённую голову, включая капающую из перерубленной шеи кровь. Причём она как бы стекала к вниз, собираясь в зауженной части миндалевидного щита. Глаза Януария были открыты, грозно взирая из-под сведённых бровей и наморщенного лба. В уголках рта пролегли страдальческие складки, а голову святого украшала епископская митра. Ну да, он же вроде епископом был. Картину маслом — в буквальном смысле маслом — завершала идущая вдоль верхнего обода щита надпись на латинском «Januarius».

— Эпично, — констатировал я.

— Что? — спросил стоявший рядом Роланд.

Блин, это же я на русском сказал. Надо впредь следить, что называется, за базаром. Хотя Роланд всё равно в этот раз ничего не понял.

— Говорю, видна рука мастера. Такой Януарий и впрямь будет устрашать недруга. Да и своих ещё, чего доброго, напугает.

— Тут я с тобой, Симон, полностью согласен.

Доминик, прислушивавшийся к нашему диалогу, довольно заулыбался. Я отсчитал пять обещанных монет, и забрал щит.

Бремонт тоже заценил этот шедевр «щитовой живописи».

— Ого, ну Доминик расстарался, даже мне, повидавшему всякое, жутковато на это глядеть. Надеюсь, тебе не разобьют щит в первом же бою. С другой стороны, пусть уж лучше пострадает он, чем твоя голова.

На следующее утро, едва солнце окрасило шпиль ратуши, я бесцеремонно вытащил Роланда из постели. После разминки мы занялись фехтованием, мне нужно было постоянно повышать свой навык. И он повышался. С Роландом я уже мог фехтовать на равных, полностью себя контролируя, не прибегая к помощи заложенных в это тело прежним владельцем инстинктов.

После тренировки я вернулся к активированному углю. Слив выступившую на поверхности пасты влагу, вывалил получившуюся массу в котелок и повесил его над костром. Спустя три часа активированный уголь был готов!

Его я ссыпал в выданный Бремонтом непромокаемый кожаный мешок, накрепко затянув горловину тесёмкой. До кучи я выпросил у оказавшейся душкой Бригитт маленький котелок, в котором можно было бы в походе варить кашу или чай в объёме, достаточном для двух-троих едоков. Хотел сунуть ей ещё денье, но она наотрез отказалась. Что ж, целее будут.

А после завтрака мы наконец-то покинули гостеприимный кров шевалье. С собой нам сердобольная Бригитт дала вяленого мяса, хлеба грубого помола и сыра, снова не взяв ни денье. Этих припасов при экономном расходовании нам могло хватить на путешествие до Парижа. Я всё же попытался вручить Бремонту за его гостеприимство золотой безант, но тот наотрез отказался брать даже денье с сыновей своих боевых товарищей.

Однако пятьдесят денье я всё же ему вручил — за одну из трёх его лошадок. Раз уж у нас не было оруженосца, а под нами с Роландом были те ещё клячи, то нам позарез требовался заводной конь, способный нести поклажу. Вот и сторговали у шевалье смирную кобылу по кличке Пегая. Она и в самом деле была пегой масти, в выборе имени хозяин особой фантазии не проявил. Так что у нас теперь было две кобылы, включая Матильду, и один мерин.

А не успели мы с Роландом подъехать к Северным воротам, от которых дорога вела мимо Монферрана в Париж, как услышал, что меня зовут. Обернувшись, увидел, что к нам, поддерживая юбку руками, чтобы не запачкать подол в уличной грязи, бежала не кто иная, как Беатрис. Я спешился. Раскрасневшаяся то ли от бега, то ли от смущения, с высоко вздымавшейся грудью, она стояла напротив и, запинаясь, говорила:

— Симон де Лонэ, я знаю, что вы отправляетесь в Париж, а дальше в южные земли, бить неверных… Ваше путешествие может обернуться большими опасностями, и я подумала, что вам понадобится талисман.

— Луковица? — хмыкнул Роланд. — Так я захватил на нас двоих с запасом[5]. А у Симона вон ещё и святой Януарий на щите.

— Нет, не луковица, — передёрнула плечами Беатрис. — Наклоните голову.

Я послушно склонился, и на мою шею повесили что-то достаточно увесистое. Я взял в ладонь этот предмет, оказавшийся своего рода геммой, только из металла: это был диск с вырезанной внутри буквы S.

— Какая прелесть, — совершенно искренне выразил я свои чувства. — S — это, я так догадываюсь, Симон?

— Да, — снова заалела вроде бы уже отошедшая от бега девушка. — И эта буква сдвигается, а внутри есть маленькое потайное отделение.

Я сдвинул пальцем букву, и под ней действительно оказалась маленькая «нычка», в которой… ничего не лежало.

— Сюда можно будет положить частичку мощей какого-нибудь святого, — пояснила девушка. — Может быть, даже святого Януария, чей прах покоится в Беневенто.

— Если судьба приведёт меня в Беневенто, сразу же постараюсь достать частичку мощей святого Януария, — пообещал я девушке, с лёгким щелчком возвращая букву-крышечку на место. — А кто же изготовил сей чудесный амулет? Неужели ваш отец?

Беатрис смутилась.

— Я.

— Сама?!

— Да, а что в этом такого? Я же дочь кузнеца, оружейника, а так как сыновей у отца нет, а только ещё старшая дочь, которую недавно выдали замуж, то я нередко помогаю ему в его работе. Взяла вчера вечером кусок небесного металла и…

— В смысле небесного?

— Так он с неба давным-давно упал, в огне, дед моего отца видел, как он падает, а потом и нашёл кусок, он ещё горячий был. Это железо наделено магическими свойствами, оно притягивает металлические предметы, кроме золота, меди и бронзы.

Понятно, метеорит, состоящий из магнитного железняка, он же магнетит.

— Так вот он расколол этот кусок на несколько кусков меньшего размера, пробовал выковать нож, но металл оказался слишком мягким. Так они и лежали у нас все эти годы без дела. А вчера я взяла кусок и выпилила вот это.