Крестоносец

Собственные дети барона умерли в малолетстве, что было совсем не редкостью в эти времена, жену он тоже схоронил, после чего и решил воевать с сарацинами, так что баронство унаследовал его племянник, который сразу раздумал идти в крестовый поход, решив вместо этого жениться на знатной и богатой наследнице-сироте, через которую он мог получить графский титул. Естественно, оружие и доспехи ему для этого были не нужны, так что он отказался их выкупать, а заготовленную для покупки покойным дядюшкой приличную сумму стал тратить на то, чтобы обаять свою пассию и её опекуна.

Но даже и тут Карл сумел бы выкрутиться. Покупатели на хорошее вооружение обязательно нашлись бы, нужно было только некоторое время. Но времени ему не дали. Когда срок возврата долга вышел, Пфефферкорн обратился в штадтгерихт, где у него имелись связи — сын одного из судей женат на его дочери. Карла притянули к ответу. Он просил отсрочку, но судьи ему отказали. Так что в полдень мастер и его семья окажутся в кабале у ростовщика, если, конечно, никто не заплатит за них пять безантов.

Вот только никто не заплатит. Пять безантов, есть пять безантов. Будь у них состоятельные родичи, может и набрали бы такую сумму. Но у жены Карла, Гертруды, близкой родни не осталось после мора, а у Карла её в Саарбрюккене вообще никогда не было. Жаль их, хорошие люди, но что поделаешь?

После рассказа Клеменса история стала понятнее. Чутьё опера мне говорило, что есть тут что-то грязное.

— И всё же не могу понять, — сказал я Клеменсу, когда он закончил свой рассказ. — Ну не стоит один даже хороший мастер в кабале, даже с женой и десятком детей, пяти безантов. Кабальные, как и рабы — плохие работники.

— С этим Пфефферкорном не поймёшь, чего он хочет, — пожал плечами Клеменс. — Хотя, слышал я однажды, будто бы он, схоронив первую жену, сватался к Гертруде, ещё до того, как Карл Хромой появился в городе, но старый Матиас ему отказал по просьбе дочери.

Ну вот теперь почти всё ясно. Я внимательно посмотрел на самодовольного ростовщика, на девушку с маленькой сестрёнкой на руках, и всё решил.

— Значит, пять безантов? Думаю, у меня найдётся такая сумма.

Роланд, услышав это, воззрился на меня такими глазами, что сразу вспомнились японские аниме:

— Симон, ты чего? Ладно, в прошлый раз за браконьера сто денье отдал. Ладно, за Ганса выкуп заплатил… Но пять безантов! Зачем тебе это? Если каждому помогать — то сам нищим останешься!

— Роланд, друг мой, — начал я максимально проникновенным тоном. — ты правильно вспомнил того деревенского бедолагу, которого хотели повесить за охоту в лесу сеньора. Ты тогда назвал меня сумасшедшим. Но святой Януарий благословил эту жертву и возместил даже не сторицей, мы получили три безанта от нашего графа Гийома, потом пятьдесят безантов от аббата Клерво. Уверен, мы не будем терпеть нужду, лишившись этих пяти безантов. По мне, это не слишком большая цена за то, чтобы стереть радостную ухмылку с самодовольной рожи этого Пфефферкорна. Впрочем, ты-то ничего не теряешь, эти пять безантов я возьму из своей доли.

— Ещё чего! — заявил Роланд. — За кого ты меня принимаешь? Я не свинья, и помню, что без тебя этих безантов и не увидел бы! Я участвую! Мне тоже не нравится этот Пфефферкорн.

Тем временем чиновник на помосте снова перевернул песочные часы, а глашатай вознамерился было снова читать приговор, но я опередил его:

— Я и мой друг желаем уплатить пять безантов долга за этих людей!

Мои слова произвели ошеломляющее действие. Глашатай поперхнулся и едва не выронил пергамент с приговором. Зевавшего писаря так перекосило, что я испугался — а не сломал ли он себе челюсть? Пфефферкорн смотрел неверящим взглядом и с его лица медленно сползало торжествующее и самодовольное выражение. Кузнец и его семья сидели, затаив дыхание, словно боялись спугнуть волшебную сказку. Стражники у помоста и амбалы-бодигарды ростовщика смотрели с тупым недоумением. Чиновник на помосте аж подпрыгнул, скучающее выражение с его лица исчезло как по волшебству, сменившись озабоченностью. Толпа на площади притихла, глядя на происходящее во все глаза. И только Клеменс, насмешливо глядя на Пфефферкорна, поднял правую руку на манер римского легионера, и громко произнёс:

— Hoch!

После чего продолжил на французском:

— Вот благородство истинных риттеров!

— Благородные господа, у вас есть пять безантов, чтобы уплатить долг Карла Хромого? — наконец справившись с волнением, официальным тоном обратился к нам чиновник.

— Есть!

Я поднялся на помост и неторопясь выложил на стол золотые.

— Взамен мне нужен заверенный печатью документ, в котором штадтгерихт свидетельствует что долг полностью уплачен, и что кузнец Карл Хромой больше ничего не должен «купцу» Пфефферкорну. А также долговая расписка мастера, переданная Пфефферкорном в штадтгерихт.

— Это ваше право, — поскучнел чиновник, протягивая мне расписку кузнеца и сгребая безанты.

Тут ожил Пфефферкорн, на лице которого тем временем успели промелькнуть чуть ли не все существующие в природе цвета.

— Да кто вы такие?! — заорал он, с ненавистью переводя взгляд с меня на Роланда и обратно.

Н-да, забылся ростовщик, в таком тоне простолюдины сейчас с благородными не говорят. Придётся опускать забывчивого на землю. Да и вообще опускать.

— Я — шевалье Симон де Лонэ, — ответил я ростовщику с видом надменного аристократа. — Мой друг — шевалье Роланд дю Шатле. Мы вассалы графа Гильома де Овернь, вассала короля Франции Людовика, седьмого этого имени, да хранит его Господь. Направляемся в Святую Землю, воевать с неверными. А ты кто такой?

Вот так вот, вуаля, как говорили в советском фильме про мушкетёров. Пфефферкорн во время моей речи притух и сдулся, даже несмотря на поддержку придвинувшихся к нему амбалов с дубинами и тесаками. А куда ты денешься, милай? Не ростовщику, даже со всеми его деньгами, бодаться с рыцарями в XII веке. До ближайшей буржуазной революции в Европе ещё больше четырёх веков, и его деньги пока не главные.

Но ростовщик всё же не сдался, попытавшись воззвать к чиновнику: