Исчезнувшая страна

Так вот, он ходил по городу до середины дня, а когда я возвращался из школы, он уже был дома – лежал на диване и смотрел на письменный стол, вернее, на мамин портрет, что на столе. Он лежал молча, верно, думал о том, что, когда он выступал, у нас всегда были деньги, потому что он тренировал две команды новичков, а теперь их отдали кому-то другому. Только не знаю, кому, потому что, когда я спросил об этом, он сказал:

– Пошли они к черту! – и не добавил пи слова.

Дела наладились неожиданно. Дядя Витя договорился, и папу взяли в школу учителем физкультуры. Это была хорошая школа около нас, и после уроков я ходил встречать папу. Мы шли в кафе есть шоколадное мороженое, после – домой, и папа знай себе, молчал и щурился, а когда мы приходили, ложился на диван и, глядя на мамин портрет, говорил:

– Разве это работа, малыш?

Мне было жаль, что он мучается, а ему не нравилось там все больше и больше. Возвращаясь из школы, я придумывал, как нам достать деньги, а когда говорил об этом папе, он улыбался:

– Это не просто.

Он сам стирал и готовил нам есть, и я любил смотреть, как он двигается у плиты, высокий, с широкой грудью и сильной шеей, а после схватит сковородку с огня, поставит передо мной и говорит:

– Кушать подано!

У нашего подъезда на скамейке собирались старушки. Осенью они сидели в старых, ношеных пальто: когда я шел мимо, они останавливали меня и долго расспрашивали о школе и о том, что сейчас делает папа.

– Ему, наверное, тяжело без мамы?

– Что вы, – говорю я, – вовсе нет.

– Наверное, тяжело.

Уходя, я слышу, как они ругают маму и говорят, что на ее месте ни за что бы от нас не ушли, и какой я чудный мальчишка.

Я прихожу домой и спрашиваю пану:

– А почему наша мама – мерзавка?

– Кто это сказал? – говорит он.

– Во дворе.

Он подошел к окну и долго стоял спиной ко мне, потом отошел от окна и улыбнулся, как он улыбается мне, и сказал:

– Не слушай их, Юра, что они понимают!

Да я и сам знаю, что не так, потому что на фотографии она такая красивая, только станет ли она жить с нами, когда у нас денег нет?

Нужно было переждать год. Потом папу обещали взять тренером в «Спартак», да только год этот был особенно долгим, возможно оттого, что мы сидели дома вечерами. Стояла осень – ветер несся во дворе и за домами, мы сидели перед телевизором, и иногда мне становилось так грустно, что хоть плачь, но я знал, что папу возьмут тренером. Просто нужно немного подождать, и в этом нет ничего страшного. Я подумал, что всё обойдется, когда папа ушел из школы.

Случилось это в субботу. Я зашел за ним, как обычно, и не застал его, а когда пришел домой, он стоял у окна, и я почувствовал, что что-то случилось, но спросить не решился. Он стоял у окна очень долго, потом повернулся и сказал:

– Я больше не работаю там, Юра.

Вечером к нам пришел дядя Витя Даманов. Они говорили с папой в кухне, и я подумал, что так будет весь вечер, но тут дядя Витя вошел в комнату и сказал:

– Пошли в кино, заяц!

– Дядь Витя, – сказал я, когда мы вышли на улицу, – почему папа ушел из школы?

– У него нет высшего образования, – ответил дядя Витя и замолчал. Потом сказал: – Нужно было окончить институт физкультуры. Многие окончили, а он – нет.

– А почему папа не окончил?

– Не знаю, – сказал дядя Витя. – Он думал, звания достаточно. Он рассчитывал тренировать, быть тренером общества или сборной.

– Так отчего же он не стал тренером?

– Раньше для этого не нужно было высшего образования. Можно было и не оканчивать институт. Тогда на это не особенно обращали внимание. Ну нет и нет. И потом, с него ведь сняли мастера. Останься он мастером, всё пошло бы по-другому.

– Так что же, – спросил я, – папу вообще никуда возьмут?

– Только вторым тренером, – сказал дядя Витя. – Но каждый старший тренер хочет найти второго такого, чтобы не выжил его самого.

– Отец никого не хочет выжить.

– Да. Но он был большим боксером, понимаешь? Представь: он станет вторым тренером и начнет тренировать так, как сам понимает дело. Возможно, гораздо лучше, чем старший тренер, который его возьмет. Это мало кому понравится.

– Поэтому мы и ждем?

– Конечно, – сказал дядя Витя. – Почему же еще?

Мы шли в кино, и я думал, что лучше бы папа окончил этот институт на всякий случай. Я думал, что, наверное, можно работать и не кончая института – где-нибудь на заводе или фабрике, только папа там работать не станет, и это верно – для чего ему работать на заводе, раз он боксер. Каждый может работать на заводе, подумал я. Быть боксером – совсем другое дело.

А назавтра мы пошли на скачки.

Мы всегда ходили на скачки, а когда папа ездил на бои в другие города и брал меня с собой, мы и там бывали на ипподроме, но даже в Москве мне не нравилось так, как у нас, потому что здесь все знали папу, мне уступали место у барьера, а они шли всей компанией делать ставки, и начинался заезд, лошади строились на той стороне круга, и все волновались, а потом наверху били в колокол, и впереди лошадей шла белая машина с металлическими трубками, похожими на крылышки, и, когда они складывались, машина набирала скорость и выезжала за трек, а лошади вытягивались разноцветной вереницей и проносились мимо нас так, что дух захватывало, и вот уже идут по дальней стороне круга, и кажется, что это очень медленно, но вот они возникают из-за поворота, и, если наша лошадь впереди, прямо весь переворачиваешься, и вот снова – у-хх! – проносятся мимо нас, и, когда они минуют финишный столб, снова звучит колокол, и объявляют победителя, и чувствуешь себя так здорово, не потому, что выиграли, а оттого, что стоишь у нагретого солнцем деревянного барьера, а мимо идут лошади, все в мыле, идут легко, будто не по земле, и хорошо оттого, что знаешь: они побегут снова.

Когда мы пришли на скачки, все уже собрались, и, как только папа отошел, чтобы купить программу, один, высокий и лысый, спросил:

– Как дела, парень?

– Хорошо, – ответил я. – Спасибо.

– Отец работает?

– Нет. Уже нет. Ему там не нравилось.

– Эти мне спортсмены! – сказал он.

– Папа всё равно там не работал бы. Он будет тренером «Спартака». Нужно обождать немного, и его возьмут в «Спартак».

– Немного? Сколько это?

– Полгода. Мы ждали полгода. Я раньше думал, что это долго, а теперь нет.

– Эти спортсмены! – говорит он так, будто умнее всех.

Вернулся папа, высокий отвел его в сторону и что-то тихо сказал. Они говорили тихо, я ничего не мог услышать, высокий что-то втолковывал, и папа спросил его:

– Ты откуда знаешь?

Высокий показал туда, где в тумане стояли конюшни.

– Ладно, а сколько ты сам хочешь? – спросил папа.

– Что ты, Саша? – сказал высокий. – Мы что с тобой, чужие люди?

– Вот как, – сказал папа.

– Договоримся после. Когда-нибудь.

– Что ж, – сказал папа. – Спасибо.

– Главное, не беспокойся. Главное, сделай всё по уму.

– Да, – сказал папа. – Спасибо.

Он взял меня за руку, мы подошли к окошкам ставок, папа вынул деньги из бокового кармана пиджака и, сверяясь с программкой, стал называть номера; мы отошли от кассы, и он спрятал в карман целый рулон билетов.

Программку он сложил вдвое и отдал мне.

Мы протолкались сквозь толпу и стали у барьера. На треке был туман, он путался в траве. Шел мелкий дождь, земля плыла и дымилась. Лошади уже вышли на круг и, перебирая ногами, выравнивались и линию.

– Папа, на какую мы играем? – спросил я.

– Третий номер.

Я посмотрел в программку.

Третий номер был Пеон, я прочел, из чьей он конюшни, время у него было совсем не из лучших, а наездник лишь первой категории.

– А она точно выиграет?

– Помолчи, – сказал папа.

Он взял меня за плечи и поставил у барьера перед собой.

Лошади уже выстроились. В тумане я едва различал цветные камзолы наездников. Лошади волновались, выравниваясь на старте, белая машина выехала вперед, и вот наступил момент, когда они стояли в одну линию, потом машина тронулась, постепенно оставляя позади лошадей, и, пройдя полный круг, свернула к конюшням, лошади пошли по дальней стороне трека, их стало совсем не видно, казалось, они сошли, но вот они возникли из-за поворота, и можно было подумать, что они стоят в тумане, только ноги их бешено двигаются, но они приближались – и вот уже промчались мимо нас, разрывая воздух. Лошадь под третьим номером шла второй, в коляске сидел жокей в оранжевом камзоле, потом они стали маленькими и скрылись в повороте. Я вспомнил, сколько мы взяли билетов, и подумал, что этих денег нам хватило бы на целый день игры.