Страница 92 из 98
— Это моего деда… ну, передаётся у нас… и я отдаю… — срывающимся голосом сказала Перовская, готовясь разрыдаться, — Ловец Удачи…
Эх, Лена, это ведь всё прекрасно, но у меня нет времени на сантименты. Хотя я прекрасно чувствовал, как ей дорога эта вещица.
Не зная, что ещё делать, я взял девушку за талию, притянул и поцеловал. Она, естественно, ответила.
Мой Василий вдруг выдал целый гормональный букет, и я, понимая, что дальше с телом могут быть проблемы, оторвался от Елены и твёрдо сказал:
— А теперь мне пора.
Во дворе никого не было видно.
Фонари на столбах и на стене академии едва освещали мощёный двор, и от этого мерещилось, что тень от каждого куста или деревца — это затаившийся Страж Душ.
Жёлтая Луна, которая так нахально била в окна вечером, посреди ночи уже куда-то смылась, и в мире царила кромешная темнота. Даже Маловратск за кованой оградой академии, казалось, с трудом отбивался от неё своим скудным освещением.
Я шёл, особо не таясь, просто выбирая маршруты преимущественно в тени.
Здоровяк позади так и крутил головой, словно из-за любого куста сейчас мог выскочить охранник. Чего Гром так их боялся? Охрана здесь в основном была «безлунной», и мы, как маги, могли легко с ними расправиться.
Елену я кое-как уговорил остаться в корпусе. Громов, если что, сможет дать дёру, а вот насчёт хрупкой девушки я не был уверен. Тем более, она сейчас была расстроена, и боец из неё был никудышный.
Один раз пришлось остановиться и присесть за живой изгородью. Мы с Громовым молча смотрели друг на друга, слушая цокающие по брусчатке каблуки ночного охранника.
— Оказалось, ты дря-а-ань, вместо сердца — Пробо-оина-а-а… — его тихий фальшивый голос разносился по пустому парку, — От меня ты отста-а-ань, унесли любовь во́-ороны-ы-ы…
Громов едва слышно усмехнулся. Видимо, ему эта песня была хорошо знакома.
Вот охранник удалился, и мы, посидев для надёжности ещё несколько секунд, двинулись дальше.
Проходя мимо лазарета, я с заметным усилием подавил в себе желание заглянуть к Соболевой. Мои пальцы коснулись стены — эх, Арина, как жаль, что у нас всё застопорилось в самом начале.
Какая-то часть меня, которая отвечала за интуицию, вдруг выдала смутное чувство — если я постараюсь, то ещё увижусь с ней.
Когда мы почти дошли до заднего угла лазарета, до нас донёсся злобный шёпот:
— Ты, урод безмозглый! — и звук удара.
А ведь это был голос Николая Плетнёва.
Я замер у самого угла, сделав знак Громову тоже остановиться. Выглянул. Ещё два шага — и будет та самая калитка.
Она висела между двумя массивными кирпичными столбами. И была приоткрыта… За высокой живой изгородью никого не было видно, но уличный фонарь отбрасывал в просвет калитки на тротуар двигающиеся тени.
— Я же не зна-а-ал… — донёсся плаксивый голос.
Разговаривающие старались вести себя тихо, но все были явно на эмоциях.
— Ты мне всю жизнь будешь этот должок отдавать, — и новый удар.
Ограда чуть звякнула от уперевшейся спины того, кого Плетнёв воспитывал.
— Про ключ от этих ворот никто не должен был знать, — ругался он, — Какого хрена ты отдал его белобрысому?!
— Да он же… на мозги мне повлиял…
— Если б они у тебя ещё были, — послышался третий голос.
Кажется, это тот самый Антуан-пеликан.
Я поморщился. Ясно — Плетнёв и его компания. Твою псину, их мне тут не хватало…
Фёдор мне шепнул:
— Я ж тебе говорил, тот белобрысый оракул убежал к Стражам Душ. Явно из-за него дерутся.
Кивнув, я прижал палец к губам. Сейчас шептаться было опасно.
Честно, я надеялся обойтись малой кровью, покидая академию. Или вообще без крови. Хотя труп этого толчкового пса Плетнёва я перешагну без особых угрызений совести.
Оглянувшись на Фёдора, я шепнул:
— Иди, Гром.
Тот вытаращил глаза и быстро помотал головой. Что-то вроде — ни за что, среди Громовых никогда не было трусов.
— Ты сделал всё, что мог, — снова шепнул я, — Дальше ты будешь лишь свидетелем.
Фёдор кинул только один косой взгляд на тени, виднеющиеся в просвете калитки. Потом упрямо уставился на меня, не двигаясь с места.
— Мне этот безлунь драный самому нужен был, — шипел с улицы Николай, — Придурок, что мне теперь делать?! Эти люди меня убьют!
Громов коснулся моего плеча, и тихо прошептал:
— Я отвлеку, чтобы ты…
Я кивнул, а сам резко воткнул ему большой палец в шею сбоку. Крепыш сразу обмяк, и мне стоило особых усилий, чтобы он сполз по стене без увечий.
Спасибо, Гром, ты и так уже помог достаточно.
Я не был уверен в точности и силе моего нового тела, поэтому пришлось проверить Фёдору пульс. Живой.
Оставшись один, я подсел возле калитки. Осторожно двинул створку, расширяя щель — смазана калитка была на редкость хорошо. Значит, кому-то не было нужно, чтобы петли скрипели.
— Дебила кусок! Недолунок! — яростный шёпот, и новый удар.
Их было четверо — Николай, Антуан, и ещё двое, которых я так особо и не запомнил. Трое воспитывали накосячившего третьего.
Причём бил в основном не Плетнёв. Он стоял спиной ко мне, и лишь ругался, кивал, махал рукой. Всю работу за него делали его прихвостни.
— Я, по-твоему, зря там унижался в мензурке, подыгрывая этому Ветрову?! — со злостью, схватив беднягу за щёки, процедил каштан, а потом стал запихивать ему в рот белую тряпку, — На теперь, жри это!
Я едва сдержался, чтоб не усмехнуться. Кому он там подыгрывал, неудачник? Даже перед своими лизунами Плетнёв продолжал разыгрывать сценку.
— Этот рак белобрысый придёт, я убью его, — вдруг всхлипнул Николай и сам воткнул кулак в живот парню.
Сверкнул слабый огонёк — каштан явно добавил магии в удар. Избиваемый согнулся и всё-таки повалился на тротуар, закашлялся и выплюнул белый кляп. Остальные мерзко засмеялись.
Плетнёв был всего в паре метров от столба, спиной к калитке. Он со злостью пнул беднягу на земле, потом ещё и ещё, объясняя, как тот неправ.
— Если я не заполучу Пса, — у Николая в руке блеснул нож, — Я не знаю, что с тобой сделаю.